Ознакомительная версия.
А делается это так. Хлеб хорошенько разжевывается, чтобы не было комочков, а потом лепи что угодно. Чаще всего заключенные лепили цветы. А Матиуш взамен отдавал им по воскресеньям папиросы. И все тайком, без единого слова, но Матиуш чувствовал: они его полюбили.
«Бедняги, – думал Матиуш, – живут хуже дикарей».
И дерутся как-то странно: сцепятся, разобьют друг другу физиономию в кровь, но все это беззлобно: словно от тоски и безделья.
– От судьбы никуда не денешься, – однажды услышал Матиуш и, лежа на нарах, долго думал, что такое судьба.
Через неделю Матиуша перевели в камеру с печкой. Ее, правда, никогда не топили, но все-таки, когда в углу есть печка, есть надежда, вдруг затопят? Некоторые заключенные каждый день воровали по уголечку, а когда наберется горстка – иногда на это уходило месяца два, – растапливали печь. Спички выдавали по воскресеньям: семь спичек и десять папирос.
В воскресенье разрешалось двадцать минут разговаривать. Чаще всего разговор вертелся вокруг заветной кружки кофе.
– Говорят, в этом году по три куска сахара дадут.
– Я это уже десять лет слышу. Может, нам и положено по три куска, да они, черти, сами его лопают.
– Ты чего чертыхаешься в воскресенье?
– Забыл.
– То-то, черт тебя побери.
И все в таком роде.
Между тем начальник тюрьмы уехал на неделю по делам в столицу. И хотя как будто ничего не изменилось, все с облегчением вздохнули.
– Начальник уехал! Начальник уехал! – радостно перешептывались заключенные.
Ну и что с того? По-прежнему от зари до зари таскают, бедняги, корзины с углем, по-прежнему звенят цепи, по-прежнему щелкает плеть и нельзя словом перемолвиться. И в канцелярию по-прежнему вызывают для порки. И все-таки, несмотря ни на что, дышится легче. Матиуш тоже приободрился.
А под вечер на него ни с того ни с сего налетел надзиратель:
– Ишь вообразил, будто он лучше других! Думаешь, раз ты ребенок, тебя по головке будут гладить? Заруби себе на носу: здесь нет детей, здесь только преступники. Сняли с чертенка кандалы, так он возомнил о себе невесть что! Марш в канцелярию!
Снова Матиуш вопил: «Ой, больно! Больше не буду! Больно! Больно!» Снова плеть с треском обрушивалась на скамейку. Снова надзиратель велел Матиушу притвориться, будто он без сознания, и, взяв его на руки, понес, но не в камеру, а к себе домой.
– Скажи-ка, пацан, только не бреши, – это правда, что ты король?
– Правда.
– Мне безразлично, кто ты. Только на моего покойного сыночка ты больно похож. Одна была у меня радость в жизни, и той лишился. А потом вот до чего докатился… Так вот послушай, что я тебе скажу: удирай отсюда, покуда не поздно… – и по привычке щелкнул плетью. – Имей в виду, через год здесь все заболевают чахоткой, а через два – протягивают ноги. Редко кто лет пять проживет. И только шестеро выдержали десять лет. Но это мужики крепкие, как дубы, не чета тебе, цыпленку. Как отец родной советую: удирай. А вырвешься на свободу, помяни меня добрым словом.
Сказав это, он вынул из сундучка одежду покойного сына и, пока Матиуш переодевался, три раза поцеловал его.
– Глазенки у тебя точь-в-точь как у моего сыночка и мордашка такая же смазливая… – И он расплакался.
Матиуш растерялся: не знает, что сделать, что сказать. И к неожиданной радости приметалась щемящая грусть: только привык немного, как опять надо уходить, опять скитаться одному по белу свету.
– Пошел вон! – оттолкнув его, закричал вдруг наздиратель – и хлоп плетью по скамейке.
Но убежать из камеры куда легче, чем из крепости, окруженной высокой стеной, рвом и тройной цепью часовых. Целую неделю прятал его надзиратель в сарайчике за досками возле заброшенного плаца для учений. И еще четыре дня просидел Матиуш в сторожевой башне. Как назло, светила луна, и о побеге не могло быть речи.
Как все устроилось, рассказал ему потом надзиратель.
А дело было так. Надзиратель написал рапорт, будто Матиуш умер во время экзекуции, то есть от побоев.
– А зачем было бить так щенка? – скорчил недовольную гримасу тюремный фельдшер. – Вот вмешается суд, тогда что?
– Почем я знал, что он такой дохлый.
– А почему со мной не посоветовался? Ты небось санитарию и гигиену не проходил, вот и не знаешь, как с детьми обращаться. А меня здесь для того и держат, чтобы было с кем консультироваться.
– Никогда не приходилось иметь дело с пацаном.
