Катя пожимала плечами, отводила глаза, но на душе у нее было тревожно. Подумать только — Лене Ипполитовой тройка! Если уж Лене тройка, то что же будет с остальными?! И, главное, по какому предмету? По русскому языку!
Людмила Федоровна всегда говорила, что по русскому Лена и она, Катя, самые лучшие ее ученицы.
Еще так недавно Катя, бывало, дождаться не могла этого урока. Она любила не только читать, рассказывать, говорить наизусть стихи, но даже заниматься грамматикой, — а уж это у них в классе мало кто любил.
Кате нравилось следить за тем, как меняется смысл слова из-за какой-нибудь маленькой приставочки. Она со вкусом придумывала примеры на разные правила и подыскивала проверочные слова для безударных гласных так весело, словно это был не урок, а игра в слова. Ей и правила-то учить почти не приходилось. Они как-то запоминались сами собой.
Но сейчас от волнения, которое охватило весь класс, Кате казалось, что и она тоже начала бы путаться, если бы стояла у доски и видела устремленный на себя строгий взгляд новой учительницы.
— А теперь, девочки, — сказала Анна Сергеевна, отослав наконец на место Валю Ёлкину, — придумайте сами слова с ударными и безударными гласными.
Девочки стали перешептываться.
— Только не советоваться, — остановила их Анна Сергеевна, — Мне же интересно знать, как вы усвоили то, что прошли.
«Как усвоили»! — с горечью подумала Катя. — Теперь уж не нас проверяет, а Людмилу Федоровну!»
Должно быть, и Ане пришла в голову та же мысль. Она опять обернулась и посмотрела на Катю. Но Анна Сергеевна сразу же заметила это и сделала замечание обеим — и ей и Кате:
— Девочки на первой и второй парте!
— Мы не разговариваем, — обиженно протянула Аня.
— Необязательно разговаривать, — сказала Анна Сергеевна. — Вы переглядываетесь.
«Ишь какая, — подумала Катя. — И переглянуться не даст».
И ей еще тяжелее стало оттого, что какая-то всем чужая, неизвестно откуда появившаяся Анна Сергеевна уже наводит в классе свои порядки. И Катя поняла: захочет класс или не захочет, а эта суровая учительница поставит на своем, и все будет делаться по ее воле. Так и вышло. Подумав немного, девочки уже отвечали, какие слова они придумали и какие в этих словах ударные гласные и безударные.
Катя уже не могла остаться в стороне и тоже начала придумывать. По обыкновению, она придумывала быстро и хорошо. Анна Сергеевна три раза спрашивала ее и все три раза одобрительно кивнула головой, а под конец даже похвалила: «Так. Очень толково!»
Кате это было приятно и в то же время как-то неловко перед Леной и Валей, которых Анна Сергеевна, как ей казалось, несправедливо обидела. Ей даже хотелось, чтобы Анна Сергеевна и к ней была так же придирчива и сурова.
«А все-таки она злющая», — написала Катя и придвинула листок Наташе.
«Посмотрим, может быть на втором уроке она будет немножко добрее», — ответила на том же листке Наташа.
Катя разорвала под партой листок и подумала:
«Да, конечно, Наташа не так огорчена, как мы все. Она Людмилу Федоровну почти что не знала, какой-нибудь месяц у нее проучилась…»
Но и на втором уроке — это была история — оказалось, что новая учительница такая же строгая и требовательная. Она вызвала Настю Егорову, и даже бойкий Настин ответ показался ей недостаточно полным и точным.
На душе у Кати стало еще беспокойнее.
«Это бы еще ничего, что строгая, — думала она, — если бы справедливо спрашивала. А то несправедливо. Не угодишь! Лене Ипполитовой — тройка. Наверно, и Насте не больше».
— Ты хочешь что-то сказать? — спросила Анна Сергеевна Катю, заметив, что она как-то особенно возбуждена и встревожена.
Катя встала, не зная еще, что она скажет. Встала просто потому, что нельзя же сидеть, когда с тобой говорит учитель!
— Ну в чем дело? Чем ты недовольна, Снегирева?
И тут Кате показалось вдруг, что ей будет легче, если она выскажет Анне Сергеевне то, что ее мучило. И, не успев обдумать, что и как сказать, Катя выпалила:
— Несправедливо!
— Я тебя не понимаю, Снегирева, — сказала Анна Сергеевна сдержанно. — Что именно несправедливо?
— Все…
Пораженная, подавленная собственной дерзостью, Катя опустила голову и почувствовала, как кровь заливает ей щеки. Нет, ей не стало легче оттого, что она сказала. Ей стало гораздо тяжелее.
— Садись, — произнесла Анна Сергеевна спокойным, глуховатым голосом. — И в другой раз, прежде чем говорить, подумай.
Катя села на место.
«Что это я? — с ужасом поняла она. — Сделала замечание учительнице!»
