все они, все до единого стояли, разинув от удивления рот. Погода была ясная, на небе ни единого облачка. С севера дул легкий ветерок. В ослепительных солнечных лучах праздник казался еще радостней. Песни сменялись торжествующим кличем женщин. Новые мелодии, новые ритмы. Бандир переходил из рук в руки. Сельские жители, как зачарованные, слушали песни, качая в такт головой. В течение двух дней взоры их были прикованы к тому, что происходило вокруг дома каида, к этому новому, прежде неведомому им миру. И только на третий день, самый торжественный день праздника, им позволено было подойти поближе. На площадке в нескольких метрах от дома расположился оркестр. Мужчины и женщины стояли друг против друга, образуя как бы два лунных полукружия. Они любовались танцовщицами. Звуки тобула [18] разносились далеко окрест. Барабанщик восседал гордо, точно петух. Лицо у него было тонкое, брови дугой, плечи его ходили в такт музыке. Танцовщицы неистовствовали, следуя ритму тобула. Музыка вступала в соперничество с искусством гибких тел, дополняя друг друга, мелодия и танец торжествовали над всем, возвеличивая и мужчин, и женщин. Победный женский клич, громкий смех, радостные возгласы переполняли сердца людей предчувствием любви и счастья. В такт музыке колыхались складки просторных платьев, за которыми угадывались изящные линии тел, стремившихся поспеть вслед все убыстряющемуся ритму. Чернобровые танцовщицы с глазами как миндаль на лету ловили малейшие изменения мелодии, то замирали, то вдруг взмывали, словно птицы, увлекая в своем порыве все души. Дул свежий ветерок, прозрачная ясность растворялась в бесконечности. Величественная голубая сьерра обрамляла форум [19].
Суровая непогода изнуряет одиноко стоящее дерево. Но пусть жалкое, чахлое, с узловатым стволом, оно дает приют в своей тени истомленному человеку.
Благодаря Матушке Хасан и его родные не знали жестокой нужды. Она приходила им на помощь всякий раз, как Хасан обращался к ней. Это спасало их от долгов. Хасан уже не был ребенком, как прежде. И ничто не связывало его больше с каидом. Несчастье, которое обрушилось на их семью, ее шаткое положение — все это заставило его быстро повзрослеть. Щеки у него ввалились, лицо потемнело. Только глаза по-прежнему светились живым блеском. Он считал себя уже мужчиной и совсем по-иному стал относиться к девушкам, засматривался на них. Во время праздников его охватывало особое волнение. Стоило ему взглянуть на девушку, как он проникался непостижимой нежностью, к горлу подкатывал ком, краска бросалась в лицо, когда он разглядывал ее с ног до головы. Ему становилось стыдно самого себя, и он опускал глаза. Сердце громко стучало в груди. Он не мог оторвать глаз от танцовщиц и с щемящей радостью думал про себя: «Если бы я мог жениться вот на этой, или нет, лучше на той».
Сначала все это не очень отчетливо укладывалось у него в голове. Многое было неясно, его, к примеру, очень занимал такой вопрос: соответствует ли внешний вид людей их характеру?
Он сделал открытие, что некоторые красивые девушки ему вовсе не нравятся. Больше всех его привлекала одна из соседок, прозванная Чернушкой за то, что была очень смуглой. Ее черные волосы отливали чуть ли не металлическим блеском. Встретившись взглядом, они долго не могли наглядеться друг на друга. Затем смущенная девушка убегала, пряча свою улыбку обеими руками. А он, весь сияя, оставался стоять как завороженный, и на лице его было написано, что мир прекрасен.
Наступило время пахоты. Голая земля являла собой унылое зрелище. Небо заволокло черными тучами. Прошли первые дожди, которых все с нетерпением ждали с самой весны.
Матушка выделила Хасану отдельное поле. Вместе с Мохтаром он с головой ушел в работу.
Мохтар был старый опытный крестьянин, только вот силы теперь оставили его. Руки, изнуренные работой, стали тяжелыми. Он быстро уставал и по достоинству оценил добрую волю и старание, с каким трудился его юный помощник. Он полюбил его, как родного сына, и с радостью учил всему, что сам знал, а Хасан, в свою очередь, старался освободить его от всех тяжелых работ. Во время пахоты, шагая за быками, Хасан был неутомим. Старик сеял, разбивал комья земли и время от времени подменял Хасана.
— Отдохни, малыш, — говорил он ему. — Не то надорвешься и состаришься до срока, ты ведь еще совсем ребенок.
— Нет, дядя, — отвечал Хасан. — А без тебя мне ни за что не научиться бы так быстро.
На что старик отвечал:
— Отдохни, малыш. У тебя вся жизнь впереди, успеешь еще и научиться, и поработать. Делай добро всякий раз, как тебе представится случай, и жизнь в конце концов улыбнется тебе.
Оба они болели за свое поле, как мать за младенца, следили, чтобы на нем не было сорняков. Зато когда пришло время собирать урожай, пшеница у них стояла прямая и высокая, в рост человека. Колосья мерно колыхались на ветру, и Хасан не уставал любоваться ими. Наступила жатва, Хасан со стариком снова впряглись в работу, целые дни напролет они жали. Вначале Хасану это нелегко давалось, несколько раз он поранился и чуть было даже не отрезал себе пальцы. Старик не спускал с него глаз.
— Режь ниже пальцев, — учил он его. — И вяжи снопы вот так, если не хочешь, чтобы они развязались.
Хасан резал снопы, глядя на старика. Через несколько дней он уже не уступал ему в сноровке. Солнце палило немилосердно, усталость валила с ног, пот катился с них градом, но они были счастливы. Их поле принесло самый богатый урожай. Снопы стояли ровными рядами. Затем, когда кончилась жатва, они сложили их в сетки и стали перевозить на мулах. Эта бешеная гонка заняла у них несколько дней. Пшеницу сложили на гумне у Матушки, потом началась молотьба. Дни напролет кружили мулы, привязанные к столбу, вбитому посреди гумна. Это было хождение по адскому кругу под палящим зноем. Кружили мулы, кружили люди. Попеременно. Потом переворачивали солому. И люди, и скотина худели день ото дня. Вечером они валились замертво от усталости, а наутро снова кружили до бесконечности, держа мула за хвост. Солома хрустела под ногами. И чем дольше кружили мулы, тем больше уминалось жниво, крошилось, измельчалось, становилось все тоньше, глаже, сверкая на солнце золотистой пылью. Измученные мулы со стертыми в кровь ногами, с пеной на губах и взмокшей от пота грудью били копытами, раздувая ноздри. И кружили, кружили с шорами на глазах, непрерывно размахивая хвостом, отгоняя мух. Целый месяц обмолачивали они и Матушкину пшеницу и свою собственную. И
