И теперь я так думаю: может быть, мне лучше сперва стать лётчиком-испытателем? Ведь от лётчика-испытателя до космонавта не так уж далеко. Во-всяком случае, я решил во что бы то ни стало получить автограф у Гагарина и Титова.
А уж на карусели в ближайшие три года кататься ни за что не буду! Стоит мне только вспомнить про карусель — сразу мутить начинает.
Как я был директором зоопарка
Подходит ко мне Бруно и говорит:
— Циттербаке, мы ведь с тобой друзья, верно?
Я подумал: «Что это он? Никогда он меня об этом не спрашивал. Не иначе, как ему что-то от меня надо». И я только хмыкнул в ответ.
— Вот видишь, — говорит Бруно. — Я всегда тебя за друга считал. Знаешь, я тут уезжаю недели на две, возьми пока себе моего хомяка.
Я очень люблю животных. Недаром же у меня живёт мой Попка! А вот о хомяках я что-то мало слышал. Может, и правда хорошо, когда у тебя есть живой хомяк?
— Ладно, давай приноси! Только не забудь корма прихватить, — сказал я.
На другой день заявляется ко мне Петер. И ему я, значит, понадобился!
— Альфи, — говорит. — Я еду в наш заводской лагерь. Папа и мама тоже уезжают. Может, возьмёшь пока мою кошку?
— Ладно, — говорю, — возьму и кошку.
Прошёл час, ну, может быть, два… Вдруг вижу — Эрвин ко мне прётся. И сразу же спрашивает, можно ли принести ко мне белых мышей. Он, мол, тоже уезжает в заводской лагерь.
Я ему сказал:
— Хоть ты уже третий, всё равно тащи! Мышки — они славненькие. А я на две недели заделаюсь директором зоопарка.
Когда мама вернулась со службы, она так и опешила.
— Да как же ты всех их прокормишь? — спросила она. — И запах от них дурной в квартире пойдёт.
— Ничего! — сказал я. — Как-нибудь уж не съедят друг друга.
Ночью я проснулся. Оказалось, кошка выпрыгнула в окно, а мой Попка заметил это и во всю глотку заорал:
— Дур-рак! Дур-р-рак!
Еле-еле я его успокоил.
«Ничего себе, хорошенькое начало, — подумал я. — А директорская должность, видно, не сладкая!»
На другой день я обегал весь город — всё искал кошку своего друга Петера. Ближе к вечеру я увидел, как её полосатый хвостик мелькнул за дверью мясной лавки. «Ну, — думаю, — утащит колбасу — прощай вся моя копилка!» Я скорее за кошкой, юркнул за прилавок и уже хотел схватить её, но поскользнулся и всей пятернёй въехал в бочку с комбижиром.
Вышел ужасный скандал. И никто мне не поверил, что это я колбасу спасал.
На ночь я запер кошку в коридоре. А она там взобралась на вешалку и сбросила мамин зонтик. Больше, правда, ничего не натворила. Но зато случилось кое-что другое.
Спал я очень плохо. Всё думал про кошку, как бы она опять из окна не сиганула, и прислушивался. Вдруг мне почудилось, что в комнате кто-то пилит лобзиком. Я прочистил оба уха — всё то же самое. Темно, и кто-то пилит: «ш-хш-шхш…»
Утром я рассказал об этом маме.
— Альфи, Альфи! Ох уж эти мне звери!.. Ты из-за них сам не свой! Видишь, ночью тебе всякие страхи чудятся.
Нет, неправда. Я хорошо слышал. А вдруг это кто-нибудь хотел к нам забраться и утащить всех зверей? Что тогда мои друзья скажут? На всякий случай я проверил под кроватью, заглянул и за шкаф, но ничего не нашёл. Надо будет ночью последить внимательнее! Кошку я опять запер в коридоре. Но с вешалки снял все шляпы и зонтики. А она, как нарочно, залезла на верхнюю полку, и оттуда среди ночи загремела корзина с бельём. Я, конечно, проснулся и опять услышал, как у меня в комнате кто-то пилит. Но найти никого не нашёл.
Зато мама кое-что нашла. Когда она подметала, то из-под окна вымела целую горсть опилок.
— Что это такое? — спрашивает.
Я пожал плечами. Тогда мама сама стала искать и нашла в полу дырку с кулак.
— Наконец-то мы его поймали! — обрадовался я. — Всю ночь напролёт он тут пилил! Но только кто же это?
Всю третью ночь кошка не переставая царапалась в дверь. Я проснулся и наконец обнаружил того, кто дырку прогрыз. Оказывается, хомяк вылез из своего домика, пристроился под окошком и снова своими острыми зубами грызёт пол. Я хотел его схватить, но он очень больно укусил меня за палец. Пришлось мне вооружиться щипцами для угля, и только тогда я с ним справился.
— Нет, Альфонс, сказала утром мама. — С твоими животными мы не можем больше жить. Они нам всю квартиру вверх дном перевернули. Из-за них мы все ночи не спим. Ты должен подумать, как от них избавиться. А вообще-то, кормил ты их хоть раз?
— Ох, правда ведь! Об этом как раз я и позабыл!
