— Да как же он, лежа в постели, будет воспитывать собаку?
— Павке гораздо лучше! — горячо заговорил я, стараясь убедить товарищей. — И знаете, кто нашел улучшение? Профессор Чернобаев!
Последние слова я произнес так, будто фамилия профессора Чернобаева была с пеленок знакома моим друзьям.
— Но ведь мы хотели отдать собаку пограничникам, — сказал Мастер.
— А Павка как раз и собирается стать пограничником! Он воспитает собаку лучше нас с вами.
Друзья продолжали молчать. Вдруг Мастер, словно приняв какое-то решение, махнул рукой и сказал:
— А это — дело! По-моему, можно подарить.
— Пожалуй, можно, — подтвердил Капитан.
Но впопыхах мы совсем забыли о том, что надо спросить разрешения у Сергея Сергеича: ведь это его подарок.
Мы разыскали старшего вожатого.
Он не только разрешил нам подарить собаку, но даже похвалил нас и сказал, что наша дружба с санаторными ребятами — настоящая пионерская дружба!
Через несколько минут я принес из комнаты листок бумаги и написал на нем вот что: «Дорогой Павка! От имени всех ребят лагеря дарим тебе нашего Смелого. Дарим его вместе с будкой и жестяной миской для еды. Воспитывай Смелого, а потом возьми его с собой на погранзаставу. Ведь ты будешь пограничником! Скорей выздоравливай!»
Мы подписались под этим письмом. Потом я свернул бумажку трубочкой и, как всегда, положил ее Смелому под ошейник. А Смелый все время заглядывал мне в глаза. Он будто чувствовал, что в его судьбе должны произойти какие-то перемены, и очень хотел узнать, какие именно.
Я поцеловал Смелого в мокрый черный нос. Мне стало как-то не по себе. Капитан и Мастер тоже волновались. Я испугался, как бы они не передумали, и решил поскорее закончить прощание.
— Смелый, беги в санаторий! Беги к Павке! — произнес я, как всегда, тоном гипнотизера.
Смелый сорвался с места и помчался к своему новому хозяину, в санаторий. А мы смотрели ему вслед. Вскоре серый пушистый хвост последний раз мелькнул и скрылся за кустами акации.
Вечером мы узнали, что Смелый добрался до санатория и что его там хорошо встретили. Нам рассказал об этом Савелий Маркович. Он пришел из санатория к нам в гости, на костер.
Савелий Маркович подошел ко мне и сердито спросил:
— Ты что же это, Саша, без спросу увеличиваешь штаты в моем санатории?
— Как — увеличиваю? — не понял я.
— Не притворяйся! — Савелий Маркович погрозил мне пальцем. — Присылаешь к нам всяких крикливых, шумливых, смелых…
Тут я понял, о чем идет речь. А главный врач улыбнулся и, сказал:
— Ну, шучу, шучу! Хороший подарок прислал Паше… И будку вашу мы тоже заберем. Сам потащу, невзирая на ревматизм.
…Гости к нам съехались со всего города.
Наступила торжественная минута. Андрей поднес спичку к куче хвороста посреди лужайки. Хворост вспыхнул, пламя тут же набросилось на сучья, на ветки — и огромный костер, треща, запылал.
Концерт был не такой большой, как в день открытия лагеря, но был еще интереснее, потому что проходил при свете костра.
Наши малыши очень хорошо пели, плясали и показывали разные смешные сценки. Потом Профессор с выражением прочитал собственное стихотворение о нашем лагере, которое кончалось так:
Провели мы здесь, ребята,
Замечательные дни!..
Вано Гуридзе поразил всех. Он начал петь одну очень красивую восточную песню, а потом песня как-то совершенно незаметно перешла в лихой танец — лезгинку. И тут я увидел, что у него действительно очень горячая кровь: он поднял возле костра такой ветер, что пламя кидалось из стороны в сторону…
А в физкультурных номерах сегодня участвовали почти все ребята. Мы делали сложные пирамиды, классно работали на брусьях, на турниках. И это, по-моему, очень расстраивало Витьку Панкова.
Вдруг я увидел, что от дома к большой поляне, на которой проходил наш сбор, бежит Мастер. В руках он держал что-то, а что именно — я издали не разобрал. Но вот Мастер подбежал ближе, и мы заметили, что в руках у него фотографии. Пламя костра осветило их, и мы увидели лицо Вани Алексеева.
— Вот это дело! — с восторгом сказал я, сам не замечая, что повторяю любимое выражение Мастера.
— Мастер, откуда это у тебя? — удивленно спросил Андрей.
— Сделал своим «Пионером» снимок со снимка. Ничего особенного, — ответил Мастер. — Тут десять фотографий. Раздадим всем членам нашего звена. А оригинал вернем Марфе Никитичне. Я сам отнесу ей после костра, ладно?
