— Дерево? — удивился Генка. — Какое дерево? Мы никаких деревьев не снимали.
— Вот уж не знаю, — сказал Славик и протянул Генке фотокарточку.
Мы пошли ко мне и там внимательно рассмотрели снимок. Действительно, на крыше какого-то дома у самого края карниза росло маленькое деревцо, или, скорей, кустик. Рядом с ним сидел голубь, а второй взлетал в небо.
— Что за мистика, — сказал Генка. — Может, Славка пошутить решил?
И тут до меня дошло.
— Генка! Помнишь, ты толстяка с гирями на балконе снимал? Он ещё в чалме был?
— Ну?!
— Так это же тот самый дом. Я его узнал. Ты, наверное, когда толстяка снимал, то в спешке выше взял.
— Может быть, — сказал Генка. — Но откуда дерево?
— Значит, оно там растёт. Да чего гадать. Бежим сейчас и всё проверим.
Через минуту мы были рядом с квасной бочкой, у которой стояли два дня назад.
Теперь никаких сомнений не оставалось: дом был тот же самый, что и на фотографии. Только никакого дерева на крыше не росло.
— Чудеса, — сказал я. — Куда же девалось дерево? Ведь дом тот же самый! Гляди, видишь под карнизом кусок штукатурки отбит. Точно так, как на нашей фотографии.
— Знаешь что, — сказал Генка, — пойдём и выясним всё у кого-нибудь. Не может быть, чтобы мы сошли с ума одновременно.
Мы вошли во двор загадочного дома и сразу увидели дворничиху, выносившую из парадной вёдра.
— Здравствуйте, — вежливо сказал Генка.
— Здрасте, — неохотно отозвалась дворничиха и подозрительно на нас посмотрела.
— Скажите, пожалуйста: вы в этом доме работаете?
— Ну, в этом. А вам чего надо-то?
— Мы насчёт дерева. У вас на крыше дерево росло, а теперь вдруг исчезло.
— Ах, вот вы о чём. — Дворничиха поставила вёдра на землю и улыбнулась. — Это верно, рос там кустик. Я, бывало, всё удивлялась: это ж надо, думаю, как природа жизнь любит. Чуть-чуть где землицы соберётся, так сразу живое и родится. Подумать только, на крыше этакой кирпичной махины деревцо выросло. Чудо просто. Ведь никто его там не сажал.
— А где же оно сейчас? — спросил я.
— Так ведь на следующей неделе кровлю-то на крыше менять будут. Поди, лет двадцать не меняли, прохудилась вся. Ну, рабочие вчерась его и вырвали.
— Посмотрите, — сказал Генка и показал дворничихе фотографию. — Узнаёте?
— Ой, ну конечно! Да как хорошо вышло-то.
— Возьмите, — сказал Генка. — На память.
Мы снова вышли на шумную улицу, ещё раз посмотрели на крышу, где росло дерево, и я сказал:
— Слушай, а ведь редкий кадр получился. И красивый. Вот что значит «скрытой камерой». Ты попроси Славку, чтобы он ещё несколько карточек напечатал.
— Попрошу, конечно, — сказал Генка. — Жаль только, что мы с тобой не видели, как это дерево на крыше росло. Представляешь, сами снимали, а видеть не видели.
После этого мы с Генкой частенько ходили с фотоаппаратом по городу и искали интересные кадры. Поглядывали мы и на крыши домов. Но деревьев, растущих на карнизах, больше нигде не встречали. Всё-таки деревья, наверное, любят расти на земле.
Что может быть хуже диктовки по русскому языку, да ещё весной, в самом конце учебного года! Лично я не знаю. Разве что контрольная по математике.
Диктовка была намечена на завтра.
Мы договорились встретиться у Генки в половине пятого и зубрить все правила и исключения по русскому хоть до утра.
Отступать было некуда.
Дверь открыла Генкина мама.
— Дома мыслитель? — спросил я, входя в квартиру.
— Дома, — ответила Антонина Петровна. — Уроки вроде учит. Или спит. Притих что-то.
Я вошёл в Генкину комнату.
Генка, в рубахе и в брюках, лежал на диване и читал книгу. Одна нога у него была обута, другая босая. К босой ноге была прикручена медная проволока, которая тянулась куда-то к окну.
— Ого, — сказал я. — Тебя уже приковали. Неплохо бы ещё на окна решётки поставить.
Генка отложил книгу, на обложке которой было написано: «Человек-невидимка», и хотел встать, но привязанная нога помешала, и он снова лёг на диван.
— Ну-ка, мой друг, — сказал он, — подойди, пожалуйста.
Я подошёл. Генка привстал, пощупал пальцами мою рубашку, потом зачем-то приподнял брючину и посмотрел на мой носок.
— Всё ясно, — сказал он. — То же самое.
— Звонить по «ноль три» и вызывать «скорую»? — спросил я. — Или начнём заниматься?
