Ваня тут же сунул руку в карман, и Аня со страхом увидела, как он вытащил рубль.
Аня взяла деньги и сказала, чтобы он ждал ее здесь, и, протискиваясь сквозь толпу, двинулась к окошечку. Ни единой знакомой души там не было. Авантюра не удалась, и у Вани останется неприятный осадок от ее хвастовства…
Аня крутила во все стороны головой.
Вдруг она заметила, как к дверям кинотеатра какая-то толстая женщина в белом халате подвозит на тележке ящики с товаром — очевидно, с печеньем, пирожными и коржиками. Увидев сзади ее спину и оттопыренную щеку, Аня бросилась к ней. Конечно же, это была Нонкина мать.
Раздумывать и мучиться было некогда. Аня догнала ее и, сделав жалобное и просящее лицо, прошептала:
— Теть Вер, я подруга Нонны… Если можно… два… на ближайший…
Буфетчица вскинула на нее светлые глаза:
— Что-то я не помню тебя… Ну давай…
Аня сунула ей в руку рубль, и та скрылась со своей тележкой на шарикоподшипниках в двери кинотеатра, которая тотчас была закрыта изнутри на тяжелый крюк. Однако не прошло и пяти минут, как крюк снова заскрежетал, дверь приотворилась и в щель незаметно просунулись два билета и сдача.
— Спасибо! Я вам так благодарна! — зашептала Аня и вне себя от гордости за свою ловкость и находчивость выбралась из толчеи и подлетела к Ване, который стоял у платана.
— Порядок! — Аня показала ему билеты и отдала сдачу. — Со мной не пропадешь! — И тут же уточнила: — Я, конечно, шучу…
Ваня восхищенно покачал головой:
— Ну и оперативная ты!
Аню понесло еще дальше:
— А ты что думал? Думал, я так себе, ни то ни се? Ты еще не знаешь меня!
— Вполне возможно, — сказал Ваня очень серьезно и рассмеялся. — А какая ты еще бываешь?
— Я, Вань, очень разная… — Она тоже засмеялась, но остановиться уже не смогла и продолжала: — В общем, я неисправимая… Я грубиянка, озорница, драчунья и горячо советую тебе не водиться со мной…
Ваня улыбнулся и опять как-то странно, в тротуар, на котором они стояли, и опять сунул руку в карман и долго не вытаскивал ее.
— Ну идем, скоро начало. — Аня снова взяла его за локоть.
В фойе кинотеатра было тесно и душно, Ане захотелось мороженого или лимонада, но у нее не было ни копейки, а снова просить у Вани денег было совестно. Их толкали со всех сторон, оглушали говором и смехом, но им это не мешало. Ведь и они оглушали других своим говором и своим смехом, потому что им было над чем посмеяться и о чем поговорить. Аня только боялась одного: как бы с ее губ невзначай не сорвалось имя Феликса — Ване будет так неприятно; однако, судя по его лицу, он совсем забыл о том, что было вчера.
А потом был темный зал, светящийся экран, тишина и сдержанное дыхание зрителей. И снова из пены и брызг холодного осеннего моря всплыли, равняясь друг к другу, как военные моряки в строю, суровые буквы: «Черные кипарисы». И снова было все то, от чего уже раз сжималось сердце Ани. И сейчас оно сжималось еще сильней.
Из зала их вынес поток зрителей. Ваня был тих, но глаза его возбужденно блестели. Аня боялась спросить его, понравилась ли ему картина, и не хотела первая высказывать свое мнение. Один раз уже сделала эго — и что получилось?
— Да, — задумчиво сказал Ваня, когда они оторвались от потока зрителей. — Были дела в вашем Скалистом…
— И знаешь, — торопясь и захлебываясь, начала Аня, — когда снимали высадку десанта у памятника погибшим морякам, где когда-то их выбрасывали по-настоящему, памятник прикрыли специальными щитами, чтоб не мешал съемке, ведь тогда его не было, все моряки были еще живы…
И вдруг Аня увидела Калугина, и на этот раз не одного, а с сыном, насупленным, рослым, белоголовым мальчишкой: толпа курортников и местных жителей несла их из двери. Аня прямо задрожала вся, заметив их, и быстро зашептала Ване:
— Смотри, смотри! Да не туда, левей, видишь — человек со светлыми волосами…
Но Ваня не видел его, и Аня, коснувшись пальцами его широкого теплого затылка, стала поворачивать голову в нужном направлении, но скоро Калугин с сыном пропал, исчез в толпе, как иголка в стогу сена…
Аня даже обиделась на Ваню.
— Слепой ты — вот кто! Это ведь живой моряк из того десанта! Когда я первый раз смотрела картину, он тоже был…
— Ну где же он? Где? — Они стали шнырять среди выходивших, но так и не увидели Калугина.
— В другой раз покажу, он здесь живет, на Канатной улице, — успокоила его Аня, — пойдем к морю… Я тебе расскажу, как снимался фильм и что не вошло в него…
— Пойдем, — обрадовался Ваня.
