— А что! — говорю. — Требования ничего, приличные! Мне они нравятся! У нас бы в отряде ввести такие законы!
— В таком случае, — сказал Борис Борисович и как-то по-чужому посмотрел на меня, — вступай в их группу. Будешь трубки у телефонов обрезать… Им не простая воля нужна, а преступная!.. Вступай — они научат!
Я обиделся.
— За преступление в тюрьму сажают, а вы почему-то не забираете их! Воля — это всегда хорошо.
На это Борис Борисович ничего не ответил, а в конце разговора подбросил кусочек философии вроде своей «мысли повторенной».
— Запомните! — говорит. — Бывает воля преступная. Красота встречается порочная. Свет — убийственный. Есть простота, которая хуже воровства. Сила бывает тупая. Гений — злой… Таких понятий очень много. Подумайте над ними.
Когда мы вдвоем остались, Бун сказал:
— Задира ты все-таки порядочная! Борис Борисович к нам по-человечески, а ты!..
— А что я?
— А ты колешься, как заноза: приличные требования, почему не забираете в милицию? Не забирает, потому что не может! Поймать надо с поличным.
— С трубками?
— Хотя бы с ними!
А ведь верно! Бун опять прав! Умней он меня, что ли?.. И конечно, не надо мне было так с Борисом Борисовичем разговаривать! Что он плохого мне сделал? Противно даже, потому что исправить трудно! За ним не побежишь, слова назад не выпросишь! И кто меня болтать заставил? Может, я — злой гений какой-то?..
— Слушай, — говорю, — Бун! Ты-то хоть не злись! Ну, виноват! Сажайте меня в тюрьму, только ненадолго: у меня дело есть — хочу помочь Борису Борисовичу!
— Нужен ты ему очень! — ворчит Бун.
— Не я, а мы!
— Ладно! — говорит Бун. — Ты передо мной не юли! Я не Борис Борисович! Идем домой! У нас с сегодняшнего дня распорядок строгий. Ужин в половине девятого, чтобы ты не похудел без родителей.
Будильника мне не надо: пап-с-мамой приучили. Проснулся, посмотрел на часы — ровно половина седьмого. Полежал, к себе прислушался: как-никак, а один в квартире я ночевал впервые. И проснулся один тоже в первый раз.
Как себя чувствуете, товарищ Данилов?.. Все бы хорошо, если б только не вчерашнее. Ни за что, ни про что обидел Бориса Борисовича. Идиот… А выход один — помочь ему. Собрать отряд, выставить у телефонов дозоры, переловить всех этих мембранщиков и привести к Борису Борисовичу. «Вам они с поличным нужны? Пожалуйста! Трубки у них в карманах. Теперь автоматы будут в порядке и новоселы могут звонить в любое время — хоть ночью!»
План этой операции еще вчера у меня в голове вертелся. Буну я о нем ничего не сказал. Но он согласится, конечно! А вот интересно, как Васька Лобов отнесется? Думаю, что тоже поддержит мою идейку. Подбородок поскребет и поддержит! Четверть уже кончается, экзаменов у нас, тьфу-тьфу-тьфу, нету — почему не поддержать?
Все это я думал еще под одеялом. С кровати меня сдернул звонок. Бегу в трусах к двери. И вдруг застопорило меня в коридоре. Вспомнил, что Борис Борисович предупреждал о бдительности.
Этой минуты я никогда себе не прощу!
Топчусь на месте. В голове — чушь трусливая. Кто-то гаденький шепчет в уши:
— Берегись! Берегись!.. Хоть спроси, кто это?
У нас никогда таких вопросов не задают. На звонок открывают, и все.
— А еще комсомолец! — молча прикрикнул я на этого гаденького шептуна.
— А вот и нет! — хихикает он. — Еще не комсомолец!
— И не будешь! — отвечаю. — Трус несчастный!
Рванул я на себя одну дверь, щелкнул замком и распахнул вторую. А это — почтальонша. На меня посмотрела, улыбнулась. Спрашивает:
— Что такой испуганный? Сон плохой видел?.. Проснись! В школу скоро!.. И за телеграмму распишись…
Телеграмма от пап-и-мамы. Читаю: «Звонили вечером Новосибирска. Телефон молчал. Беспокоимся. Целуем».
Не чудаки разве? Ведь знали же, что вечером я у Буна ужинаю! Позвонили бы ночью! А ночью, наверно, побоялись меня испугать… Будут теперь мучаться, особенно мама. Главное, не ответишь им на телеграмму. В Новосибирске они пролетом были, а где сейчас — кто их знает!
Поворчал я на них, а самому приятно, легко стало. И с Борисом Борисовичем я, по-моему, здорово придумал…
В восемь, как вчера условились, я спустился вниз, к Буну. Открыл он сам — родители уже на работу ушли.
— Завтрак подан, мистер Шерлок Холмс!
