— Есть и другие, но на самом деле не легион их, Николай, — с упреком в голосе обратился ко мне Лека, впервые назвав по имени. — Других, кто хочет, чтобы все так и оставалось, куда как больше. Тоже не легион, но с сотню наберется… Клятва на всех одна, но мы… вот те, кто сейчас пришел к тебе, очень хотим, чтобы этот… кошмар наконец-то закончился.
И с этими словами Лека обхватил голову руками и заплакал. Заплакали и другие. Я почувствовал, что еще немного и у меня начнется истерика. И как не пойти голове кругом при виде возникающих ниоткуда людей, которые то смеются, то плачут. Видимо, почувствовав мое состояние, первым прекратил лить слезы Лека.
— Все мы, — и он обвел своих друзей рукой, — и те, кто с нами, и те, кто с Гоитом, — жили здесь когда-то. — Он посмотрел мне прямо в глаза и продолжил говорить: — В каждом месте моего рассказа вы, Николай и Маша, будете готовы перебить меня. Не надо. Я не хочу сбиваться. Слушайте. О чем могу — расскажу, о чем не смогу — не обессудьте. Деревня наша находилась под самой горой. На Маре никто не жил. Только Гоит. Он был волхвом, и его мы почитали не только за колдуна, заклинателя, но и за хозяина Мары. Здесь находилась священная роща богини смерти. Старики рассказывали, что в старину на горе приносили ей в жертву пленников. Из самых дальних земель приходили к Маре люди. Что скрывать, нам это нравилось. Слава нашего древнего капища, слава Гоита отчасти падала и на нас, самых обычных людей. Время от времени к нам за данью являлись княжеские люди, с ними — очередной священник. Мы, конечно, все были крещеные, но это больше для вида. Дружинники искали Гоита, но он, словно предупрежденный кем-то, исчезал за несколько часов до появления непрошеных гостей. С ним уходили человек десять его помощников. Он звал их отроками, хотя они нам годились в отцы. Это были особо близкие ему люди, готовые за него умереть. Что скрывать, меня Гоит тоже привечал, но мне тогда было совсем немного лет, да и компания у нас сложилась своя. И Болдырь, и Гвор, и Зеха. Малыга помоложе, он позже прибился.
— Не отвлекайся, Лек, — перебил говорившего Болдырь, — это не важно. Ты рассказывал, что приходили с княжескими людьми священники — вот это важно.
— И то, что я знался с Гоитом, — тоже важно, — возразил Лека. — А священники… Было двое-трое смелых, которые оставались в деревне после ухода дружины, но они быстро пропадали.
— Как так — пропадали? — все-таки не вытерпела и спросила Маша.
— Вот так, пропадали, — уклончиво ответил Лека. — Кто в лес за хворостом пойдет, да там и сгинет. Кто в колодец упадет… нечаянно. Конечно, мы понимали, что все это дела Гоита и его людей, но от этого власть волхва становилась еще крепче. Выходило, что Мара могущественнее Иисуса… Вот так мы и жили, пока в один прекрасный день не появился у нас Корнилий… Была с ним дочка, Анна…
— Белый Кельт! — вскричала Маша. — Папа, ты слышишь?
— Корнилий? — Увлеченный рассказом, я забыл о просьбе Лека не перебивать его. — Именно так его звали? А Фергюсом или Гроганом его никто не называл?
— А кому называть? В том-то и дело, что пришли они без дружины, вдвоем.
— Этим, кстати, монах всех расположил к себе. Смелых у нас всегда почитали, — не остался в стороне от рассказа Болдырь.
— Я слышал, — впервые подал голос Малыга, — Анна однажды назвала его Белым Кельтом. Он попросил меня придти к ним и помочь нарубить дров…
— Слушайте, давайте кто-то один будет рассказывать, — прикрикнул на них Лека. — Может, так и звали его где-то, но у нас священника называли Корнилием. Знаю только, что объяснялся он по-нашему очень хорошо, но как-то нечисто, как твой отец, Болдырь, говорил. А ведь он долго в нашей земле жил.
— Понятно, понятно, — теперь уже я торопил Леку. — Наверное, твой отец, Болдырь, был не русич.
— Не русич, — с готовностью подтвердил Болдырь. — Говорил, что на его родине снега не бывает…
— Первым делом Корнилий отправился на гору, — продолжил рассказ Лека, — нашел Гоита и приказал тому убираться вон. Тогда Гоит впервые растерялся: убить при всех Корнилия он не мог. Одно дело, когда в лесу священник пропадет или в колодец оступится, а другое — вот так, прилюдно. Но раз мы дань князю платим, значит, и власть князя должны признавать. А князь давно повелел на горе церкви быть. Только никак построить ее не могли. Стены вырастут — гроза в них попадет и все сгорит. Княжеские люди восстановят — священника не найти. Найдут священника — опять что-то случается… Короче, пришел Корнилий к Гоиту так, будто он пришел домой, а Гоит всего-навсего непрошеный гость… Как сейчас вижу, стоят они друг против друга.
