Кто бы подумал, что этому длинноногому созданию в полинявших старых шортах, с веснушчатым носом, перемазанным сажей, еще недавно хотелось стать барышней с элегантным именем Катрин? Ее звали просто Катя, Кача, Качка, Катенька, Катюшка, и, что ни говори, она во всем знала толк. Станда, быть может, был более решительным и более сообразительным, но уж никак не более аккуратным. Он не задумываясь мог сунуть грязную ложку под тюфяк или в карман. Если он зажигал костер, после него уже невозможно было отыскать коробок со спичками. Когда Станда дежурил на кухне, все оставались голодными. А Верасек постоянно пребывала в расстроенных чувствах: «Посолила ли я суп? Да? Нет!» — и бросала в него вторую ложку соли, которую потом старалась выгрести обратно. «А яйцо сюда обязательно класть? Точно?» И для верности она бежала за советом к бабушке, а тем временем пригорала картошка. От волнения у нее постоянно горели лицо и глаза, а частенько и обед.
Так, никем не избранная и никем не назначенная, Катя стала командовать на кухне, как это было и в прошлом году. Помогали ей все по очереди, каждый в свое дежурство, но присматривала за всем, давала советы, выносила окончательное решение одна Катя.
— Кача, сколько мы с собой возьмем консервов? Не забудь чай и малиновый сироп!
Было само собой разумеющимся, что Катя тоже поедет. Она и Станда — на маленькой легкой лодочке, а дедушка, Енда и Верасек — на большой.
И Кате уже вовсе не казалось, что глупо грести против течения или запрячься и тащить лодку волоком; она не боялась натереть на руках мозоли, не опасалась того, что на реке ей будет скучно. Наоборот, десять дней и десять ночей на воде представлялись ей необыкновенно прекрасными. И конечно, она была права. Она радовалась так же, как самые большие энтузиасты в их компании — Верасек и Енда.
В последние дни Кате все доставляло радость: и солнце, и сверкающая вода реки, и щенок, дружелюбно прыгающий вокруг нее. Она стала для него близким существом, потому что принадлежала к стайке забавных двуногих, которые жили в палатках и принадлежали… щенку.
Он бежал за Катей вниз по холму к реке. Угнаться за ней было нелегко с его коротенькими лапками. Она мчалась вперед, и ветер трепал ее волосы. Теперь она была, пожалуй, чуточку выше ростом и стройнее, чем месяц назад, — тогда, когда она приехала в Гайенку. Лицо у нее покрылось загаром, щеки зарумянились.
Была ли она хорошенькой? У влюбленных зрение острее. Зденеку она казалась просто прекрасной.
Она уселась рядом с ним на берегу. Свое каноэ небесно-голубого цвета он вытащил на отмель.
— Привет, Зденек! — и Катя бросила щенку камушек.
После долгого молчания Зденек произнес с отчаянной решимостью:
— Катя, я тебе писал!
Она завертелась на месте, как на иголках.
— Ты получила мое письмо? — спросил он, и на лбу у него появилась горькая морщинка.
— Как ты думаешь, почему же я, в таком случае, здесь?
— Спасибо тебе, Катя! — Он схватил ее руку, крепко сжал ей пальцы и несколько раз повторил: — Катя, Катя!
Катя прикрыла глаза. Она попыталась ответить ему таким же рукопожатием, повернула голову и сказала:
— Зденек! — Потом вздохнула, раскрыла глаза и быстро выдернула руку:
— Нет, так не годится.
— Катя! — Это прозвучало уже в другом тоне, и складка на лбу у Зденека стала еще глубже. — Катя! — Это уже был не возглас, а вопль.
— Тебе что, нездоровится? — спросила она строго.
— Я… Катя… хотел бы тебе столько сказать!
— Так говори. И не гримасничай, точно у тебя болят зубы.
— Мне не до шуток! Я же тебе, Катя, писал, — повторил он, но теперь уже укоризненным тоном.
— Да знаю я! — ответила она и снова подбросила камушек пристающему к ней щенку.
— Катя, давай с тобой дружить! — произнес Зденек тихо, но настойчиво. Он впился в нее глазами большими и выпуклыми, и эти глаза к ней приближались. «Бог ты мой! С ума он сошел!» — пронеслось в Катиной голове, и она вытянула руки, чтобы оттолкнуть эти глаза.
В этот момент на нее сзади прыгнуло что-то мягкое, мохнатое, лающее. Оно перескочило через ее плечо, и Катя ударилась головой обо что-то острое, в глазах у нее зарябило, и она услышала вскрик.
Зденек тер свой покрасневший нос. Наверное, ему было больно.
— Солидные у тебя кости! — призналась она. — Ты ушиб меня носом в голову. Пожалуйста, больше не надо. Собака подумала, что ты собирался меня обидеть, и решила защитить меня!
— Псина не может думать, если она специально не выдрессирована, — отрезал он обиженным тоном, но Катя только пожала плечами. — Наверное, она бешеная.
Нос у Зденека постепенно приобретал нормальный цвет. И злость у него проходила. Он снова взял Катю за руку и шепотом повторял ее имя.
— Не повторяй без конца «Катя». И пусти, мне жарко!
— Ты сама только что…
— Я взяла тебя за руку, закрыла глаза и тоже сказала: «Зденек, Зденек», вот и все. Я подумала, что почувствую что-нибудь, но ничего не почувствовала. Меня это не интересует.
— Катя, я тебя… Катя, будь моей девушкой! — Его глаза снова настойчиво приблизились.
Она остановила его вопросом:
— А зачем?
— Катя, давай везде ходить вместе, — настаивал Зденек. — Сшей флажок для моей лодки. Я… я тебе дам… — он взялся за часы, — в доказательство… свой значок летчика.
На ремешке часов у него были прикреплены маленькие серебряные крылышки, которые обыкновенно носят летчики.
— У меня нет часов. И я не хочу… — сказала она решительно, и вдруг все это показалось ей ужасно глупым. Даже не смешным, а просто глупым. Сидеть наедине с парнем, который так глупо ведет себя. Зачем? Разве не лучше ходить с Верой, Стандой и Ендой, смеяться, играть с ними? Зря она теряет такое прекрасное утро!
Катя нагнулась: хотела посмотреть на циферблат часов Зденека. Он истолковал ее интерес по-своему:
— Красивые, как по-твоему? Настоящие! Катя, ты должна быть…
— Почему должна?
Она чувствовала, что теряет не только время, но и всякое терпение.
— Должна! Потому что я о тебе все время думаю и не нахожу покоя.
— Нет, не должна! — заявила она упрямо. — Ничего я не должна, а сейчас иду купаться.
Зденек уже здорово разозлился:
— Должна! Я даже заниматься не могу…
— Почему тебе надо заниматься в каникулы? — Катя поднялась.
— Должен, потому что не выдержу…
— Что, переэкзаменовку? — спросила Катя почти с дружеским участием. — Ну и кошмар. А по какому предмету?..
В эту минуту она совершенно забыла, что Зденек опротивел ей словами «должна, должна» и своими горячими, настойчивыми руками.
— Катя! — Он даже не заметил ее нового, более спокойного тона. — Зачем ты сюда пришла?
Она пожала плечами:
— Потому что ты мне написал и попросил прийти.
Он рассердился:
— Пришла посмеяться надо мной! Ты злая, испорченная девчонка!..
Она шла вдоль берега и смотрела, как распускается водяной ирис, как на отмелях греются маленькие, с синим отливом рыбки. Шла и радовалась солнцу и ветру. Ей было хорошо, как горной речке, расцветшей розе или птице, поющей высоко в небе.
Под ольхой стояла Ольга.
— Катя, тебе не попадался наш Зденек?
— Нет! — Она соврала: так было проще.
— Негодник! — воскликнула Ольга с негодованием. — Заберет каноэ и исчезнет. Наверное, пленяет сладкими речами какую-нибудь очаровательную деву! Наш Зденечек — дон-жуан.
Катя засмеялась.
— Разве ты не знала? — спросила Ольга. — Нет? Неужели он еще не признавался тебе в любви? «Девушка, вы должны быть моей!» Нет?
Катя тряхнула головой:
— Меня такие глупости не интересуют.
Ольга оценила ее ответ:
— Славная ты девочка! А Зденек свое получит.
О самых прекрасных ночах говорят: стоит глубокая тишина. Эта тишина, эта глубокая тишина шумит, как лес, гудит, как река на сплаву, поет и переливается, как соловей в кустах жасмина.
Вслушивалась Катя в эти летние ночи. Она лежала в палатке рядом со спящей Верой и не могла уснуть. В соседней палатке кто-то зашевелился, пробормотал несколько слов. Енда! И во сне он не может не говорить!
Земля за ночь пропитывалась влагой; небо было высокое, чистого черного цвета. «Как может быть что-нибудь чистое и в то же время черное? — думала Катя. — И вместе с тем — небо синее. Синяя тьма. Синяя, усыпанная звездами тьма…»
На душе было грустно.
Ночь была полна всевозможных звуков, только не людских голосов. Катю охватила тоска. Любая красота бледнеет, если вы не можете сказать о ней другу. Роза распускается и благоухает еще слаще, когда вы ее кому-нибудь дарите.
Осторожно, чтобы не разбудить Верочку, выбралась Катя из палатки. «Я как невидимка, — сказала она себе. И радовалась тому, что именно сейчас на ней старые темно-синие спортивные брюки: — Меня совсем не видно!»
