«Эх, заснуть бы! — в который раз подумал Коля. — А завтра…» И он опять начинал беспокойно вертеться под одеялом и бить кулаками ненавистную подушку.
— Коля! — позвала его бабушка.
Анна Васильевна спала на диване. Луна светила так ярко, что Коля хорошо видел лицо бабушки. Глаза у нее были открыты, и в них не было сна, хотя она легла спать в одно с ним время.
— Что? — неохотно отозвался Коля, понимая, что сейчас бабушка спросит его, почему он не спит. А он и сам не знал почему. Нет, он знал, но не мог сказать. Да нет же, нет, он и сам не знал!
— Фу ты! — обозлился Коля, едва не вылетев из постели — так стремительно повернулся он под одеялом. — А тут еще эта проклятая луна!..
— Не спится, так и не спи, — сказала бабушка.
Это что-то новое — бабушка не любила, если Коля долго не засыпал, и всегда ворчала: «Опять набегался, опять уши горят!» Да и голос у нее прозвучал сейчас как-то по-новому, а как — не понять.
— Коля! — еще раз окликнула внука Анна Васильевна.
Не дождавшись ответа, она села на постели.
Волосы у нее были заплетены на ночь в две тоненькие седые косицы, а лицо, наверно из-за лунного света, показалось Коле бледным и печальным.
— Ты-то что не спишь? — спросил он, тоже садясь на постели.
— По той же самой причине, что и ты, внучок.
— А я… — смутился Коля. — Я просто так не сплю…
— Не знаю только, велика ли беда, — сказала бабушка. Простоволосая, в широкой кофте и длинной ночной юбке, она встала с дивана, босиком перешла комнату и села в ногах у внука. — О чем это я спросить тебя хотела? Ах да, вот о чем… — Анна Васильевна наклонилась над Колей, который лежал теперь на спине, плотно-плотно зажмурив глаза. — Ты с кем нынче дружишь-то? Ну, с Владимиром разошлись, так с кем теперь?
— Со всеми, с кем и раньше, — не открывая глаз, сказал Коля.
— С этим… с высоким таким, дружишь?
— Дружу, — пробормотал Коля.
— Серьезный паренек, — похвалила бабушка. — Его Сашей зовут?
— Сашей.
— Да ты открой глаза-то, чего в жмурки играешь?..
— Спать надо.
— Спать, спать, — соглашаясь, покивала Анна Васильевна. — А с этим маленьким, чернявым тоже дружишь?
— С Цыганенком?
— Может, и с Цыганенком. Озорной, а видать, сердечный.
— Дружу и с ним, — сказал Коля, все никак не решаясь взглянуть на бабушку.
— Без друзей-то худо, — как бы невзначай обронила она. — Ну, а Симагин — обучил он тебя на мотоциклете?
— Обучил, — несколько оживившись, сказал Коля. — Я и на автомобиле сам уже езжу.
— Один?
— Нет, не совсем. Я за рулем, а Симагин рядом со мной.
— Вот еще выдумки! — нахмурилась бабушка. — Мал ты для такой науки.
— Значит, не мал, если езжу! — Коля наконец открыл глаза.
— А вот и мал! — сердито сказала Анна Васильевна. — Да не смотри на меня казанской сиротой, я и сама не слепая. Нашел себе дружка! И чего он привязался к тебе? Какой такой интерес ему с мальчишкой время терять?
— Он тоже моряком был, — неуверенно сказал Коля. — Как и папа…
— Что ж, что был! А теперь вот все у палатки с пивом околачивается. Моряк! Эх, Коля, Коля…
— Он всегда веселый… С ним интересно…
— А с ребятами, с друзьями, тебе не интересно?
— Интересно… — отвел глаза Коля. — Только я… я неправду тебе сказал… — Он приподнялся на локтях и ткнулся лицом в плечо бабушки. — Я ведь и с Сашей и с Цыганенком тоже поссорился.
— Ну вот! — Анна Васильевна обняла внука. — Вот и доездился на своем мотоциклете… Недоглядела я. Беда, недоглядела…
— Бабушка! — томясь, сказал Коля. — Бабушка!
— Что, внучок? — встрепенулась Анна Васильевна.
Но Коля молчал.
— Коленька, — выждав немного, окликнула его Анна Васильевна, — ты скажи мне, что у тебя на сердце. Ты не таись. С кем другим, а со мной тебе таиться незачем.
— Я и сам не знаю, — тихо, как бы издалека, отозвался Коля.
Он снова лег на спину и еще крепче зажмурил глаза, чтобы не видеть бледного, расстроенного лица бабушки.
Так велика была его обида на мать, отчима, товарищей, да и на самого себя, так смешалось все в его сознании и таким смутным и хмурым представлялся ему завтрашний день, что заговорить обо всем этом не хватало мужества.
