— Мыслимое ли это дело — ходить на торг! — отчитывала боярыня Гордята сына, сидевшего потупясь за столом. — Шапку там потерял, — сказала она, повернув голову к мужу, а потом опять принялась выговаривать сыну: — Там, в толчее, и голову потерять недолго. Говорит, хотел посмотреть коней. Надобно ли для этого в такую-то даль тащиться? Своих, что ли, нету? Иди на конюшню и гляди, сколько душе угодно. И другие забавы есть. Хочешь, в мяч с братьями играй, хочешь, крути юлу. Так нет, всё норовит убежать со двора.
— Это он к дружкам своим бегает! — вставила Кукша. — А в друзьях у него кто? Сапожников сын да нашего гончара Данилки и другие такие же холопьи дети.
— А ты знай сиди в своей светёлке — жениха высматривай! — отвечал Борис Кукше. — И не суй свой длинный нос, куда тебя не просят! А то он ещё длинней станет. И вовсе без жениха останешься.
Кукша налилась краской, как индюк, закричала:
— Молчи, холопий дружок! Сам скоро холопом станешь!
В другое время попало бы Борису от отца. Но сегодня боярину Ратибору было не до ссор между детьми. Слова дочери про сапожникова сына напомнили ему о предстоящих делах. «Надо будет всем им строго наказать — и сапожнику Горазду, и гончару Даниле, и иным прочим, чтобы по звону колокола шли на вечевую площадь и кричали бы: «Хотим идти в поход!» А тех, кто будет кричать против похода, били! — думал боярин. — И коней надо готовить в поход».
Сегодняшнее вече должно решить, быть или не быть походу. Об этом вече и шёл вчера на пиру у князя разговор. И князь, и многие другие бояре, и богатые купцы, так же, как и сам Ратибор, стоят за поход. У них с суздальцами давний спор из-за северных лесных угодий. Богатые леса! И зверя пушного полно, и диких пчёл. Плохо ли получить там земли? Это у бояр на уме. У купцов другие думы — скупать задешево у местных охотников и древолазов мех, мёд и воск. Но есть у них и противники. Первым будет кричать на вече против похода знатный и влиятельный в Новгороде боярин Твердислав. Почему — понятно. У него имения совсем в других краях. Вот он и опасается: уйдёт дружина на суздальцев, а в это время, глядишь, пожалуют к Новгороду незваные гости. Самому Новгороду, правда, никакое войско не страшно. Господин Великий Новгород опоясан крепкими стенами. Вот уж сколько лет ни одному врагу не удалось взять их приступом. Но земли вокруг потревожить и разорить могут. А там как раз и находятся владения Твердислава. Торговые люди тоже не все за поход стоят. Некоторые скупают меха в иных краях. Зачем им нужно, чтобы другие купцы покупали в этих северных суздальских землях тот же товар, да ещё намного дешевле. «Да, нелегко придётся сегодня на вече», — думал Ратибор. Приказав сыну слушаться мать, встал из-за стола. Велел холопу сказать конюхам, чтобы выводили коней, да ещё сбегать за кузнецом Фомой, а сам вышел на крыльцо.
Правду говорила боярыня Гордята, что сыну её незачем бегать на торг, чтобы посмотреть коней. Таких коней, как у боярина Ратибора, даже на Козьей Бородке редко можно увидеть. Ратибор строго наказывал своим челядинцам беречь и холить коней. Но, не доверяя ни конюхам, ни даже управителю, сам всегда следил, вдоволь ли задают коням корма, хорошо ли чистят их. Боясь боярского гнева, конюхи старались как могли. И теперь, глядя на коней, которых одного за другим холопы проводили мимо крыльца, боярин был доволен.
Оставалось только проверить, ладно ли подкованы кони. Вот и кузнец. Но, глядя на неспешно шагавшего через двор кузнеца Фому, боярин нахмурился. Это про него доносил управитель: смутьян Фома такие речи ведёт, что повторить их язык не поворачивается. «Пусть, мол, сам боярин идёт в поход, ежели ему охота. А нам суздальцы ничего худого не сделали. Ничего нашего не отняли. Так что и драться нам с ними не из-за чего». Вот и сейчас глянул исподлобья, едва голову склонил. И не такие люди, завидев боярина, поспешно срывают шапки и кланяются в пояс. Прав управитель. Работник этот Фома каких поискать. Блоху подкуёт. Но строптив. И других своими мятежными речами смущает. Ничего, всех их обломает боярин Ратибор. Только бы вече сегодня приговорило идти в поход. А если нет, тогда придётся ударить в колокол.
Покончив с делами, боярин отправился в город.
Борис видел в окошко, как отец спустился с крыльца. Был он в белом плаще, застёгнутом у плеча золотой пряжкой и подпоясанном золотым поясом. «На вече идёт, — догадался Борис. — Значит, вернётся не скоро».
Сторож, распахнув ворота, низко поклонился боярину. А Борис только того и ждал, чтобы незаметно выскользнуть со двора.
