— Где? — снова спрашивает Златан, а папа щурится, чтобы лучше разглядеть.
— Вот же! — говорю я еще раз и не понимаю, почему они не видят трещины.
— Тут только царапина, — говорит Златан. — Ничего страшного.
Я вижу, что папа согласен со Златаном, но мне кажется, это трещина, а не царапина.
Златан выпрямляется, встает во весь огромный рост и смотрит на меня.
А я — на него. Он протягивает руку, и, хотя я с ужасом вспоминаю его прошлое рукопожатие, я протягиваю руку в ответ. Это самое меньшее, что я могу, раз он не хочет принять моих денег. Я набираю воздуха, и он сжимает мою руку. Крепко. (Мне немножко больно.)
— Спасибо, Ода, ты честная и смелая, — говорит Златан, и я очень удивляюсь этим словам.
— Э-э, спасибо за… «спасибо», — говорю я, не находя слов получше.
— Наш секрет? — спрашивает Златан.
— Ладно, — говорю я, и мы улыбаемся друг другу и оба смотрим на папу, а он делает вид, что застегивает рот на молнию, закрывает его на ключ, а ключ выбрасывает, и Златан все еще жмет мне руку ЖУТЬ как сильно, но я не говорю «ой».
Потом Златан отпускает мою руку, вынимает все деньги из конверта и отдает их мне, а письмо в конверте кладет в карман рубашки и уходит в дом.
Я стою одна на крыльце с руками, полными денег. Смотрю на папу. Он улыбается, подходит и крепко меня обнимает. Потом кладет мне руки на плечи и смотрит прямо в глаза:
— Я очень горжусь тобой, дочка. Ты крутая.
— Не-е-е-е, — отвечаю я, на самом деле очень довольная собой.
— Папин подросток, — говорит папа гордо, и мы возвращаемся домой.
Дома Эрле с мамой все еще сидят за столом. Мы с папой садимся. Я сунула деньги в карман моей кенгурушки. Мама с Эрле смотрят на нас.
— Вы где были? — спрашивает Эрле.
— Прогулялись, — отвечает папа, — немного поболтали с соседом.
И папа подмигивает мне, а я подмигиваю ему в ответ, и больше мы об этом не говорим. А мама с Эрле тоже не спрашивают, потому что понятия не имеют, что на самом деле есть о чем расспросить.
А потом мы чудесно обедаем всей семьей.
За едой папа рассказывает, что купил корм для кур и еще целый огромный мешок кукурузных зерен в качестве лакомства.
— А как мы назовем кур, папа? — спрашивает Эрле.
Мы принимаемся обсуждать имена для кур. Мама считает, их надо называть Берта, Моника и Ниси, это ее знакомые из Англии, когда она там жила (она, кстати, с ними до сих пор поддерживает знакомство). Папа хочет называть их Сатай, Чоп Суэй и Тикка Массала, и мама страшно смеется. Но я настроена к его предложению скептически, потому что папа не просто так предложил. Все это — названия разных блюд из курицы!
— Папа, нельзя ЕСТЬ кур!!! — говорю я в ужасе.
Папа улыбается, подмигивает мне хитро и говорит:
— Нет, нет, Щепка, мы не будем есть кур. Я хочу только яйца, тогда я смогу приготовить кучу бананового хлеба.
Я кошусь на папу. Стараюсь выглядеть строгой, чтобы папа даже не пытался выкинуть что-нибудь такое.
Эрле хочет, чтобы их звали Курочка-Тим, Курочка-Пауль и Курочка-Франк. (Какая она ГЛУПАЯ!!!) А я хочу их назвать Ангелика, Аврора и Элла. Это имена девочек, которые мне нравятся больше всего. Спящую красавицу, например, на самом деле звали Принцесса Аврора, а Аврора Бореалис — это северное сияние! Элла — так звали девочку, с которой я однажды познакомилась на каникулах в Дании, прикольная такая! Ангелика — это как «Ангел» и еще название продуктового магазина «ИКА». АНГЕЛИКА.
Мы долго обсуждаем, но никак не можем договориться. Вдруг папа решает, что нельзя называть кур в честь людей, которых мы знаем или о которых слышали, потому что каково будет, когда куры умрут, а маме придется сказать, например: «К сожалению, Берта умерла», а ведь она знает женщину по имени Берта. Это неприятно.
И мы все соглашаемся с этим разумным правилом. Тогда мы вычеркиваем Берту, Монику, Ниси и Эллу. Я хочу еще ввести правило, чтобы не называть кур в честь разных блюд, но мама с папой не соглашаются. А еще мама говорит, что куры — девочки, точнее, дамы, поэтому мальчиковые имена им не годятся, правда? (Она смотрит на Эрле.) Но Эрле не согласна.
— Ода всю жизнь называет меня Эрлендом! — говорит она. — И ничего со мной от этого не случилось!
