Он взял ее за руку, спросил:
— Ну что, гимназистка-минервистка, получится у нас что-нибудь?
Она не знала, что он имеет в виду: возвращение домой или поступление в пражскую женскую гимназию, но так как была счастлива и уверена в себе, то ответила:
— Получится!
И имела в виду и то и другое.
Катя выслушала бабушкин рассказ, и лицо ее сморщилось, как у маленькой грустной обезьянки.
Только в кинофильмах, где льются глицериновые слезы, плачущие девушки прекрасны. А в жизни такие девушки ужасны: от слез краснеют глаза, блестит нос, отекают веки, кривятся губы. Так было и с Катей.
— Что с тобой? — испуганно спросила бабушка и, быстро достав большой носовой платок, поспешила Кате на помощь. Девочке было жалко бабушку и почему-то очень стыдно. Бабушка принялась ее утешать: — Знаешь, так было в жизни… Ведь только в сказках бывает счастливый конец.
Но Катя не могла остановиться. Слезы катились из ее глаз.
Когда она немного успокоилась, вошел дедушка.
— Да, у вас тут весело, девочки, — сказал он и сел около Кати. — Это что еще за шутки?
— Уйди, Филипп, — выпроваживала его бабушка. — У нас свои дела. Оставь нас одних.
— Разумеется! — ответил дедушка и поудобнее устроился в кресле. С любопытством он смотрел то на одну, то на другую. — О чем вы здесь беседовали?
Обе обрадовались, когда на веранду влетела Верочка. Она размахивала письмом. Глаза ее горели. К письму потянулись три руки, но оно было адресовано Кате. Бабушка и дедушка ушли. Такая предупредительность показалась Вере излишней. Почему Катя не может прочитать письмо при всех или при ней? Если бы она, Вера, получила письмо, она позвала бы всех и прочитала его вслух. Так она делала с каждым письмом от Вареньки и от своих подружек-братиславчанок.
Но в письме Кате было написано:
«…Может быть, тебе покажется странным, что я пишу тебе, но мне надо с тобой встретиться, с тобой одной, потому что…»
Дальше уже не положено читать, даже через плечо. Это было письмо только и только для Кати. Любовное письмо с просьбой о встрече.
И раньше получала Катя письма от мальчиков. Например, Коваржик неоднократно посылал ей записки с такими словами: «Передай мне тетрадь по математике, а я тебя приглашаю сегодня в кино» (или поесть мороженого, это в зависимости от времени года). А Гонза Вацулик однажды даже нарисовал мелом на доме, где жила семья Янды, большое сердце и в центре его написал: «Катя». Домоуправша потом долго сердилась на Катю.
Конечно, все это смешно, когда вам восемь или десять лет. Но когда человеку — собственно, девушке — четырнадцать или, вернее, пятнадцать лет и она получает первое любовное письмо, это уже не шутка. Это нечто серьезное, волнующее, настоящее.
У Кати билось сердце. Глаза заблестели. Если бы поблизости был доктор, он заставил бы ее измерить температуру и прописал бы успокаивающие лекарства. Руки у нее так дрожали, что это было заметно и по листку серой почтовой бумаги. Она взглянула на Веру. Та сидела с открытым ртом, и в глазах ее светилось любопытство:
— Катя, кто тебе написал?
— Ну… один мальчик. — Катя пыталась говорить абсолютно безразличным тоном.
— И что он пишет? — Верасек была так взволнована, словно письмо пришло ей.
— Глупости! — ответила Катя с превосходством взрослой девушки.
И действительно, она так думала. Письмо ее разочаровало, особенно когда с трудом она разобралась в малопонятной подписи — Зденек.
Зденек Вылетял писал ей и просил с ним встретиться. Да, именно он! А Катя не могла даже вспомнить, как он выглядит. Ему уже шестнадцать, как Вашеку. Он такого же роста, а может быть, немножко поменьше. Волосы у него темнее, чем у Вашека… Короче, думая о Зденеке, Катя все время вспоминала Вашека. Она смяла письмо и сунула его в карман.
— Он пишет глупости! — повторила она твердо и четко, а Верасек в недоумении покачала головой, как бы не понимая, как это в письме можно писать глупости.
— Девочки, а бабушка здесь? — Качек просунул голову в дверь.
Ему ответили, что бабушки нет, и он убежал. Но через минуту вернулся вместе с Ендой, Стандой и щенком.
— Катя, посмотри! Катя, посмотри, чему я его научил! — восклицал Енда и заставлял щенка служить.
Но тот не имел ни малейшего желания демонстрировать свое искусство и, увидев Катю, бросился к ней.
— Каштан, Каштан! — повторял Енда.
— Его зовут Дон! — строго сказала Катя.
