Больному плохо! Укол бы ему! А врача никак не вызвать… Пока такси найдут, пока доедут до «неотложки» — умер человек!
— Это же убийство! — говорит Бун.
Я тоже, разгорячился.
— Расстреливать таких надо!
— Прежде всего, — сказал Борис Борисович, — нужно поймать этих охотников за трубками. Они их мемками называют. Вероятно, от слова мембрана.
Из-за этой истории с автоматами мы с Буном про свое дело забыли. Хорошо, что я вспомнил.
— Поймать, — говорю, — надо их обязательно! Хотите, даже поможем вам. Но мы ведь и сами вроде подсудимых! Вам же нас расследовать поручили! Вы уж нас в первую очередь, Борис Борисович! Постарайтесь, пожалуйста, а то нас и в комсомол не примут. Как раз сегодня…
— Знаю! — улыбнулся Борис Борисович.
— Могу спорить — не знаете!
— Проспоришь!
— Ну, что сегодня было?
— Приходил Вася Лобов. Так?.. И сегодня же совет дружины заседал. Так?.. И вынес одно решение. Так?..
Я только рукой махнул. С ним лучше не спорить. Вот тебе и школьный чертежник!
— Поздравлять пока не буду! — говорит Борис Борисович. — Рано… Но уверен — все будет хорошо!.. А с будкой чистильщика… С тем случаем — не беспокойтесь. Я уже оправдал вас. Дело еще не закончено, но вы в нем участвуете только как свидетели.
— Кто же, спрашиваю, — вытворил эту штуковину с будкой? Или еще не знаете?
Борис Борисович встал с дивана и огорошил нас:
— Зато вы знаете и сегодня покажете его. Жду вас в семь часов у центрального входа в парк…
Я — Шерлок Холмс, а Бун — доктор Ватсон
Мы в парк пришли не к семи, а в пять.
Спрашиваю у Буна:
— Что будем делать, доктор Ватсон? И каким методом — дедуктивным или индуктивным?
Бун поклонился мне, как в старой Англии на Бейкер-стрит.
— Я к вашим услугам, мистер Шерлок Холмс! Но разрешите узнать, нет ли какого-нибудь третьего метода, поновей, что-нибудь вроде редуктивного?
— Простите, — говорю, — доктор Ватсон. Я это слово не знаю, а Британскую энциклопедию с собой не захватил!
Смешно нам стало почему-то. Идем и хохочем. Прохожие на нас посматривают, улыбаются. В парке улыбок всегда больше, чем просто на улице. Деревья, что ли, действуют? Или микроклимат тут особый? И тихо-тихо, только утки где-то покрякивают.
— Привезли! — говорит доктор Ватсон. — Посмотрим!
— Бежим!
В наш парк каждую весну откуда-то уток и лебедей привозят.
Добежали мы до пруда, а там машина стоит крытая. Что в ней — не видно, но слышно: утки и лебеди на волю просятся.
Машина развернулась, попятилась и задними колесами в воду въехала.
Грузчик в высоких резиновых сапогах сходни приставил. И началась выгрузка новых поселенцев.
Сначала на сходнях лебедь появился. Строгий такой, важный, неторопливый. Остановился у воды, шею поразмял, назад на машину оглянулся. А оттуда, из темной дверцы, повалили утки. И никакой у них важности. Торопятся, крыльями машут, лапками по доскам пришлепывают.
А лебедь все стоит и назад смотрит. Докатились до него утки и — которая куда! Одни через него перемахнули, другие вправо и влево со сходней попрыгали в воду.
По всему пруду рябь пошла. Включились утиные моторчики, и понеслись утки к прошлогодним камышам, к острову. И пропали! Попрятались!
А лебедь стоит. И хочется ему в воду, а не идет, на машину смотрит. Прокричал тревожно. Грузчик перевел с гусиного языка на русский:
— Чего там?.. Давай, давай!
Из машины ответили:
— Дверцу заело!.. Сейчас!
Внутри крыльями кто-то захлопал. Лебедь совсем от воды отвернулся и пошел назад, вверх по сходням. Из машины высунулись руки и поставили на доски второго лебедя. Первый лебедь спросил у него что-то. Второй ответил. А грузчик перевел:
— Что случилось, спросил… Все ли в порядке?.. Люди бы так жили!..
Лебеди парочкой спустились в пруд, оплеснулись водой, покивали клювастыми головами — будто попрощались со своим переводчиком — и поплыли на глубину. Они скользили по воде крыло к крылу. Их словно веревочка невидимая связывала. Доплыв до середины пруда, лебеди сделали небольшой круг и прокричали что-то в два голоса. И сразу же появились спрятавшиеся раньше утки. Захлопотали, засуетились. Началось освоение прудовой целины.
— Разбойники! — ласково проворчал грузчик и полез в машину.
— Хороший, наверно, человек! — сказал Бун.
