— Миша! Миша! Миша-а-а! — кричал я, пока Миша не проснулся от буханья в дверь. — Запустили! Испытывают! Одевайся скорей! Наша ракета летит на Луну!
Миша натянул брюки и сказал:
— Не ори! Мы должны по-научному посоветоваться, потому что времени у нас мало. Должны же мы знать, что и как дальше?
Потом мы по-научному советовались на чердаке в ларе из-под муки. Мы ждали вечера, чтобы наблюдать за Луной и слушать, как там грохнет.
Но Миша сказал:
— Ничего там не грохнет, потому что на Луне мир вечной тишины и там вообще ничего не слышно, так как там нет атмосферы. А раз там нет атмосферы, то и звуков нет. Ведь они распространяются с ее помощью. Это мой папа в газетах прочитал.
И мы читали, что на Луне — вечная тишина.
— Если бы даже там не было мира вечной тишины, — сказал Миша, — там всюду полно пыли, и ракета сядет как на перину.
Я обрадовался, что она не повредится при прилунении. Я только очень хочу, чтобы она выдержала всю дорогу, потому что лететь на Луну очень далеко, и никогда никто в такую даль не долетит, если ракета не выдержит.
Но Миша заметил:
— Из тебя никогда не получится ученый, потому что ты не думаешь по-научному.
Потом мы вылезли из ларя и пошли домой спать, так как уже было поздно.
Утром Миша пришел за мной и сказал:
— Видишь, из-за тебя я не спал всю ночь, а ракета не только выдержала, но и летит еще дальше, к Солнцу. Луну она уже давно оставила позади и теперь будет вращаться вокруг Солнца, как искусственная Земля.
Сначала я хотел закричать от радости, но потом я сказал по-научному:
— Ага! Ну, это совсем другое дело.
И мы снова пошли на чердак в свою кабину, потому что Миша сказал, что теперь он точно знает, что и как, И он знал и сказал:
— Я составил план другого полета. На Луне мы остановимся только на день или на два и сразу же отправимся дальше, на Марс. О Марсе я все знаю. Я возьму с собой книгу, чтобы и тебя научно подготовить.
Потом проволокой мы прикрутили в кабине охотничий фонарь и целый день изучали материал.
Вечером Миша расписал все по пунктам. Их мы должны послать в геофизический год, чтобы по этим данным могли строить космический корабль.
Эти пункты следующие:
1. На Марсе есть весна, лето, осень, зима, как и у нас. Нам бы хотелось прилететь на Марс зимой, когда на полюсах Марса лежат снежные шапки, так как мы любим кататься на лыжах. Взять две пары лыж и одни санки.
2. После зимы наступает весна. И весной мы хотим остаться там, потому что тогда природа пробуждается, птицы начинают петь и начинается сев растений. Мы там хотели бы основать мичуринское поле. Взять одну лопату, одну мотыгу, одни грабли, пятьдесят пакетиков земных семян (и цветочных) и один мешок искусственных удобрений.
3. На Марсе существуют огромные песчаные Сахары, где мы и будем производить исследования, совершать походы. Взять одного верблюда (двухместного).
4. Там есть водные каналы. Наука не определила этого еще точно, но, кажется, это так. Взять одну лодку, два весла, два купальника.
5. На Марсе есть живые существа, а раз там есть живые существа, то есть там и пионеры. Взять подарки для одного пионерского звена, которые подготовит наше пионерское звено. Девочки сделают кукол в нарядных костюмах, а ребята — земных зверей из дерева.
Подготовившись, мы вылезли из ларя, через окно стали смотреть на небо, чтобы увидеть Марс. Был уже вечер.
Я сказал:
— Может быть, и марсиане так же вот смотрят на нас! Может быть, они смотрели на советскую ракету и видели, откуда она вылетела, и удивлялись.
Миша сказал:
— Конечно же! Марсиане ломают себе голову, но потом они поймут, что если с нашей Земли летит ракета, то на Земле должны быть и живые существа. Иначе, кто бы послал ракету? А может быть, через неделю или две они к нам отправят своих жителей и мы познакомимся.
Я обрадовался и подумал, что это было бы здорово. Но потом я испугался. Я читал, что Марс — это бог войны, а марсиане — плохие и хотят войны. Но Миша сказал:
— Ну и дурак же ты, Миро! Если к нам прилетят марсиане, то ведь это будут не капиталисты. Ведь капиталисты не могут послать ракету даже отсюда! Как бы могли сделать ее марсиане-капиталисты? Думай по-научному, голова! Если к нам прилетят марсиане, они будут такими, как мы, и принесут нам не войну, а марсианского верблюда, мичуринское поле и подарки от пионерских дружин.
Я начал думать по-научному и больше ничего не боялся.