— Нет, Каштан! — упрямо настаивал Енда на своем. — На Дона он не откликается.
— Его зовут Дон! — повторила Катя. — Ты сам мне говорил, что именно так его зовут. Всех щенят с первого приплода называют на «А», а с пятого — на «Д».
— Катя… Это Енда сделал специально для тебя, чтобы ты порадовалась, — горячим шепотом выдала Вера тайну. — Он учил его с самого утра!
— Его зовут Дон! — решительно не соглашалась Катя.
— Катя, послушай… — уговаривали ее.
Вера шептала, что Енда все готов для нее сделать: ведь она его спасла. Станда беспомощно пожимал плечами, а Качек спрашивал:
— Почему Катя сердится?
В конце концов Енда не сдержался:
— Наверное, потому, что она чокнулась! — И добавил, простучав азбукой Морзе две буквы — С. Г., что означало «совсем глупая».
А щенку было абсолютно безразлично, называли его Каштаном или Доном. Теперь уже никто не обращал на него внимания, и он занимался тем, чем хотел.
К несчастью, его обнаружила бабушка. Но было уже поздно, так как угол ковра был обгрызен и у него исчезла полоса бахромы.
— Давайте-ка все на улицу вместе с собакой! — рассердилась бабушка.
А дедушка, который вошел вместе с ней, добавил:
— И с Катей! Нечего ей тут лежать!
Вот так… с пластырем на брови, со смятым любовным письмом в кармане Катя оказалась в шумном, восторженном, кричащем и лающем клубке, выкатившемся из дома на улицу.
В главе одиннадцатой мы узнаем, как все должно было начаться
Катя переселилась в сад. Она снова жила в палатке с Верой, а Качеку пришлось перейти к мальчикам, как это было в прошлом году и как должно было быть в этом с первого же дня каникул. Верасек заявила об этом вслух, но и Катя и Вера думали об этом одинаково. Как же все случилось?
Да как-то так, само собой. Бабушка рассердилась за обгрызенный ковер и выгнала ребят с веранды вместе с собакой.
Костер перед палатками догорал, вода в котелке уныло булькала, и все изрядно проголодались. Кашеварил в тот день Станда. Он ничего не мог придумать. А что сообразить по-быстрому? От чая с бутербродами воротили нос: «Ты же нас заморишь!»
Кто-то предложил, чтобы Катя приготовила свое любимое блюдо. Это была чудесная еда, готовилась она быстро, и у Кати она получалась отлично. Катя нарезала большие ломти хлеба, а Вера помогла делать из них кубики. Пока хлеб обжаривался до хрустящей корочки на ароматном масле, Качека послали к бабушке за яичками. Обратно он возвращался очень осторожно, с полной плетенкой, необычайно гордый тем, что не разбил ни одного. Зато Катя разбила их все до одного о край сковороды — и блюдо было готово. Хрустело, отдавало дымком костра, но было его слишком мало. Енда старательно вычистил свою тарелку, потом сковородку и укоризненно посмотрел на сестру:
— Ты утратила всякое чувство меры. Надо готовить больше!
Вот так Кате дали понять, что ее снова считают своей. И этого оказалось достаточно. Кате было так хорошо, как еще никогда, легко и весело. Ей хотелось, чтобы эти минуты обеда на зеленой лужайке перед мирно потрескивающим огоньком никогда не кончались, чтобы не рвались нити искренней беседы и дружеских чувств, объединявших всех воедино. Ей хотелось, чтобы не было никаких вопросов и никаких объяснений.
Кончили есть, и теперь все мыли посуду под струей воды из насоса. Каждый свою тарелку и свой прибор. А повариха — еще сковороду и котелок. На веранде появился дедушка. Он поинтересовался, идет ли Катя обедать. Бабушка ждет. У Кати даже неприятно ёкнуло в груди. Вот оно, начинается! Но нет: все сочли дедушкины слова за остроумнейшую шутку и вместе с самыми сердечными приветами бабушке просили передать, что Катя переселилась из гостиницы «Барвинок» к ним в сад, в палатку.
Доктор с удовлетворением высоко поднял брови:
— Этого и следовало ожидать.
А за его спиной появилась бабушка и с нетерпением напомнила, что суп стынет, а время бежит.
Ей повторили, что Катя обедала с ребятами у костра и что она принята на должность поварихи.
— Вот это мне нравится! — улыбнулась бабушка. — По крайней мере расстанемся по-хорошему.
Все удивленно переглянулись. Катя не знала, что и думать: «Что-нибудь случилось? Я что-то натворила?»
Ничего, ничего! Вроде говорили, что маляр собирался прийти. Нужно побелить комнаты в мансарде.