Они прошли по Центральной улице вперед, свернули влево, в узкий зеленый, пахнущий цветущей акацией проулок, и вышли к морю, туда, где на вечном посту, храня память о погибших моряках, неподвижно стояли строгие темные деревья.
— Ваня, а почему так называется картина? Никак не могу понять…
— Это ж кодовое название операции… — сказал Ваня. — Ну засекреченное, зашифрованное, чтобы враг не догадался… Как нашим было тяжело, но они пошли на все. Вот это люди!.. Вряд ли кто-нибудь останется в живых…
— Один останется. А может, еще кто-то остался, но пока что неизвестно.
Они сошли вниз и сели на гальку. Галька еще не остыла.
Огромное красное солнце садилось за горы, и все море было в ярких огненных полосах.
Минут пять Ваня смотрел на море и молчал. Потом полез в карман и вынул толстый пакет из черной бумаги.
— А здесь и ты получилась, и ничего, мисс Скалистая!
Аня вдруг вся вспыхнула, до того нелепо это прозвучало здесь, у моря, на теплой еще гальке, после этой картины, рядом с Ваней…
— Да брось ты! Как тебе не стыдно! Артем посмеялся, а ты…
Ваня вытащил из пакета большую пачку фотокарточек и стал выбирать из нее некоторые и показывать ей. Тут были и они, Аня с Лидой, и Дима с Аркашей, все их ребята среди скал и на Горе Ветров, и виды моря — на одном едва заметная тоненькая, как тире, подводная лодка в белых бурунах и многое-многое другое…
Ваня отобрал карточки, где была снята Аня, и отдал ей.
Аня взяла их и увидела, что Ваня рассматривает карточку, на которой Феликс с громадным рюкзаком стоит на отвесной стене. Что это он? Аня отвернулась, чтобы Ваня не знал, что она видела карточку: может, он захочет сейчас же порвать ее на мелкие кусочки и бросить на ветер. И пусть рвет, пусть бросает.
Ваня не порвал карточку.
— Завтра отнесу ему, — сказал он, — ведь ваш Феликс необычный.
— Ну да, скажешь чего! — закричала Аня. — Он — воображала и пижон. Он бессовестный!
— Не надо так, — попросил Ваня, — Ему сейчас трудно, а вы… Вы готовы его живьем… Неблагодарные!
Аня вдруг пришла в смятение:
— Так ты… Ты оправдываешь и защищаешь его?
— Нет, — сказал Ваня, — но ведь не только он виноват во всем…
— А кто ж еще? — запальчиво спросила Аня. — Кто? Может, и мы, да? И мы? И я?
— И вы и ты… — Ваня стал вкладывать оставшиеся карточки в пакет. То, что он сказал, было так внезапно и с этим так не хотелось соглашаться, что Аня даже обиделась и надулась, но только на минуту-другую.
— А что на тех карточках? — спросила Аня. — То же самое?
— Почти.
— Покажи мне.
— Там мои товарищи из Ярославля, ты никого не знаешь…
— Хочу посмотреть на них.
Но Ваня держал в руке пакет и не показывал. Тогда она потянулась к нему, дернула пакет и вытряхнула на ладонь карточки, и, кроме тех, где была снята она с приятелями, увидела и другие. Вон карточки с куском зубчатой стены и куполами церквей.
— Кремль?
Ваня кивнул, но глаза у него стали тревожные.
— А это Волга? — Она увидела реку и часть берега с сидевшими на песке незнакомыми ребятами, и Ваня опять кивнул.
— Какая она маленькая по сравнению с морем!
Он промолчал, и Аня стала рассматривать новые фотографии. Среди снятых на них ребят заметила одну девчонку — она была почти на всех снимках. А потом и одна, в полный рост, во всю карточку: лицо узкое, глаза зоркие, прищуренные, а губы смеются, и волосы вскинуты сильным ветром.
И сразу что-то кольнуло Анино сердце.
— Кто это?
— Женька. — Ваня стал подбрасывать и ловить камешки.
— Дружите?
— Да.
— Давно?
— Нет…
Аня вдруг услышала его учащенное дыхание и замолкла.
И стала торопливо и невнимательно просматривать другие карточки. И на них тоже была эта Женька. Высокая, в короткой тесной юбчонке, с худыми коленками. Ничего особенного. Ее волосы были до безобразия растрепаны ветром, а глаза смотрели зорко и весело. И сразу стало ясно Ане, почему он побежал отыскивать потерянную кассету и почему ради спора наголо остригся…
Аня собрала карточки, кое-как засунула в конверт и вернула Ване. И вздохнула. Но так, чтоб он не услышал. Ни в коем случае! Что ж, все понятно… Ни на кого из девчонок их двора не обращал он особого внимания, и на балконных в том числе. Просто жалел их. И от этого Ане было немножко легче.