Мой самый хороший друг, друг до гроба — это Миша Юран, потому что я люблю его больше всего на свете. Мама рассказывала, что, когда еще в детском саду как-то раз Миша не захотел играть со мною, я плакал до самого вечера и даже ночью во сне. А когда у Миши была ветряная оспа, я нарочно тайком залезал к нему в постель. Позже отец узнал об этом и хотел всыпать мне, только ничего не вышло, потому что всюду у меня были нарывчики: даже на носу. Там у меня так и осталась оспинка. После всяческих упрашиваний мне разрешили лежать у Юранов, и нам было хорошо.
Потом уже мы всюду и всегда были друзьями: и в болезнях, и в школе, и на дворе. Я думал, что только Миша может быть мне другом, и больше никто. Но теперь я знаю, что могут быть и другие друзья.
Сегодня у нас было рисование, а рисование мы очень любим, потому что во время переменки мы освежаемся красками, чтобы не было жарко. Мы обычно разводим краски и рисуем друг друга и самих себя. Когда у нас много желтой краски, мы рисуем все желтым, чтобы красок у нас оставалось каждый раз поровну.
А когда у Бучинского была новая прическа — «аргентинская травка», — мы покрасили его в зеленый цвет, а Канториса — в черный. Он стал вроде черного аргентинского буйвола и мог эту травку съесть.
Сегодня перед уроком рисования Миша сказал:
— Как я вижу, коричневую краску мы вообще не используем. Темно-коричневая, например, у меня еще совсем не начата, а красной уже почти совсем нет. Ну-ка разведите темно-коричневую! Сделаем из меня леопарда.
Потом он снял рубашку, и мы намалевывали ему на спине, и на груди, и на ребрах коричневые пятна. Лицо он хотел раскрасить себе сам.
Потом Миша посмотрел в окно и сказал:
— Нет! Что-то не то. Подкрасьте пятна черной краской, а вокруг обведите желтой.
Потом он обратился к Анче Париковой, потому что она умеет лучше всех рисовать:
— Покрась мне лицо еще черной краской. И нарисуй желтые усы.
Когда все было готово, он страшно заревел и начал бегать за девочками. Они совсем забыли, что это Миша Юран, и вообразили, что это настоящий леопард, и ужасно кричали.
У нас в классе очень тонкие стенки, так что, наверное, кто-то услышал нас, потому что в класс вошла наша учительница.
Сначала она ничего не сказала, но потом взяла со стола Мишину рубашку и спросила:
— Это какой такой господин забыл здесь свое белье?
Мы рассмеялись, а Миша вынужден был выйти из-за спины Шпало. Усы-то он себе стер, а остальное не смог. А учительница взяла его за руку и отвела в учительскую.
Когда они шли по лестнице, все первоклашки плакали от страха.
В учительской Мишу никто не узнал. Даже математик, а Миша по математике самый лучший.
Потом он должен был умыться в учительской умывальне. Умыться-то он умылся, но спина у него так и осталась такой, потому что до нее он не дотянулся.
Когда они вернулись в класс, с головы у Миши капала вода, а учительница сказала:
— Признайтесь, кто у вас художники? Ведь надо как-то отметить их.
Мы поняли, что значит «отметить», и молчали. Потом мы посмотрели на Червенку и Елишу Кошецову. Мы просто хотели знать, будут ли они жаловаться. Но они тоже молчали.
Миша сказал:
— Я сам себя так выкрасил.
Учительница заметила:
— В таком случае ты великий артист! Настоящий дрессировщик змей! Ведь ты же сам сумел выкрасить себе спину. Жалко только, что ты не можешь сам ее вымыть. А вы, ребята, подумайте хорошенько до урока по родной речи. Если виновные не признаются, будет наказан весь класс. Садись, Юран.
Потом мы рисовали очищенную репку. И шкурку тоже, но отдельно. У Канториса репки не было, потому что он съел ее. А шкурка и листья были. И мы с ним рисовали с моей репки.
После рисования мы начали совещаться по поводу леопарда. Мы то и дело оглядывались на Черзенку и на Елишу Кошецову. Они очень нервничали, и Червенка сказал:
— Ну что на нас оглядываетесь? Мы, правда, не виноваты, но мы ведь и не ябеды.
Потом Анча Парикова выдумала что-то и на уроке родного языка сказала учительнице за всех нас:
Мы знаем, что кое-кто из нас виноват. Но вот когда мы на переменке думали, мы увидели также, что некоторые вовсе не виноваты. Но те, кто не виноват, не хотят признаться и говорят, что они готовы страдать и за нас, потому что, в сущности, и они виноваты, потому что они должны были предупредить нас. Мы как раз говорили о том, что некоторые из нас не могли получить билетов в цирк, когда он был у нас, и что многие еще никогда-никогда не видели леопарда. Так вот, мы сделали это, чтобы все увидели леопарда.