И я подумал то же самое, но ответил совсем другое:
— Доктор Ватсон! Разрешите вам напомнить: мы ловим не хороших людей! И в парк мы пришли не ради пантомимы с участием водоплавающих солистов. Не так ли, доктор Ватсон?
— Хватит, Тур! — говорит Бун. — Ты меня хоть Агатой Кристи назови — толку будет мало. Не знаю, что надо делать. И как помочь Борису Борисовичу, не знаю!
Я и сам ничего не знал, но виду не показывал. Наоборот, храбрился, даже Буна ругнул:
— Ишь слабачок какой нашелся! Дистрофик полноценный, как дед говорил!
Но обругал я его напрасно. У него голова работает не хуже моей! И наблюдательный он — ничего не скажешь! Это у него от жуков: привык повсюду замечать их и вылавливать. А я, дурак, с марками вожусь. От них, наверно, глаза тупеют и уши хуже слышат! Потому так и вышло. Обидно даже!..
А вышло это уже тогда, когда мы Бориса Борисовича у входа встретили и пошли к парашютной вышке. Вернее, он нас туда повел. А задание дал такое: смотреть по сторонам и всех хотя бы чуточку знакомых парней ему показывать. Только кого сейчас встретишь? Время очень тяжелое! Восьмиклассники по домам сидят. Они в зеленом тумане, как деревья, но не от весны, а от экзаменов, которые на носу. Выпускники — еще зеленее. Наших семиклассников можно встретить и показать, но что это даст? Они-то к будке чистильщика и пальцем не притрагивались, головой ручаюсь! Кроме того, Борис Борисович и сам всех наших школьников знает. Кого же он ищет? Не того ли парня, которого мы в плен взяли? Но его искать нечего, мы запросто можем показать, где он живет. Иди к нему в квартиру и арестовывай сколько хочешь!
Так мы и дошли до вышки, никого не встретив.
Вокруг вышки — ограда, чтобы народ близко не подходил, а то какой-нибудь парашютист на голову приземлиться может. Людей много. Все смотрят, как прыгают мальчишки. Я раньше думал: маленьким запрещено. Нет! Прыгают. Визжат, а прыгают. И музыка играет. Аттракционы всегда с музыкой. А Бун… Честно скажу: обскакал он меня на три корпуса!
Сначала он меня в бок толкнул.
— Смотри! — говорит.
Потом спросил у Бориса Борисовича:
— Вы не его ищете?
Тут и я увидел: стоит у ограды парень с транзистором на груди. Это из него музыка раздается… Теперь-то, конечно, легко! Теперь и вы, конечно, догадались! Парень этот проходил мимо, когда скандал с чистильщиком вышел. Он еще ногой за трубку от газировки зацепил.
Шагах в трех от парня — наш старый знакомый, которого мы в физкультурном зале обсуждали. Я на него чуть пальцем не указал — хотел хоть здесь опередить Буна. Но Борис Борисович попридержал меня за локоть и говорит:
— Идемте! Посидим где-нибудь на скамейке.
Отошли подальше и сели.
— Он? — спрашивает Бун.
А чего спрашивать! Теперь-то ясно!
— Он! — говорит Борис Борисович. — Я хотел проверить. Хотел, чтобы вы мою версию подтвердили… Где вы его видели и что он тогда делал?
Тут я закрутил свое кино и дал Буну полный реванш. Все припомнил, начиная с той минуты, когда мы у экскаватора стояли вместе с этим парнем. Он, значит, следил за нами! И потом так хитро все подстроил, что мы с Буном в милицию попали!
— Правильно! — говорит Борис Борисович. — Но он не один действовал. Их целая группа. Деньги за пальто и за ящик почтовый заплатили, чтобы никаких последствий не было, а вас двоих запомнили… Опасные они ребятишки!
Борис Борисович сказал это как-то странно, будто хотел нас предостеречь. Мне такой тон не понравился.
— Подумаешь! Так мы их и испугались!
— Бояться не надо, — говорит Борис Борисович, — а осторожным быть нужно. Особенно тебе, Саша! Ты один остался. Не на всякий звонок дверь открывай.
— А он и не один! — возражает Бун.
— Сегодня, — говорю, — я и минуты один не был! Но дело не в этом. Не боимся мы их — и все! Если надо, Васька Лобов отряд соберет, и мы их в полном составе к вам притащим!
Борис Борисович повторил:
— Опасные ребятишки!.. Как думаете, что они у парашютной вышки делают?
— Что и все! — отвечаю. — Глазеют, как другие прыгают.
— Нет, — говорит Борис Борисович. — Там у них экзамен.
И откуда он все знает? Оказывается, в тот вечер мальчишки сдавали экзамен по воспитанию воли. Они по очереди залезали на вышку и прыгали с парашютом. А два их вожака — два знакомых нам парня — стояли внизу и отметки ставили: кто долго не решается прыгнуть, трусит наверху — тому двойка, кто завизжит в воздухе от страха — тройка, а кто не прыгнет — того выгонят из «компахи».