Я ему отпустил легкий хук слева. Он ответил прямым в солнечное сплетение и отступил в столовую.
На столе — большой термос, две тарелки, два стакана, бутерброды и вареные яйца. Ничего сервировочка!
Пока завтракали, я выложил Буну свой план безвозмездной помощи Борису Борисовичу.
— Хорошо! — одобрил Бун. — Очень хорошо! Одно плохо…
— Что?
— Сколько у нас ребят в отряде?
— Десять.
— А сколько автоматов в городе?
— Зачем в городе? Под обстрел один микрорайон возьмем!
— Который?
— А вокруг той школы, в которой тот парень учится.
Бун — он дотошный. Сразу неувязку в моем плане разглядел.
— Хорошо! — говорит. — Мы у школы дежурим. Отлично! А они в другом месте трубки срезают. Или они предварительно тебе сообщат, где будут срезать?
— Иди ты! — огрызнулся я.
— Понятно! — ехидничает Бун. — И вот, значит, мы день около автоматов крутимся, второй день вертимся, а на третий приезжает карета с решетками на окнах и увозит нас…
— За что?
— Подумают, что это мы трубки срезаем… Привозят в милицию и — здравствуйте, Борис Борисович! Мы вам помогли!
Я разозлился.
— Отстань, — говорю, — со своими прогнозами! Никакой у тебя фантазии! Реалистик серый!.. Я тебе что — детальный план выложил? Я тебе только суть подсказал, а уж детали вместе подработаем…
И подработали. После уроков, втроем с Васькой Лобовым. Он все эти проблемы, которые у нас с Буном появились, расщелкал, как орехи, и даже подбородок не поскреб.
— Дело уголовное, — говорит. — Так?
— Так! — подтверждаем.
— А в уголовном деле, — говорит, — самодеятельность — как что?
И мы спрашиваем:
— Как что?
— Как дырка в скафандре!
— Ладно! — говорю. — Не пыли в космосе! Летать будет трудно!.. Ты против, что ли?
Васька руку вытянул, пальцы растопырил и стал их загибать по одному:
— Где дежурить — не знаем! Когда дежурить — не знаем! Сколько их в группе — не знаем! Что делает Борис Борисович — не знаем! Но… все это можно узнать! — Он сжал кулак — пальцы кончились. — Пошли звонить Борису Борисовичу. Он наш самодеятельный энтузиазм использовать сумеет.
— А куда звонить? — спрашиваю. — У тебя есть его телефон?
— У меня не такие тесные связи с милицией, как у вас… Но это не важно! Пошли тогда к тому дежурному, который брал у вас отпечатки пальцев.
— Какие отпечатки? — возмутился Бун. — Не было такого!
А Васька хохочет.
— Не было? — спрашивает. — Тем лучше! Пошли — он скажет, как найти Бориса Борисовича…
Что ни говорите, а в любом деле вожак нужен! Кто без разбора выбирает председателя или даже звеньевого, тот просто недоумок! Это все равно, что в поход идти и глаза завязать на старте. И выбирать надо не середнячка, который и отнекаться от должности не умеет, не тихоню и не крикуна, а такого, которого, как дед говорил, можно брать с собой в снайперскую засаду. Туда не всякий подойдет. Дураку там мигом голову продырявят. Тихоня пролежит весь день: себя не покажет и сам никого не увидит. А крикун беду на обоих накаркает — под чужую пулю подведет…
Конечно, тогда война была. Сейчас все не так остро получается. По мелочам больше, но и в мелочах характер проявляется. Разве Борька, например, Шилов пошел бы с нами в милицию? Да ни за что? Стал бы нас отговаривать или побежал бы к Галине Аркадьевне советоваться, чтобы самому ничего не решать. А Васька Лобов идет, хотя и знает, что теперь отвечать за нашу выдумку придется ему: он — председатель, а мы — рядовые.
Дошли до отделения, и как-то так вышло, что мы с Буном поотстали от Васьки. Не намного: на шаг, на полтора, но отстали. Буна я понимаю: он смелый, но застенчивый. В лес ночью один — пожалуйста! А войти в чужую дверь — этого он не любит.
Ну а я не полез вперед из-за языка. Боюсь отношение испортить. Меня спросят не очень вежливо, а я брякну такое, что выгонят нас и никакого телефона к Борису Борисовичу не дадут.
В общем, Васька первый у дверей милиции оказался. Оглянулся на нас и наверняка понял, почему мы сзади очутились. Он же нас тоже не первый год знает.
— Шире ноздри! — говорит. — Вы хоть покажите, где там эта комната с дежурным. Направо или налево?
— Прямо! — отвечаю.
Так мы и вошли в комнату с барьером. Васька впереди. А за столом совсем не тот дежурный сидит. Телефонную трубку плечом к уху прижимает и записывает что-то шариковой ручкой. Мы думали подождать, но он так на нас взглянул, что ждать стало неудобно.