Глава очень неприятная
На Добрынинской улице произошло немаловажное событие. Вернулся из пионерлагеря Андрюша Вишняков. И конечно же, Лена с Колей Пеночкиным повели его на улицу Добрыни.
Вот домик сапожника. К нему от бревенчатой мостовой ведёт деревянная дорожка. Почему она проложена — понятно. Ведь если не будет такой дорожки от улицы к дому, то всю грязь, сколько ни есть её во дворе, натаскают в избу, так что ни одной хозяйке не удастся поддержать чистоту. Дворы не убирают, не метут. Напротив, ещё стараются смести и мусор с дороги во двор, засыпают всем этим ямки и низины, чтобы во дворе не скапливалась вода. Пусть лучше двор будет немного повыше, чем улица.
В доме у сапожника весело. Сам он сидит у окошка и шьёт сапоги и поршни. Жена его вышивает цветными нитками узоры. Во дворе возится с голубями сын…
Но не в каждый дом на улице Добрыни войдёшь так запросто, как в домик сапожника. Хотя бы, например, в соседний.
Дома этого нету, как и мастерской сапожника. Только разрытая земля да табличка на шесте: «Боярский терем». Но и Лена, и Коля Пеночкин видят его, будто он и в самом деле стоит на улице Добрыни. Сложен из таких же толстенных брёвен, как и мостовая. Высокий, в два этажа, он кажется огромным рядом с крохотной избушкой сапожника. Окошки украшены затейливым деревянным кружевом. Островерхая крыша выложена медными плитами и сверкает, будто золотая. Входные ворота всегда заперты. Во дворе злые собаки. Тянется этот двор, огороженный высоким частоколом, далеко — от домика сапожника вдоль улицы Добрыни почти через весь котлован. Этот огромный двор — усадьба боярина Ратибора. Здесь и амбары для зерна, и погреб, и конюшня, и людские избы, в которых живут слуги. Что стоял когда-то на этом месте терем, археологи определили по остаткам фундамента, как и домик сапожника. А вот что принадлежал он боярину Ратибору, известно из Новгородской летописи. Там написано, что во время большого голода в Новгороде поднялся мятеж. Восставшие разгромили дома бояр и богатых купцов, которые прятали в своих закромах зерно. В числе прочих пострадала и усадьба боярина Ратибора на улице Добрыни.
Лене очень хотелось, чтобы Андрюше понравилась улица Добрыни, и она старалась ничего не пропустить. А если она забывала о чём-нибудь рассказать, то об этом вспоминал Коля. Так они и рассказывали. Лена — про боярский терем, а Коля — про огород:
— Угадай, что росло на огороде?
— Морковка! — сказал Андрюша.
— Правильно! А ещё что?
— Свёкла! Капуста!
— Тоже правильно! А ещё?
— Картошка!
— А вот и нет! — закричал Коля Пеночкин. — Не росла тогда картошка!
— Как это не росла?
— А так. Может, в Америке у индейцев она и росла, но в Новгороде о ней и не слыхали никогда. Ведь тогда Америку ещё не открыли.
— Что же, эти люди на улице Добрыни так и ни разу не ели картошки? Ни варёной, ни жареной, ни печёной? — недоверчиво спросил Андрюша.
Он был недоволен, что Коля Пеночкин знал про картошку и индейцев, а он нет. Зато Коля был очень доволен. Потому что в школе всегда выходило так, что знал Андрюша, а он не знал. Они поспорили немного, а потом пошли дальше и опять рассказывали. Лена — про водопровод. Вон они лежат, раскопанные археологами деревянные трубы. Очень даже хорошо можно представить себе: со всех сторон идут к нему женщины и девушки с расписными коромыслами на плечах. Рады. Ещё бы! Тут и вода чище, и носить её ближе, чем с Волхова. Постоят, обсудят все новости, наберут воды в деревянные вёдра и пойдут не торопясь, чтобы не расплескать её.
Рассказывает Лена про водопровод, а Коле Пеночкину не терпится, хочется ему поскорей показать Андрюше лавочку купца. Вот она тут же, недалеко от водопровода, в том месте, где виднеются красные флажки.
Из-за этого купца и получилась большая неприятность, о которой мне хоть и не хочется, но придётся рассказать. Но сначала немного о купце. Купец, по-видимому, был скупой. Монеты и кусочки серебра — резаны, которые он получал за товар, он прятал в старый вязаный чулок, а чулок прятал в дыру под полом. Но облюбовал эту дыру не только скупой купец. Очень удобным складом показалась эта уютная дыра и жившей под полом крысе. Крыса была запасливая. Она пошарила в лавке купца и решила, что кое-чем можно поживиться. Больше всего нравилось ей зерно, которое купец хранил в больших деревянных ларях. Беда была только в том, что лари купец держал закрытыми, и крысе удавалось подбирать только просыпавшиеся зёрна. Зато к орехам, которые она обнаружила в мешке, добраться было нетрудно.