«Эх, заснуть бы! — в отчаянии подумал Коля. — А завтра…»
Но в том-то и дело, что это самое «завтра» не сулило ему ничего хорошего.
Алексей не забыл данного Лене обещания. В день, когда был назначен педагогический совет, он выкроил между судебными заседаниями свободный час и пошел в школу. Он давно уже собирался побывать в своей школе, да все как-то не было случая.
С тех пор как Алексей занялся делом Коли Быстрова, прошло всего несколько дней, но за это короткое время незначительный сам по себе в практике суда проступок Быстрова вырос в глазах судьи в дело совсем немаловажное. Почему же? Да потому, что в проступке Быстрова Алексей увидел больше, чем можно было увидеть, отнесись он к этому делу без специального, пристального внимания.
Работа в суде шла своим чередом, и каждый день Кузнецову приходилось вести судебные разбирательства по самым различным делам, но, какое бы дело он теперь ни слушал, всякий раз, принимая решение, непременно возвращался к одной и той же мысли: «Ну, а если бы этот подсудимый был вовремя предостережен, случилась бы с ним такая беда?»
Вовремя предостережен?.. Когда же?.. И тут мысль невольно уводила Алексея к детству человека, которого должен он был сейчас судить. Может быть, еще там, в детстве, сбился этот человек с прямой дороги в жизни, сбился, да так и не сумел больше крепко стать на ноги?
Мысль эта настолько овладела Алексеем, что он довольно часто теперь стал задавать подсудимым всегда неожиданный для них вопрос:
«Расскажите суду о своем детстве».
И подсудимые рассказывали. И, хотя весьма далеки были они на суде от желания вспоминать про свои детские годы, хотя вопрос судьи казался им совсем не относящимся к существу дела, нередко выяснялось, что какая-нибудь позабытая подсудимым подробность, какой-нибудь незначительный случай из его детства и был как раз первым звеном в длинной цепи ошибок, проступков, приведших его на скамью подсудимых.
Судьба Коли Быстрова серьезно занимала молодого судью. Что же случилось с мальчиком? Как велика постигшая его беда?
По дороге в школу Алексей подумал, что не худо было бы поговорить с Володей Мельниковым и его матерью. Возможно, они-то и сумеют ответить на его вопросы. Правда, неожиданный приход судьи к Мельниковым мог смутить их. Ведь у него была иная возможность наводить нужные ему справки: например, вызвать Мельниковых к себе в суд, как это водится, по повестке. Но Алексей не думал о впечатлении, которое произведет его визит на Ангелину Павловну и Володю. Не судья, не просто судья шел сейчас к ним, и не в установленных формах общения было теперь дело. Алексей Кузнецов — молодой коммунист и еще совсем недавно инструктор райкома комсомола, человек, всеми своими жизненными интересами связанный с родным районом, с улицей и домом, где он родился, — вот кто звонил сейчас у дверей с медной дощечкой «Профессор Григорий Семенович Мельников».
Дверь Кузнецову открыл Володя. Увидев судью, он испуганно замер на пороге.
— Здравствуй, Володя, — по-приятельски протянул мальчику руку Алексей. — Ну, как твои пальцы — двигаются, можешь уже играть?
— Куда там! — печально сказал Володя, заметно успокоившись от дружеского приветствия судьи. — Пустяковой пасовки принять не могу.
— Ах, ты про волейбол? — рассмеялся Алексей. — Ну, это беда еще не большая.
— А вы про что? — недоумевая, спросил Володя.
— Да про твою игру на скрипке.
— На скрипке? — презрительно сказал мальчик. Придвинувшись к Алексею и косясь, не идет ли по коридору мать, Володя доверительно зашептал: — Ведь это маман все придумала, что я талант и так далее. Вот волейбол другое дело. — Володя хвастливо взмахнул здоровой рукой: — Лучше меня в школе никто не гасит!
— А Коля Быстров?
— Быстров?.. — Володя помрачнел. — А вот посмотрим, как они без меня сыграют.
— Да, как бы не проиграли, — сказал Алексей, очевидно твердо уверовавший в способности молодого спортсмена.
— Обязательно проиграют! — заверил его Володя. — Дело ясное.
— С этим-то ясно, — кивнул Алексей, дружески поглядывая на мальчика, — а вот почему тебя Коля избил и почему ты боишься, что его будут судить, вот это мне далеко не ясно. Можешь объяснить? — И Алексей, пройдя мимо оторопевшего Володи в квартиру, закрыл за собой дверь.
В конце коридора, точно спеша на выручку сыну, появилась Ангелина Павловна.
— Вы ко мне? — своим громким, властным голосом спросила она Кузнецова. — Прошу вас, проходите.
