— Не доходит до меня, как из крохотного кулачка, — он показал на одного из прохожих, — получается вон такая? — ткнул пальцем в сторону другого, который шагал с двумя провожатыми.
— Ты нарочно меня спрашиваешь! Кто ты вообще такой?
— Я вырос в лесу, — пошутил Аудрюс. — У моего отца, у мамы, у брата — у всех головы как головы.
— Здесь тоже кое у кого такие имеются, но их прячут под фуражками. Чтобы большие могли приказывать, у маленьких не должно быть собственного мнения. В лесу, небось, по-другому… У вас там редко большеголового встретишь.
— Но ты мне толком не объяснил. Как они могут увеличиваться?
— Надувают… Одни говорят, это от похвалы, другие — от жидкости.
— От жидкости?! Какой еще жидкости?
— Как это какой? Обыкновенной. От той, что выпивают.
— Но ведь выпьешь, а потом… опять… выльешь…
— Ага! А ты попробуй подольше не выливать! И голова у тебя станет как тыква.
— Ну, а разве ума от этого прибавится?
— А зачем тебе ум? Знаешь, как люди говорят? Много ума — тощеет сума! Или вот еще: увеличивай макушку — заберешься на верхушку… Кто хочет стать большим, должен сначала побыть маленьким. Ясно тебе?
— Ясно.
— А куда ты направляешься?
— Назад в лес…
— Назад?!. Храбрец ты, однако! У нас даже те, кто идет назад, всем хвалятся, что шагают вперед. Захвати и меня с собой, а?
— А как тебя звать?
— Меня? Допустим, Ик. А тебя?
— Меня? Можешь называть меня Ой.
Пройдя немного, они встретили человека с маленькой головкой, который очень напоминал Аудрюсу Чичирку. Он, скособочившись, волочил большой раздутый портфель.
— Сейчас получу из-за тебя нагоняй, — испуганно сказал Ик. — Это мой папаша…
Отец подозрительно оглядел Аудрюса и осведомился у сына:
— С кем это ты связался?
— Да тут, с одним… он из леса забрел. У него даже фуражки нет, чтобы стянуть голову.
— Из леса, говоришь? — Отец Ика опять уставился на Аудрюса. — Вы что, лесные угодья охраняете?
— Вроде того, — ответил Аудрюс. — Охраняем, насколько можем.
— Ага… Хорошо, — человек с портфелем подмигнул сыну. — Сейчас мы ему подберем фуражечку…
Он расстегнул раздутый саквояж, который был набит до отказа фуражками всякого размера: одноцветными, клетчатыми, полосатыми, с твердыми околышками, чтобы как следует стягивать голову. Шапочник выбрал для Аудрюса, как для сына лесника, темнно-зеленую с козырьком, словно вороний клюв, и с силой нахлобучил на голову, выдирая при этом волосы.
— Погоди, погоди, не жмурься, я еще не стянул твою башку, как надо, — буркнул он.
— Не стягивайте больше, — взмолился со стоном Аудрюс. — Потом я дороги в лес не найду.
— Найдешь, найдешь!.. Не забудь только передать отцу, что мы, твои благодетели, можем и нагрянуть как-нибудь. Пусть припасет для нас несколько славных березок.
— А зачем они вам?
— Березки? Да это же древесина… Для короедов! Дерево они сгрызают, и остается труха…
— Знаю, — подтвердил Аудрюс.
— И эта труха великолепно увеличивает голову. Засыпешь с вечера в ухо две-три ложки, за ночь она разбухнет, и голова раздуется… Так передашь отцу нашу просьбу?
— Передам.
— Ну, до скорого! А мы с сыном устремимся вперед!..
Распрощавшись, они повернули назад. Аудрюс и вправду поплелся в лес. Хотел как можно скорее стащить этот несчастный обруч и хоть немного придти в себя.
«Ах, зачем я, дурак, выбрал именно эту дорогу! — сокрушался он, сидя на пне. — Не повезло мне! Надо же так промазать! И что теперь делать? С чего начать?
«А ты начни с себя…» — как будто услышал Кастутин голос. Тогда он снял с шеи бинокль и стал озирать чащу. В нескольких шагах от себя заметил на прошлогоднем листке лежащего вверх тормашками жучка. Он сучил лапками и никак не мог перевернуться на брюшко. Аудрюс подошел ближе, взял сосновую иголку и помог бедняге. А тот, вместо того, чтобы поблагодарить, притворился мертвым. Лежит себе ничком и даже лапкой не шевельнет.
Эта неблагодарная букашка чуточку развеселила Аудрюса. Он огляделся, кому бы еще помочь. После зимы оставалось много согнутых березок, которые долго стояли под гнетом снега и льда, и так до сих пор и не распрямились. Аудрюс принялся их тормошить, поднимать одну за другой, выпрямлять и подбадривать:
— Поднимайтесь, поднимайтесь! Выше голову! Не сутулится!.. Вам еще расти да расти…
Так он невольно подбадривал и себя самого. И сразу выпрямил спину, вскинул голову и на верхушке высокой ели увидел, как бьется птица, скорее всего, раненая. Разглядел в бинокль, что это иволга, которая никак не может взлететь. Придется выручать.