– Вот то-то и оно! У меня надо было спросить, как полагается детей бить.
– Начальник видел на спине рубцы и ничего не сказал.
– Начальник медицинскую академию не кончал. Его дело за порядком следить, а мое – о здоровье узников печься, перед королем и учеными коллегами ответ держать. Да знаешь ли ты, что я у самого профессора Капусты учился? У него лысина – во какая, потому что все науки превзошел. Мои коллеги теперь в чести, не то что я… Никто со мной не считается, не посоветуются даже, как по-научному ребят лупцевать. А голову ломать, чтобы все шито-крыто было, я должен.
Тут фельдшер опрокинул в глотку стакан спирта, крякнул и застрочил:
Акт: такого-то числа, такого-то месяца обследован труп заключенного по имени…
– Как его звали-то?
Надзиратель назвал имя, под которым Матиуш значился в тюрьме.
Рост: 1 м 30 см. Возраст: лет одиннадцать. Следов побоев на теле не обнаружено. Упитанность выше средней, что свидетельствует о хорошем довольствии, которое получают заключенные в тюрьме. При вскрытии в легких обнаружен табачный дым, сердце расширено, как у алкоголика. Причина смерти: отравление организма с младенческих лет спиртным и табаком.
Покойному трижды делали прививку против оспы, давали лекарства из тюремной аптеки, но спасти его не удалось.
Выпив еще полстакана спирта, фельдшер поставил свою подпись и приложил две печати: больничную и тюремную.
– На, держи. Но смотри, в другой раз не посоветуешься со мной, так и знай, напишу: умер от побоев. И выкручивайся как знаешь. Понял?
– Понял, господин профессор.
– Выпей, так уж и быть.
– Покорно благодарю, господин профессор.
– Фельдшер я, а не профессор. Хотя у разных знаменитостей учился. И две пятерки в дипломе имею: по химии и анатомии. Воду и воздух под микроскопом изучал! Экзамен самому профессору Капусте сдавал. А лысина у него – во какая, потому что все науки превзошел!
Матиуш сам читал свидетельство о своей смерти.
– Читай, Матиуш! – говорил надзиратель. – Может, снова будешь королем, а королям надо знать, как истязают их подданных. Хоть и сидят здесь отпетые люди, но даже злодеи нуждаются в справедливости.
Четыре дня просидел Матиуш в своем убежище. Забившись в угол, слушал, как завывает ветер в бойницах, и от нечего делать вспомнил башню отшельника на необитаемом острове.
На пятый день приехал начальник тюрьмы и велел собрать всех заключенных.
– Эй вы, мошенники! – громовым голосом закричал он. – Слушайте внимательно. Если нагрянет комиссия и станут спрашивать, был ли здесь маленький арестант-мальчишка, говорите – нет. Понятно? Двести ударов плетью тому, кто проболтается. А будете вести себя как надо, на пасху по четыре куска сахара получите. Понятно? Не стану врать, мальчишка попал сюда по недоразумению. Его перевели в другую тюрьму. Итак, зарубите себе на носу: никакого мальчишки здесь не было. Понятно? Выбирайте: двести ударов плетью либо четыре куска сахара.
– Как не понять, господин начальник. Только лучше запоминается, когда стаканчик пропустишь, – сказал самый старый заключенный.
– Так и быть, по стопке получите.
Матиуш узнал об этом и порадовался: такое не часто случается в их однообразной жизни.
Когда стало известно о похищении Матиуша, поднялся страшный переполох.
– Ясно как день, – единодушно решили короли, – это дело рук Молодого короля.
Молодой король ударился в амбицию, то есть оскорбился:
– Ищите, раз вы в этом уверены. Конечно, было бы ложью утверждать, будто я души в нем не чаял. Но разве, кроме меня, у него нет врагов? А негры? Сколько их погибло по его вине? И белые короли относятся к нему неодинаково. Орест тоже его не любит. А царь Пафнутий не может ему простить той истории на Фуфайке, после которой его бессонница мучает и головные боли.
Но Молодой король неспокоен; понимает: если начнутся розыски, Матиуша могут найти в тюрьме. Поэтому известие о смерти Матиуша его очень обрадовало. Словно гора с плеч.
Но расследование продолжалось. Удалось установить направление, в каком ехал автомобиль с Матиушем. Допросили хозяина гостиницы, рыбаков, портовых рабочих, матросов. Одна женщина видела, как автомобиль свернул направо, потом остановился: кажется, шина лопнула. Когда автомобиль стоял возле ресторана, какой-то мальчик из любопытства заглянул внутрь, но не успел ничего разглядеть: его прогнали. Обнаружили даже место, где Матиуша из автомобиля перенесли в лодку. Но до конца раскрылось все благодаря чистой случайности.
Ознакомительная версия.