И ей вспомнилась одна из бабушкиных пословиц: «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь».
А Наташа шепнула ей с укором:
— Ой, Катя, зачем ты так!
Катя и сама не могла бы сейчас ответить зачем. Как она расскажет об этом дома? Мама просто не поверит, что ее Катя могла так обидеть старого человека, учительницу! А бабушке и Тане рассказывать и совсем нельзя.
Катя с невольной тревогой посмотрела на Настю. Настя отвела глаза и поморщилась, как будто ей было неприятно. Катя поняла, что Настя ее осуждает. Только Ира Ладыгина была, видимо, очень довольна происшествием. Она кивала Кате, подмигивала, что-то шептала беззвучно, одними губами.
Когда прозвенел звонок на перемену и Катя, мрачная, подавленная, подошла к окну коридора и принялась пристально смотреть во двор, для того чтобы не разговаривать с девочками, Ира подбежала к ней и закричала весело и уверенно:
— Ты у нас молодчина, Катюшка! Очень хорошо сказала.
Катя обернулась:
— А я боюсь, что плохо…
— Глупая! Я же видела, что она прямо позеленела, когда с тобой разговаривала.
— Нy и что?
— А то, что если ей у нас не понравится, она уйдет. А мы уж как-нибудь побудем одни, пока не выздоровеет Людмила Федоровна.
Катя с сомнением покачала головой. То, что поддерживала и утешала ее одна только озорная Ира Ладыгина, лишний раз подтверждало, что она, должно быть, поступила не так, как надо. Но утешения очень хотелось, и, глядя, как веселые воробьи беззаботно прыгают за стеклом по карнизу, Катя подумала:
«А может быть, и вправду лучше будет, если Анне Сергеевне у нас не понравится?»
Все же Катя решила вести себя на уроке тихо и спокойно. Уж очень виноватой чувствовала она себя, чтобы затевать что-нибудь.
Однако оттого ли, что все уже были слишком взбудоражены, или оттого, что кое-кто и на самом деле вздумал шуметь нарочно, но и на следующем — последнем — уроке шум не только не утих, а еще больше усилился. На одних вдруг напал кашель, словно они внезапно простудились, другие шептались между собой.
У доски теперь стояла Зоя Алиева и записывала условия задачи. Обернувшись к классу, Анна Сергеевна остановила на нем долгий, пристальный взгляд. Можно было подумать, что вот-вот она закричит, стукнет по столу. Но Анна Сергеевна все так же спокойно, словно застыв на месте, смотрела на свой новый класс и ждала.
Постепенно шум стал утихать. И тогда Анна Сергеевна сказала негромко, но твердо:
— Кто-то мешает нам работать. Пусть те, которые не хотят учиться, немедленно выйдут из класса.
Никто не шевельнулся.
— Я жду, — снова сказала Анна Сергеевна, ухватившись обеими руками за край стола, и девочки заметили, что руки у нее слегка дрожат.
Стало еще тише.
— Успокоились? — спросила Анна Сергеевна. — Вот и хорошо. Давно бы так.
И Анна Сергеевна опять обернулась к Зое, стоявшей с виноватым видом у доски. Зоя поглядывала на своих подруг и хмурилась. Должно быть, ей, старосте класса и члену совета отряда, было очень стыдно за свой класс, за свой отряд, который она видела сейчас издали, со стороны, как бы глазами Анны Сергеевны. Зоя делала знаки Стелле — чего, мол, ты смотришь? Ты же председатель совета отряда! Но Стелла будто и не понимала, чего от нее хочет Зоя…
После урока все опять высыпали в коридор. Анна Сергеевна широко распахнула окна, и девочки окончательно поняли, что теперь это ее класс и что она в нем не гостья.
Справедливо или несправедливо?
Катя шла из школы домой одна. Наташа и Аня целых четверть часа топтались у дверей, дожидаясь ее, но Катя нарочно долго перешнуровывала ботинки, потом перекладывала книги… Наконец она сердито посмотрела на подруг и сказала:
— Не ждите, я еще не скоро…
Девочки переглянулись и ушли без нее.
Кате хотелось побыть одной и на ходу разобраться в том, что сегодня случилось. А что же все-таки случилось?
Она прямо и честно сказала Анне Сергеевне то, что думала. Ничего плохого в этом нет. Наверно, все девочки думали то же самое. Только никто не посмел сказать, а вот она посмела. Да, но почему же ей теперь так неприятно, если она поступила честно и смело?
Катя даже остановилась на секунду, ковыряя носком ботинка песок на дорожке бульвара. Когда человек поступает хорошо, ему не бывает тяжело и стыдно. Значит, она поступила не так уж хорошо? Да, кажется… Ну а что же было нехорошего? Конечно, ученицы не должны делать замечания учительнице, младшие — старшим. Вдруг бы она, Катя, сделала замечание папе? Нет, даже и представить себе нельзя.