Желтая иволга, свивая гнездо, соблазнилась блестящей нейлоновой нитью. Хорошенько ее распушила и вплела в свое гнездо. А теперь, когда пришел срок высиживать птенцов, лапка запуталась в ней и не пускает. Аудрюс вскарабкался на дерево и выручил застрявшую в силках птицу. Иволга в отличие от жука решила отблагодарить человека: устроилась на другом дереве и, вертя головкой, принялась насвистывать: фью-тью-лю-лю, фью-тью-лю-лю…
Аудрюс забылся, уже и не помнил, где он. Ему померещилось, что это вовсе не птичка, а спрятавшийся Довас играет для него на своей дудочке. Он шагнул поближе, чтобы рассмотреть лучше и… Сердце у него екнуло, обмерло. Но Аудрюс одолел страх и, совсем как Довас, взлетел ввысь и стал парить над лесами, над полями… А внизу копошились всякие человечки с большими и малыми головами…
Аудрюс прилетел в небольшую палатку дяди Танта и здесь проснулся. Бодрый и счастливый, как будто только что искупался в озере.
Когда люди показали, что Довиле живет вон в том увитом вьюнком домике, когда они увидели открытые окна и поняли, что здесь найдут тех, кого мечтали найти, дядя Тант обратился к ним:
— Дальше ступайте без меня. Перед глазами у вас такой славный, уютный домик, а я привык жить, как в песне поется: «В поле ветер веет, травку колыхает, путь, мою дорогу пылью покрывает…» Интересно, как окрестят меня люди завтра, каким именем нарекут послезавтра. Доброе имя заслужить надо. Ну!..
Угнюс на прощание по-мужски протянул руку, Аудрюс же, отвернувшись, с трудом сдерживал слезы.
— Только чур не расстраиваться!.. Вон гляньте! Жизнь полна всяких причуд. — Тант показал на девочку, которая держала на руках лупоглазого щенка, а рядом вела перепоясанного кожаными ремешками мальчугана. — Всем троим хорошо, а какие-нибудь недоумки насмехаются, наверно.
«А вдруг это Довиле, Довас и Див?» — подумали братья, и печаль немного отступила.
— Так что будьте умниками, живите своей головой, — пожелал еще раз Тант и, не оглядываясь, зашагал прочь.
Аудрюс и Угнюс проводили Танта глазами, пока он не дошел до перекрестка. Там приостановился, поправил рюкзак, огляделся и направился в сторону вокзала.
— Послушай, — сказал Угнюс брату, — может, догоним ту, с собакой?
— Так ведь собака не та, — ответил Аудрюс. — Довиле писала, у них вроде спаниель.
— Пока был маленьким щенком, может, и выглядел как спаниель, а как подрос — стал пинчером…
— Вряд ли собаки могут так обмануть человека… — возразил Аудрюс. — Меня больше удивляет, что дом без балконов. Ведь Довиле, помнишь, писала, что Довас именно с балкона отправляется в полет.
— А может, его просто не видно, может, он с другой стороны?
Однако и со стороны двора никакого балкона не было. Только два маленьких окошечка сонно поглядывали на них с черепичной крыши, позеленевшей от времени. Братья уже хотели постучать в притворенную на веранду дверь, но увидели в саду возле куста жасмина высокую женщину в белом халате, с сеткой на голове. Окуривая дымом ульи, она качала мед.
Близнецы подошли к ней, поздоровались и спросили:
— Скажите, здесь живут Довиле и Довас?
Женщина оглядела их и кивнула головой. Даже сквозь сетку было видно, как она дружелюбно улыбается им.
— Здесь, здесь… Подождите немножко.
Теперь уже стало ясно, что Довиле, Довас и Див отправились на прогулку, а мама решила выставить на стол миску с медом, чтобы полакомились, когда вернутся. Так вкусно со свежими огурцами! Вон их сколько на грядке.
— Так который из вас Аудрюс и который Угнюс? — поинтересовалась вскоре хозяйка, снимая с лица сетку.
Братья представились, назвались по именам и напомнили, что у Аудрюса на щеке шрам.
— От стрелы? — с улыбкой спросила женщина.
— Да… — ответил несколько удивленный Аудрюс. — Вам, наверно, Довиле рассказывала?
— Ну… Возьмитесь-ка покрепче за руки и не вздумайте падать. Сообщу вам одну новость. Ведь вы любите приключения, верно?
— Верно, — подтвердили братья.
— Так вот я и есть Довиле…
— Вы — Довиле?! — разинули рты, будто два птенца, братья. — А Довас где?