Ей НРАВИТСЯ, когда ее называют Эрлендом, говорит она. Ей все равно, Эрленд она или Эрле. И тогда мама сдается. Хм, — думаю я. — С каких это пор сестричка стала такой умной?..
В конце концов мы договариваемся, что мы с Эрле придумываем по одному имени для двух кур, а мама с папой вместе называют третью.
Вот как будут звать кур Стокхейм:
1) Курочка-Паула (Эрле хочет назвать курицу в честь своей любимой игрушечной уточки. Мама с папой соглашаются)
2) Ангелика (мой выбор)
3) Чоп Суэй (и папа, как говорят, поклялся честью, что он не приготовит настоящий чоп суэй из нее и из двух других тоже)
А-А-А-А-А-А-А! Как я рада, мы скоро заберем наших курочек!!!!
— Что?!! Мы будем ПОДРЕЗАТЬ крылья?! — в ужасе спрашиваю я.
— Да, если их еще не подрезали, — отвечает папа. — Это чтобы они не вылетели из курятника.
Мы едем забирать наших курочек. Мы с папой на передних сиденьях. Я помогаю папе разобраться в карте, мама с Эрле сидят сзади. Сегодня совершенно ненормально теплый весенний день, а кондиционер в машине сломался. У нас с папой открыты окна, и на маму с Эрле просто жуть как дует.
— А… это не больно? — спрашиваю я у папы.
— Что? — говорит папа.
— Подрезать крылья курицам! — отвечаю я.
Папа смотрит на меня и улыбается.
— Да, наверное, больно.
— А наркоз нужен? — спрашиваю я.
— Нет, это делается очень быстро, и наркоз не нужен, — отвечает папа.
— Не нужен?!! — переспрашиваю я.
Я в полном шоке: мы собираемся подрезать одно крыло у кур, чтобы они не могли нормально летать. И я не понимаю, как это мы будем без наркоза! А как же кости — они же сломаются, нет? По-моему, папа бесчувственный и жестокий, раз думает, что это нормально.
— Ой, не тут ли нам сворачивать? — спрашивает папа, когда мы проезжаем поворот.
Я смотрю в карту.
— Нет, еще не здесь, но нам скоро налево, — говорю я. И стараюсь изо всех сил следить за картой, поэтому мы запросто находим дорогу до фермы, где живут наши курочки.
Фермер выходит нам навстречу, когда мы поворачиваем к его дому, и ведет нас к курам. Мы с Эрле бежим к загородке.
— А-а-а-а, ты только посмотри на курочек, папа! — кричит Эрле в восторге.
У фермера страшно много кур. Наверно, сотня, не меньше. Эрле считает, что их скорее тысяча, но это неправда. И трех из них мы купили. Нам с Эрле разрешают выбрать наших курочек. Но они все такие одинаковые!
Все коричневые. Ходят, кудахчут и что-то все время клюют.
Тут я вижу такую чуть более светло-коричневую и очень большую курицу. По-моему, она немного отличается от всех остальных, потому что сидит на насесте, вот так, запросто, и ведет себя не так, как остальные.
— Эта! — говорю я папе и показываю на нее.
— Вот эта? — переспрашивает фермер, подходя к курице на насесте.
— Да, — отвечаю я.
— Отличный выбор, — говорит фермер.
Потом он нам рассказывает, что ее большой красивый красный гребешок означает, что она скоро будет готова нестись.
— Когда? — спрашиваю я.
— Через пару недель, — отвечает фермер. (По-моему, еще так долго ждать!)
— Давай ее будут звать Курочка-Паула! — кричит Эрле, и мы соглашаемся.
Папа спрашивает, подрезано ли у нее крыло. Оказывается, нет.
— Хотите сами? — спрашивает фермер и смотрит на папу, а папа говорит: «ДА» (!), идет к курам и берет из рук фермера Курочку-Паулу.
У мамы с собой две картонные коробки, в которых мы собираемся везти кур домой; фермер ставит коробки друг на друга, и получается маленький столик. Папа ставит Курочку-Паулу на столик и держит ее там. И тут фермер протягивает папе ножницы!!! Я глазам своим не верю.
— Отвернитесь, девочки, если не выносите вида крови, — говорит папа с усмешкой, и фермер смотрит на папу как-то странно.
По-моему, ситуация просто бредовая, не понимаю, как мама так спокойно на все это смотрит? Как же ее материнский инстинкт? Разве мамы не спасают маленьких беззащитных животных? И еще, по-моему, очень странно, что папа смеется и ему так забавно. Кажется, он меня дурачит — может быть, но я не понимаю как.
— Нет, я буду смотреть, — говорю я.
— Я так и думал, Щепка, — говорит папа и хитро мне улыбается. (Или кровожадно, или как там это называется.)
