за такие деньги. Я сделал их целую тысячу и потому продаю так дешево.
— Ну ладно, — сказал Виджай-бабу, — не отнимай у меня времени. — И, купив две дудки, он вошел в дом.
А торговец еще долго продавал свои дудочки в толпе ребятишек. Они были у него всевозможных цветов, и каждый выбирал себе такую, какая ему больше пришлась по душе.
— Вот очень хорошая дудка, — приговаривал торговец. — Возьми ее. А для тебя, Раджа, у меня припасена вот эта. Бери… Нет, — продолжал он, обращаясь к другому, — тебе эта дудка не подходит, тебе нужна другая, оранжевая… Нет денег? Пойди и попроси у мамы, я подожду тебя здесь. А ты принес деньги? Хорошо, бери, я еще раньше приготовил для тебя очень хорошую дудочку… А ты не достал денег? Наверное, не просил как следует. Маму надо обнять покрепче и попросить очень ласково. Сходи-ка еще раз, и она обязательно даст тебе денег… Это что, целая анна? Бери две пайсы назад. А теперь проверь сдачу… А, вот и ты! Принес деньги? Ну, что я тебе говорил?.. Больше никому не надо? У всех есть? У твоей мамы нет денег, говоришь? Ладно, бери без денег. Ну, я пошел.
И продавец дудок отправился дальше.
Рохини, сидевшая у окна, слышала все, что говорил торговец. Еще ни один уличный разносчик не разговаривал с детьми так ласково, как этот. А как дешево он продает свой товар! Наверное, очень хороший человек. Как жаль, что он так бедствует!
В это время до ее слуха снова долетел знакомый возглас:
— Кому детские дудочки!
«Какой все же у него приятный голос!» — в который раз подумала она.
Много раз вспоминала она этого странного человека. Но месяц проходил за месяцем, а торговец не появлялся в их городе, и понемногу она стала забывать о нем.
Прошло около года.
Как-то прохладным зимним днем Рохини, вымыв голову, вышла на крышу дома, чтобы высушить на солнце свои длинные волосы, и в этот момент снизу, из переулка, послышался знакомый голос:
— Кому конфеты и другие сласти!
Рохини быстро спустилась с крыши. Мужа не было дома, и в комнате сидела лишь старая бабушка.
— Надо бы купить конфет для ребят, да́ди [39], — сказала Рохини. — Может быть, ты позовешь торговца? Я и сама бы сходила, да неудобно показаться на улице в таком виде. Я сяду здесь, за тростниковой занавеской.
Бабушка, кряхтя, поднялась с места.
— Эй, разносчик! — закричала она с порога. — Подойди сюда!
Торговец приблизился к дому:
— Каких конфет пожелаете, мать? Раньше ведь таких не делали. Смотрите, все разноцветные, в меру сладкие и с кислинкой, очень вкусные. Их можно долго сосать, они не сразу тают во рту. Особенно любят их дети. Кроме того, они очень помогают от кашля. Сколько вам насыпать? Есть плоские, круглые, кубиками. На одну пайсу шестнадцать штук.
— Ну, брат, это мало, — возразила старуха, — давай двадцать пять штук.
— Нет, дади, больше дать не могу, ведь я… Нет, нет, больше дать не могу.
— Ничего, дади, он недорого просит, — раздался из глубины дома голос Рохини. — Возьми у него на четыре пайсы.
Торговец принялся отсчитывать конфеты.
— Слышишь, давай на четыре пайсы. Ну, не двадцать пять, так хоть двадцать. Я, видно, уж совсем стара стала — совсем разучилась торговаться, — сказала старуха, улыбнувшись беззубым ртом.
— Спроси-ка у него, дади, — снова вмешалась Рохини, — не бывал ли он раньше в нашем городе. Где он живет?
Не успела старуха повторить вопрос, как торговец ответил:
— Да, я здесь не впервые. Уж несколько раз приходил в ваш город.
— А раньше вы торговали конфетами или чем-нибудь другим? — спросила Рохини из-за тростниковой занавески.
— До этого я продавал дудки, — неуверенно ответил торговец, — а еще раньше игрушки.
Рохини не ошиблась: это был он! Ей очень хотелось расспросить его.
— Вы, должно быть, выгодно торгуете? — спросила она.
— Да какая там выгода! Себя бы только прокормить. А иногда и на это не хватает. Но все же временами я испытываю настоящее удовлетворение, даже счастье.
— Почему? Расскажите, пожалуйста.
— Не надо. Ничего, кроме огорчения, мой рассказ вам не доставит.
— Прошу вас, расскажите. Убытка у вас не будет, возьму еще конфет.
— Видите ли, когда-то и я был всеми уважаемым, достойным человеком, — начал торговец с необыкновенной серьезностью. — У меня было все: работа, дом… Была жена и двое маленьких детей. Я жил, как в сказке: был не беден, наслаждался счастьем и душевным покоем… Жена слыла красавицей, и я всем сердцем ее любил. Дети тоже были прелестны, прямо живые куколки. Когда они играли, весь дом наполнялся веселым шумом. Но случилась беда, и я потерял всех… Почему-то всевышний пока не зовет меня к себе. Вот я и брожу по земле в поисках своих детей. Может быть, они появятся где-нибудь снова, в облике других детей. Я чувствую, что умру от горя, если не встречу их. Взглянуть бы хоть одним глазком, и тогда можно спокойно умереть. Иногда я всем сердцем чувствую, что они где-то рядом. Мне кажется, что они прыгают, смеются и играют на улице среди других детей. О деньгах я совсем не думаю — хватает на жизнь, и ладно. А вот от детей я получаю то, чего у меня уже нет.
Глаза его, когда он произносил эти слова, были полны слез.
В это время в комнату вошли Чунну и Мунну. Ласково прижавшись к матери, они потянули ее за конец сари:
— Мамочка, дай конфет!
— Берите, малыши, — проговорил торговец, всунув детям в руки два бумажных пакетика.
Рохини протянула ему деньги.
— Нет, нет, с вас я не возьму ничего, — сказал торговец, поднимая свой ящик.
— Вот чудак! — окликнула его старуха. — Вернись и возьми деньги.
Но он уже был далеко, и только где-то в конце переулка снова звенел его красивый и приятный голос:
— Конфеты! Кому конфеты!
Сатьявати Малик
БРАТ И СЕСТРА
— Мама!.. Ай-я-яй! Ай-я-яй! — послышалось за дверью. — Мама!..
Когда жалобное «ай-я-яй» раздалось в третий раз, Са́витри не выдержала. Бросив на стол копировальную бумагу и рисунок, она быстро открыла дверь и, взяв на руки Кама́ля, стоявшего около ванной комнаты, стала утешать его, приговаривая:
— Не надо плакать, не надо плакать, сынок.
— А что
