прикрикнул на него: это же одно баловство — крутить без толку! Налюбовавшись приемником, мы сели за книжечку. Половину ее занимал сложный чертеж. В нем мы ничего не поняли, кроме того, что с двух сторон было написано «земля» и «антенна», а в книжке все оказалось просто и понятно, но невыполнимо: антенну, оказывается, нужно растянуть на высоте десяти — пятнадцати метров над землей. Где же ее взять, такую высоту, если самая высокая изба не больше трех метров! Даже если пристроить на крышу палку, все равно получится не больше семи, а тут — пятнадцать! В деревне нет ни одного подходящего дерева, только метров за триста карабкаются на взгорье первые пихточки. Но не тащить же туда приемник!
Генька все время молчал, сосредоточенно растирая пальцем какое-то пятно на клеенке, а потом сказал:
— Погодите, ребята, дело не в палке и не в дереве. Тут что-то неправильно. В бумаге сказано: «премируется пионерская организация». Она же в Колтубах, в школе, а здесь нас всего четверо… Они там, в аймаксовете, не знали и написали… Раз это пионерской организации, то мы должны отдать его в школу.
— Ну да! — загорячился Пашка. — А к-как же мы?
— А что мы? Мы тоже в школе.
— Да ведь премировали-то нас?..
Это было ясно, и так же ясно было, что тут какое-то недоразумение, из которого не выберешься. Кто мог подумать, что великолепный подарок этот окажется таким затруднительным и поставит нас в тупик! Мы долго спорили, но так ни до чего и не договорились. Марья Осиповна, которая к тому времени вернулась из правления, послушала-послушала нас, а потом махнула рукой и сказала, чтобы мы шли по домам.
Я заснул, не дождавшись отца, а утром он ушел очень рано. Геньке тоже не удалось поговорить с Иваном Потаповичем — тот, оказывается, ушел на поле вместе с моим отцом. Оставался еще наш всегдашний друг и советчик — дядя Федя, но и тот встретил нас хмуро и озабоченно:
— Мне, ребятки, не до вас нынче. Скоро уборку начинаем, а у меня еще работы невпроворот…
Так мы и ушли ни с чем.
Чем бы я ни пытался заняться, как-то так само собой получалось, что у меня оказывались дела в той стороне, где стояла Катеринкина изба, и я пользовался каждым случаем, чтобы забежать и хотя бы взглянуть на коробки. То же самое, должно быть, испытывали и остальные, потому что мы все наконец столкнулись у избы. Друг перед другом притворяться было нечего, и мы опять достали всё из картонок, посмотрели и сложили обратно.
— Что ж, мы так и будем его в коробке держать? — спросил Пашка.
— Тебе лишь бы вертеть. Пошли! — сказал Геннадий.
— Куда?
— К Марии Сергеевне, в Колтубы. Как она скажет, так и сделаем.
Катеринка сказала, что ей надо прибирать в избе, а Пашка отказался итти, потому что он строит двигатель и зря ходить ему некогда. Мы пошли с Генькой вдвоем.
Дорога в Колтубы все время идет по согре [13], между прихотливо изгибающимися горами, то голыми, каменистыми, то сплошь заросшими лесом и заваленными буреломом. Там всегда так много интересного, что пойдешь — и не заметишь, как время бежит: то беличье гнездо найдешь, то новый малинник, то под огромным выворотнем [14] окажется россыпь каких-нибудь невиданных камней. Но сегодня, торопясь, мы нигде не останавливались и только на половине дороги свернули в сторону, к своей пещере.
Однажды, еще ранней весной, возвращаясь из школы, мы погнались за бурундуком; бурундука не поймали, но метрах в ста от дороги наткнулись на нагромождение скал, образовавших свод — совсем настоящую пещеру. Мы очистили ее от мелких камней, занесенных ветром полусгнивших листьев и с тех пор частенько наведывались туда: пещера должна была стать складом и отправным пунктом нашего будущего путешествия. Мы тщательно скрывали от всех свою находку и, уходя, заваливали вход хворостом.
Сейчас я хотел посмотреть, все ли там в порядке и не побывал ли кто-нибудь в пещере без нас, но Генька не согласился — ему не терпелось поговорить с Марией Сергеевной.
А ее не оказалось дома. Мы барабанили в закрытую дверь, пока из соседней избы не вышла старуха и не закричала нам:
— Чего ломитесь? Нету там никого, не приехала еще учительница…
Уходя, мы наткнулись на Савелия Максимовича, которого всегда побаивались. Он никогда не кричал на нас, но было в нем что-то такое, что заставляло нас подтягиваться и затихать. Особенно мы остерегались попадаться ему на глаза взлохмаченными и растрепанными после какой-нибудь потасовки. Савелий Максимович преподавал историю и географию в седьмом классе, и ребята говорили, что он добрый и очень интересно рассказывает, но нам он с первого класса казался строгим и страшноватым, таким, что определялось одним словом «директор». Он небольшого роста; на голове седой ежик; подстриженные и тоже седые усы и борода; сурово прищуренные глаза. И потом, у него была несносная память: он помнил всех учеников в лицо, по фамилии, узнавал их по голосу, и нечего было и думать провести его, выдав себя за другого… Вот и теперь он немедленно узнал нас. Мы поравнялись со школьным крыльцом в ту самую минуту, когда он открыл входную дверь.
— А, Фролов и Березин? Уже в школу собрались?
— Здравствуйте, Савелий Максимович! — в один голос сказали я и Генька. — Мы не в школу, мы по делу.
— А школа — это не дело? Сразу видно прилежных учеников.
— Мы. то-есть нам нужно Марию Сергеевну.
— А что у вас за срочное дело? Я вам помочь не могу?
Мы растерянно переглянулись.
— Нас наградили. то-есть премировали. — неуверенно начал Генька.
— Радиоприемником, — поддержал я.
— За что же вас премировали?
— За научную работу, — брякнул Генька.
— Что-о? — удивленно поднял брови Савелий Максимович.
— Ну, не совсем за научную, а вроде как за научную. За инициативу. Вот.
Генька достал бумагу из аймаксовета и подал директору. Тот прочитал, сложил и отдал обратно.
— Теперь садитесь и рассказывайте. Только без учености, своими словами.
Мы присели на ступеньках и рассказали про все: про дядю Мишу, поход, доклад, бумагу и приемник и что мы не знаем, как теперь с ним быть.
— Трудный случай! — сказал Савелий Максимович. — Марии Сергеевны нет, а дело не терпит отлагательства. Пойдемте-ка со мной, я все равно собирался на плотину. Там и найдем человека, который, наверно, что-нибудь посоветует.
Плотина была за селом. Она преграждала узкое горло распадка четырехметровым валом. Дальше, в глубине распадка, еще прошлым летом было широкое мелкое озеро, в сущности — болото, зараставшее широкими листьями