— Ладно, ладно! — воскликнул Андрей и обнял Мастера.
Как я завидовал Мастеру в эту минуту! Так вот почему он целый день просидел в темном чулане!
Началась наша последняя, торжественная линейка. Голоса вожатых… Короткие рапорты… Мне вдруг стало грустно-грустно: ведь я слышу все это последний раз. То есть, конечно, не последний раз в жизни, а здесь, на этой поляне. Ведь, может быть, я уже никогда сюда не приеду. А если даже приеду, то, наверное, здесь уже не будет ни Сергея Сергеича, ни Профессора, ни Зинки, ни нашего Вано… ни Андрея.
Запели горны, загремели барабаны. Дежурный, стоявший у мачты, потянул вниз тонкую бечевку, и красный флаг медленно пополз к земле.
Снова стучат колеса поезда. Снова я лежу на верхней полке и гляжу в окно.
А внизу Профессор, Витька Панков и Мастер играют в «известных людей». Это очень интересная игра: берется какая-нибудь буква, и каждый называет всех известных людей, каких он знает на эту букву. Можно называть писателей, композиторов, артистов. Кто назовет больше фамилий — тот и выиграл. Выигрывает все время Профессор. Он знает известных людей даже на букву «Щ»!
Внизу то и дело происходят ссоры: Витька Панков говорит, что Профессор просто выдумывает некоторые фамилии, пользуясь его, Витькиной, необразованностью.
— А ты посмотри в энциклопедии, посмотри! — возражает Профессор, теребя очки на носу. — Не знать, кто такой был Доницетти, — это просто стыдно! Известный итальянский композитор. У него еще есть опера «Любовный напиток».
— В Большом театре она не идет! — заявляет Витька.
— Мало что не идет! А ты посмотри в энциклопедии.
— Ты знаешь, что в поезде нет энциклопедии, потому и говоришь «посмотри»!
Вместо энциклопедии все трое обращаются к Сергею Сергеичу: он едет в соседнем купе. И каждый раз оказывается, что Профессор прав.
Нет, Витенька, здесь нужно головой работать, а не ручками и ножками! Вот у тебя и не выходит!..
А Андрей в коридоре учит Капитана делать комплекс утренней гимнастики своего собственного изобретения. Возится с ним, как нянька. А на меня даже не смотрит.
Сегодня утром приехали в Сталинград.
К нам в купе зашел Сергей Сергеич.
— Ну, первый отряд, — сказал он, — идемте немного попутешествуем по Сталинграду. А вы, Андрей и Саша, будете нашими проводниками. Вы ведь город хорошо знаете.
— А мы вовсе не вдвоем убегали в Сталинград, нас больше было, — угрюмо ответил Андрей.
Сергей Сергеич покачал головой, словно хотел сказать: «Неужели вы до сих пор не помирились? Зря, очень зря!»
Мы прошли через знакомые ворота, справа от вокзала, и оказались в городе. Мы видели Сталинград всего двадцать восемь дней назад, но он очень сильно изменился. Мостовая, которая была раньше разворочена, теперь сверкала асфальтом. А в небольшом домике, где раньше сквозь окно можно было увидеть небо, теперь уже жили люди и на окнах стояли цветы.
Мы искали забор, на котором написали свои имена. Я отлично помнил, что забор этот был в конце квартала. Мы прошли весь квартал, но забора уже не было. Не было и строительных лесов, которые скрывались за этим высоким забором. На том месте, где стоял забор, теперь был широкий тротуар, а над тротуаром возвышался новый пятиэтажный дом.
— Пойдемте вон туда, — сказал Сергей Сергеич и повел нас через дорогу, на противоположную сторону улицы.
Мы подошли к высокому кирпичному дому.
— Вот эту школу мое подразделение защищало от врага, — сказал Сергей Сергеич. — Фашисты с воздуха разворотили крышу школы, разбили перекрытия. Но в самое здание мы их так и не пустили! И видите, школа уже восстановлена и в ней снова учатся здешние ребята.
Вот это да! Оказывается, Сергей Сергеич — фронтовик. И даже в Сталинграде воевал!
Я вспомнил концерт, который был у нас в день открытия лагеря. Значит, Сергей Сергеич тогда ни у кого не одалживал гимнастерку и галифе, в которых я чуть не утонул. Это была его собственная форма. Его собственная!..
Мы обошли школу кругом. До начала учебного года оставалось больше пятнадцати дней, но над главным входом уже был вывешен большой плакат: «Добро пожаловать!»
«Наверное, у Сергея Сергеича есть медали и даже ордена, — подумал я. — Но только он их никогда не надевает. А Витька Панков какой-то несчастный спортивный значок даже на пляже носит: нарочно майку никогда не снимает!»