— Ни то и ни другое, — сказал Генка. — И вообще, не нервничай и не суетись. Сейчас я тебе всё растолкую. Сегодня я узнал колоссальную штуку. Ты вот посмотри внимательно, в каком ужасном мире мы живём. Ты не поленись и посмотри.
Я посмотрел вокруг, но ничего ужасного не обнаружил.
— Видишь, — продолжал Генка, — телевизор стоит, люстра висит, в углу пылесос, на тумбочке магнитофон. А посмотри в окно. Фонарь напротив, через дорогу ткацкая фабрика работает. Это же всё э-лек-тричество! А что мы носим? Свитер вечером снимаешь, а у тебя на голове бенгальские огни горят, и током по рукам лупит. А почему? Потому что свитер синтетический. Он об голову твою трётся и электричество вырабатывает. Как же, спрашивается, после этого твоя голова соображать будет. Это же всё-таки голова, а не электроплитка!
— Ну и что дальше? — спросил я.
— А то, — сказал Генка, — что мы пропитаны электричеством. Это называется знаешь как? Электростатическим напряжением. Во! Из-за этого напряжения мы и дуреем, плохо соображаем, двойки получаем. А то и колы. Улавливаешь?
— Улавливаю, — сказал я. — Только зачем ты проволоку к ноге прикрутил?
— О! — сказал Генка, торжествующе подняв вверх палец. — Вот тут-то и зарыта собака. Я заземлился. Другой конец проволоки прикручен к батарее отопления. Я лежу себе спокойненько, а всё электричество, которое во мне сидит и туманит мозги, уходит по трубам. В землю. И у меня начинается просветление. Чувствуешь, как всё просто и гениально?
— Выходит, — сказал я, — и к диктовке готовиться не надо?
— Конечно не надо, — сказал Генка. — Зачем? Мы же все эти правила когда-то учили или слышали. Но из-за этого проклятого электрического напряжения у нас в головах сумбур и каша. А когда мы разрядимся, выгоним напряжение, то всё сразу и вспомним. Надо только хорошенько разрядиться.
— Думаешь? — Я стал колебаться.
— Конечно. Ты вот вспомни: у некоторых легковых машин сзади такой чёрный хвостик висит и об асфальт трётся. Это ведь тоже заземление. Для разрядки. Представляешь, если уж машинам разряжаться нужно, то людям и подавно.
— Слушай, — сказал я, — так, может, лучше закопаться в землю? Вернее?
— Скажешь тоже. Где ты землю возьмёшь. Кругом асфальт и булыжник. Это за километр идти надо. И потом, трубы отопительные глубоко в земле лежат, надёжно. Не выкапывать же нам двухметровую яму? Так что снимай башмак, раскладывай кресло, ложись и разряжайся потихоньку.
— А проволока ещё есть? — спросил я.
— Навалом, — сказал Генка. — Возьми у меня в столе. Там, кстати, «Остров сокровищ» лежит. Ты вроде хотел почитать.
Когда на другой день начался диктант, то я, честно говоря, особого просветления в мозгах не ощущал. Скорей наоборот, в голове стоял туман. Генка, похоже, тоже не очень-то просветлел. Он ёрзал, заглядывал мне в тетрадь и наконец зашипел мне в ухо:
— Как пишется «семафор»? «Е» или «и»?
— Точно не помню, — ответил я шёпотом. — Пиши «и».
Чем ближе к концу подходил диктант, тем меньше во мне оставалось уверенности. Я просто писал наобум. «Проволока плохая попалась», — даже подумал я.
Мария Николаевна продиктовала последнее предложение и сказала, что даёт нам пять минут на проверку.
— Ничего не соображаю, — растерянно прошептал Генка, тупо глядя в тетрадь. — Не знаешь, как «собака» пишется? Через «о» или через «а»?
Ровно через пять минут Мария Николаевна собрала наши тетради. И тут страшная догадка ударила меня по голове!
— Генка! — зашипел я. — Чего это у вас около дома копают?
— Не знаю, — ответил он. — Мало ли чего.
— А трубы навалены — видел?
— Ну.
— А батареи новые штабелями лежат — видел?
— Ну.
— «Ну», «ну». Вот тебе и «ну». У вас же отопление меняют, балда! Батареи новые ставить будут. Выходит, мы с тобой вовсе и не заземлились! Трубы-то из земли вынули!
— Выходит, зря… — начал Генка и запнулся.
Через три дня моя ужасная догадка подтвердилась полностью. Я получил двойку, Генка — единицу.
— Одного только не понимаю, — говорил Генка, разглядывая свою диктовку, сплошь исчерканную красными чернилами. — Батареи меняют — это ясно. Трубы из земли вынули — тоже ясно. Но почему тебе двойка, а мне — кол?
Маленькая старушка с огромной клетчатой сумкой вбежала во двор и закричала:
