Кошка, вероятно, задремала, во всяком случае не подавала голоса, и настроение Тоомаса Линнупоэга стало улучшаться. К тому же Кюллики своими рассказами основательно притупила бдительность Тоомаса Линнупоэга. И его переутомленная осторожность спала теперь, словно котенок в кошелке, то есть, не в кошелке, а в самом Тоомасе Линнупоэге. И Тоомас Линнупоэг обрел возможность оставшуюся часть пути активно участвовать в разговоре.
Старушка жила на окраине города, в маленьком пряничном домике коричневого цвета — домик едва был виден между деревьями и кустами. Кюллики нажала на кнопку звонка. Молчание. Тоомас Линнупоэг энергично постучал в дверь, постучал еще раз, в доме по-прежнему было тихо. Кюллики беспомощно взглянула на Тоомаса Линнупоэга, но на этот раз он был бессилен помочь девочке. Откуда ему было взять эту старушку, Тоомас Линнупоэг даже никогда ее не видел. Единственное, что Тоомас Линнупоэг мог сделать, — это походить вокруг дома, заглядывая в окна, не заснула ли старушка. Но ее не было видно ни на кровати, ни в кресле. Вообще никого не было, да и не могло быть, ведь она жила одна.
— Подождем немного, — предложила Кюллики, — наверное, она скоро придет.
— Подождем, — согласился Тоомас Линнупоэг, и они уселись на скамейку под кустом сирени.
— Тоомас, — спросила Кюллики, — а ты не хочешь посмотреть на котенка? Он весь серенький, словно зола, только маленькое белое пятнышко на грудке. Я покажу тебе.
И Кюллики хотела открыть кошелку. Тоомас Линнупоэг быстро прикрыл застежку ладонью.
— Не надо. Я насмотрелся на всяких котят. — А про себя подумал: «Чего доброго, выскользнет из рук, лови его тогда».
Они только минутку посидели спокойно, а может быть и полминутки. Кюллики стала рассказывать о фильме, который она на днях видела. Она говорила с таким воодушевлением, словно это она сама была той девушкой, которая играла роль в фильме. Тоомас Линнупоэг вдруг вспомнил, что надо быть осторожным, поэтому он слова Кюллики в одно ухо впускал, а в другое быстренько выпускал, сам же в это время мысленно отправился к Пеэтеру. Кюллики спросила:
— Правда, я немного похожа на эту девушку из фильма?
— Мгм? — неопределенно хмыкнул очнувшийся Тоомас Линнупоэг.
— Я спросила тебя, правда, я похожа немного на девушку из кинофильма?
Теперь Тоомас Линнупоэг вынужден был повнимательнее оглядеть Кюллики.
— Немного, пожалуй, похожа, да, — произнес он, хотя и не обнаружил никакого сходства. Но красивая-то она и впрямь была. Со сверкающими глазами, смуглая и экзотическая, словно южная ночь. Тоомас Линнупоэг, правда, на юге не был, зато про него читал, а это почти одно и то же.
Но тут перед мысленным взором Тоомаса Линнупоэга возникла Майя. Светлые, пшенично-желтые волосы, открытая, дружеская улыбка… Ах, как бы Тоомас Линнупоэг хотел, чтобы сейчас рядом с ним была Майя! Рядом с Майей он бы мог сидеть хоть ночь напролет, рядом с Майей даже и помолчать хорошо. Но темные, роковые силы разлучили Майю и Тоомаса Линнупоэга, может быть — навеки, и Тоомас Линнупоэг чувствовал, как эти таинственные силы сжимают его сердце.
— Что ты так странно на меня смотришь? — спросила вдруг Кюллики.
Каждому понятно, что Тоомас Линнупоэг смотрел новее не на Кюллики, но говорить об этом девочке было бы нетактично. Поэтому Тоомас Линнупоэг ответил наобум, первое, что пришло в голову:
— Я… я гипнотизирую тебя.
— Ой, как интересно! — Кюллики оживилась. — Меня еще никто никогда не гипнотизировал! И я стану делать все, что ты захочешь?
Тоомас Линнупоэг кивнул.
Кюллики пришла в еще большее оживление и воскликнула, почти как ребенок:
— Давай, загипнотизируй! Давай, загипнотизируй! Мне ужасно интересно, что ты прикажешь мне делать!
И Кюллики приблизила свое лицо к лицу Тоомаса Линнупоэга, чтобы Тоомасу Линнупоэгу было легче ее гипнотизировать.
Тоомас Линнупоэг вздохнул и…
…приступил к сеансу гипноза. Он состроил самую серьезную мину и уставился в глаза Кюллики. Он смотрел пристально и повелительно, словно индийский факир. Лицо Кюллики придвинулось еще ближе к Тоомасу Линнупоэгу. Казалось, будто ее глаза все увеличиваются, зрачки расширяются. Длинные вздрагивающие ресницы мерцали перед глазами Тоомаса Линнупоэга и шептали, нет, это шептали губы Кюллики, ресницы только вторили этому таинственному шепоту. А может быть, этот шепот возник внутри самого Тоомаса Линнупоэга? Тоомас Линнупоэг уже ничего не понимал, он почувствовал, что кто-то приказывает ему поцеловать Кюллики, и нежно коснулся губами ее губ. Вдруг рука Кюллики обвилась вокруг его шеи, глаза Кюллики полузакрылись, и она возбужденно зашептала:
— Целуй меня еще, целуй меня страстно, как в том фильме…
Тоомас Линнупоэг попытался поцеловать страстно. Но у него отсутствовал опыт страстных поцелуев. У него даже не было опыта обыкновенных поцелуев — в результате Кюллики вдруг вскрикнула, Тоомас Линнупоэг укусил ее за губу.
На этом сеанс гипноза закончился. Они оба вновь очутились на земле, на скамейке в саду старушки, а рядом стояла кошелка с котенком.
Кюллики-автомат непривычно замолчала, но и джентльмен Тоомас Линнупоэг тоже не знал, как полагается джентльмену вести себя в такой ситуации, — протянуть ли даме носовой платок или самому смахнуть с ее верхней губы крошечную капельку крови.
Кюллики на этот раз оказалась находчивее. Она поднялась со скамейки и сказала:
— Боюсь, старушка придет еще не скоро. Давай-ка, пойдем домой.
Тоомас Линнупоэг взял кошелку, и они молча пошли. В голове у него была такая неразбериха, такой кавардак, что там уже не оставалось места ни для одной разумной мысли. Когда они дошли до угла, где пути их расходились, Кюллики вдруг посмотрела на Тоомаса Линнупоэга затуманенным южным взглядом, расхохоталась и убежала. Просто-напросто убежала, а он стоял на улице и глупо смотрел ей вслед.
Тоомас Линнупоэг решает жизненное уравнение
Тоомас Линнупоэг долго смотрел вслед Кюллики с таким чувством, будто он очнулся от гипнотического сна. Что все это значило? Кто кого загипнотизировал? Он — Кюллики или Кюллики — его? Вопросы, словно рогатые козлы, атаковали Тоомаса Линнупоэга, и всю дорогу он бесстрашно с ними боролся, как Дон Кихот — с мельницами. Но победа не спешила к нему, и Тоомас Линнупоэг отступил за спасительные стены своего дома. Но на этот раз его не защитили и домашние стены.
В прихожей его встретил Протон и по своей протоновской привычке полюбопытствовал, что это за странная сумка в руке Тоомаса Линнупоэга. Лишь теперь Тоомас Линнупоэг с ужасом увидел, что забыл вернуть Кюллики ее кошелку с котенком.
— А-а, это просто так, чужая кошелка, — Тоомас Линнупоэг попытался изобразить на лице равнодушие, — я ее завтра отнесу. — И он осторожно поставил кошелку в уголок. Но осторожность не помогла. Тому, кто был в кошелке, как видно, не понравилось, что его опустили на пол, и он стал громко протестовать.
— Ой, там внутри кошка! — оживился Протон. — Ты что, принес ее мне? — И не ожидая ответа, Протон схватил кошелку за ручку и принялся вытаскивать из угла.
— Ничего я тебе не принес! Оставь кошелку в покое! Но Протон не выпускал сумку из рук.
— Я слышу мяуканье. Там внутри кошка! Покажи ее мне! Покажи мне хоть чуточку-у-у-у… — И Протон завыл, словно сирена «скорой помощи».
На этот раз Тоомас Линнупоэг мог бы с успехом применить пятый пункт руководства к противодействию — УТ (устрашение таинственным), но нервы Тоомаса Линнупоэга были так взвинчены, что он начисто забыл об изобретенном им методе воспитания. А когда вспомнил, было уже поздно.
В прихожую вышла мама и стала ему выговаривать:
— Опять ты дразнишь Протона! Ты ведь уже большой мальчик!
— Но в душе я еще совсем ребенок, — Тоомас Линнупоэг попытался умерить недовольство матери с помощью шутки. Обычно это ему удавалось, мать Тоомаса Линнупоэга всегда очень снисходительно относилась к шуткам своего сына, мать Тоомаса Линнупоэга и сама любила пошутить, но сегодня из-за этой несчастной истории с окном ей было не до того.
— Иди в комнату! — сурово приказала мать Тоомаса Линнупоэга. — Я как раз хочу серьезно поговорить с тобою о твоей детской душе и твоих детских проделках.
Тоомас Линнупоэг понял, что теперь в его душе произведут генеральную осеннюю уборку и вытащат на свет божий все его прегрешения, которые пылятся в закоулках. Поэтому Тоомас Линнупоэг решил пойти по широкой дороге чистосердечных признаний. На этот раз инстинкт не обманул его. Тоомас Линнупоэг очень хорошо запомнил, как Кюллики своими разговорами усыпила его бдительность, и… превратился в говорильный автомат. Тоомас Линнупоэг все говорил и говорил, спокойно, не горячась, он вообще не дал матери возможности произнести обвинительную речь. Вначале мать вынуждена была оставаться слушающей половиной, а потом ей уже не оставалось сказать ничего существенного, ее Тоомас говорил так искренне и чистосердечно, что она поверила истории с окном, поверила истории появления котенка, одним словом, всему, что ей наговорил сын. Тоомас Линнупоэг уже мысленно поздравлял себя с успешным решением этого жизненного уравнения и прокричал себе троекратное «ура!». Однако, как всегда, он слишком поторопился радоваться. Но откуда было бедному Тоомасу Линнупоэгу знать о существовании неизвестного ему сомножителя?!