— Посмотрите, братья, — обратился ко всем Гоит, — вот опять пришли гнать меня, гнать нашу веру, веру отцов и дедов. Чужеземцы, опутавшие лестью князей русских, думают, что смогут с помощью мечей и пик заставить нас стать вероотступниками, изменить богам нашим…
— Я пришел сюда без меча, — спокойно перебил его Корнилий. — Со мной только моя дочь, и мы знаем, что ты можешь приказать убить меня, как убили тех людей, что приходили сюда раньше. Но мы не боимся, ибо рано или поздно, но истинная вера сделает ваши сердца другими. Господь Спаситель для того и принял…
— Остановись, чужеземец! — Гоит поднял руку. — Мы это уже слышали. Правда, братья?
Народ одобрительно зашумел.
— Вот видишь, — продолжал Гоит, — и с чего ты взял, что я приказывал кого-то убить? Это мои боги, которые могущественнее твоего Христа, так распорядились их судьбами. И в первую очередь — Мара, великая и всесильная, ведь только ей подвластны судьбы человеческие. Не согласен? Давай испытаем.
И вот по его приказу один из отроков приносит кубок. Гоит, приняв его, сказал:
— Смотри, монах. По нашему обычаю гостя встречают чашей, полной доброго вина. Сладок был мед, из которого сделано вино, крепко веселит оно сердце. Ты для меня не добрый гость, а враг. Не взыщи, я не буду лукавить. Но обычай не нарушу. Только в эту чашу волью еще кое-что. — С этими словами Гоит достал какой-то пузырек и влил из него жидкость в кубок. — Не обессудь, это яд. Не хочу тебя пугать, но обычный человек, приняв его, умрет тотчас. — И он недобро засмеялся, затем ласково погладил кубок. — Вот видишь, добрый мед смешался со злым ядом. Твой Бог ведь не испугался взойти на крест, хотя ему было и горько, и больно. А тебе не будет горько — добрый мед подсластит горечь. Что, боишься? А я вот не боюсь и отопью из кубка первым. Но пить буду за твою погибель.
Наступила тишина. Гоит взял кубок и сделал из него несколько глотков. Затем вытер ладонью рот и сказал:
— И по усам текло, и в рот попало. — Все рассмеялись. — А теперь ты, чужеземец.
— Меня зовут Корнилий. — И с этими словами монах принял из рук Гоита кубок.
— Постараюсь запомнить. Много здесь вашего брата в гости заходит.
Опять дружный смех. И вновь наступила тишина. Все в ожидании замерли, а Корнилий, не проронив ни единого слова, осенил кубок крестным знамением и тут же содержимое сосуда превратилось в лед. В это трудно поверить, но так оно и было! Я стоял в первых рядах и все отчетливо видел. И как вода покрылась сначала серой коркой, и как корка начала белеть, а затем застыла. А на самом верху кубка, на этом льду образовалась грязно-зеленая капля. Корнилий осторожно перевернул кубок, и из него вытекла та самая жидкость, что влил волхв. Затем монах еще раз наложил крестное знамение, и лед мгновенно растаял. Корнилий поднял кубок и произнес:
— Пить за погибель — грех. Но и за здравие твое, Гоит, пить не буду. А выпью за то, чтобы пелена невежества и суеверия исчезла из ваших сердец, братья.
И, посмотрев на нас, — мне до сих пор кажется, что смотрел Корнилий только на меня, — он выпил содержимое кубка.
Гоит ничего не сказал. Недобро сверкнув глазами, повернулся, и пошел прочь. За ним, в полной тишине — его приближенные. Пройдя несколько шагов, волхв обернулся:
— Не радуйся! Если ты думаешь, что победил меня, то жестоко ошибаешься. Я еще вернусь, вот увидишь.
Я стоял совсем близко от Корнилия и, наверное, только я да еще Анна слышали, как он тихо-тихо ответил:
— А я в этом и не сомневаюсь.
— Ну вот, — помолчав немного, продолжил Лека, — мне осталось рассказать совсем немного. Корнилий с дочерью остались жить на горе. Как-то незаметно они расположили к себе наш народ, особенно женщин. От Анны не отходила ребятня. Она им все время что-то рассказывала, а дети слушали ее раскрыв рот. Корнилий основательно принялся за восстановление церкви. Мы охотно помогали ему, а на том месте, где сейчас стоит ваш дом, соорудили всем миром для них небольшой домик. Хотя старики говорили, что это не к добру. Мол, нельзя на Маре строиться и жить. Когда Корнилию передавали эти слова, он только смеялся: «Все в руках Господних, — говорил, — чему быть суждено, то и будет». Помните, я рассказывал, что в церкви нашей не было ни одной службы? Прошла зима, наступила весна, и Корнилий объявил, что близок тот день, когда наконец-то мы все соберемся в храме служить Господу. До этого служили прямо на открытом воздухе. Добавлю, что монах людей лечить мог. И тело лечил и душу. А когда его благодарили, отвечал неизменно: «Бога благодарите, а не меня»…