Я полез за пакетиками, которые мне оставили Петер, Эрвин и Бруно. Но какой пакет для кого? Я вспомнил, что даже что-то записывал, и поскорее отыскал эти бумажки. На одной было нацарапано: «Побольше молока». На другой: «Очень хорошо свежую морковь», а на третьей: «Чёрствый хлеб». Я крепко призадумался. Но, сколько ни ломал голову, так и не догадался, кого чем кормить. Тогда я решил так: молоко — белое, значит, оно полезно белым мышкам. Хомяк любит что-нибудь крепкое погрызть — буду давать ему чёрствый хлеб. А кошке, выходит, остаётся морковь! Но, кажется, зверькам не очень это понравилось. Тогда я на другой день дал хомяку молока, кошке — кусочек чёрствого хлеба, а мышам — морковь. Но до чего же капризны все эти животные! И есть не едят и всё больше дичают. Мы и не заметили, как кошка забралась на кухонный стол и сожрала чуть не полкило мясного фарша, из которого мама хотела нам приготовить котлеты к ужину. А хомяк прогрыз картонку, которой я его загородил, и своими зубищами перепилил ножку у дивана. Даже мой Попка — а ведь уж на что был ручной — и тот, как только попал в компанию этих зверей, взбунтовался. Весь день только и слышишь: «Дур-р-рак! Пшёл вон!» Я совсем потерял голову от его крика, но и уйти мне тоже нельзя было. Как же я могу бросить свой зоопарк?
Вечером я запер кошку в кухне. Конечно, всё сперва там убрал, и она на этот раз ничего не натворила. Только опрокинула чайник на плите.
«А уж хомяка, — думаю, — обязательно я перехитрю!» Запер его к Попке в клетку и говорю:
— Из железной клетки тебе ни за что не выбраться! — и показал ему кулак.
А он поглядел на меня своими маленькими, словно бусинки, глазками, будто пришитыми к золотистой шкурке, и мне почудилось, что он смеётся.
Попке его новый жилец совсем не понравился. Он взлетел на самую верхнюю жёрдочку и не моргая смотрел оттуда на хомяка.
Ночью у нас случился переполох. Оказывается, хомяк перегрыз все жёрдочки, и Попке теперь негде было присесть. Он летал в клетке и всё норовил долбануть хомяка клювом по башке. При этом он кричал дурным голосом:
— Пшёл вон, дурр-рак! Пшёл вон, дурр-рак!
Хомяк за это выдрал у него три пёрышка из хвоста. На улице уже светало, когда я их разнял. Даже весь вспотел. А утром произошло ещё кое-что и похуже. Я решил покормить мышей.
— Вы-то у меня паиньки! — сказал я им, — Всё сидите у себя в баночке и только иногда чуть-чуть попискиваете.
Но тут я зазевался — и банка опрокинулась. А мышки, будто снежки на ножках, мигом раскатились по всей квартире.
— Караул! Тревога! — заорал я.
Но кошка раньше меня заметила, что тревога! Она лежала на печке и грелась. Глазищи так и сверкали. Но только мышки выскочили из банки, она — прыг! — и за ними! Я сразу подумал: «Сожрёт она их, что я тогда делать буду?»
Кричу ей:
— Не смей! Они ядовитые!
Вдруг слышу, в кухне мама завопила диким голосом. Я — туда. Вижу, стоит мама на табуретке, лицо руками закрыла и вопит:
— Убери этих тварей! Мыши в кухне — какой ужас!
Гляжу — мечется мышка по кухне, а за ней — кошка, оскалив зубы. Мама как взвизгнет! А мышка со страху забралась мне под штанину. Кошка — прыг за ней! Мышка-то сразу отпустила коготки и упала на пол. Но кошка всё равно уже успела укусить меня за ногу.
— Тревога! — ещё раз крикнул я, схватил веник и погнал кошку из кухни.
И всё бы ещё ничего, но, когда я выгонял кошку, в передней опрокинулось зеркальце и, конечно, разлетелось вдребезги.
А теперь вот я сам, как кот, ловлю мышей, а мама, подобрав ноги, сидит на кухонном столе и клянётся, что ни за что с него не слезет, пока я их всех но переловлю. Двух-то я поймал, а вот где все остальные? Потом ещё придётся за кошкой по всему городу гонять, и если она опять забежала в мясную лавку, хоть сразу копилку прихватывай! Хомяк тоже проснулся. Слышу, как он вторую ножку у дивана подгрызает. Но мне всё равно нельзя уйти из кухни. Я зажигаю спички и ползаю под шкафами, нет ли где белой мышки. Попка совсем рассвирепел из-за того, что ему хомяк хвост ободрал.
Он вцепился в потолок своей клетки и кричит оттуда:
— Альфонс дур-р-рак! Пшёл вон!
Весёлые у меня получились каникулы! Из дому шагу ступить нельзя. Следи день и ночь за проклятым зоопарком! Обидно! Хорошо ещё, что мои дружки мне каких-нибудь других животных не подсунули. Что бы я стал делать с орлом? Или с шакалом? А вдруг бы мне кто-нибудь крокодила приволок — куда б я тогда девался? Но, по правде сказать, с меня сейчас и мышек хватает. И ведь ещё целая неделя впереди! Чего только не натворят мои звери за это время!
