Тут я совсем перестал понимать. При чем Черданиха и я?
Я хотел задать ей этот вопрос, но она сама объяснила. Черданиха была у тети Вари и жаловалась. Ей очень тяжело. Борис уехал, а она теперь не находит себе нигде места.
Я усмехнулся: то ей не было тяжело, а теперь тяжело. И пожал плечами.
— При чем же здесь я?
— А ты начальник разведки. Обязан знать все, что делается на улице. И кому какая требуется от нас помощь.
Я смотрел на нее и соображал. Начальник-то я начальник. Но что мы можем сделать с Черданихой? Это забота взрослых.
И потом почему Жигалова — если уж ей так хотелось! — не пришла прямо в БУПШ, а прикатила ко мне? И тут меня осенило.
Ну, конечно! Ей не хочется идти туда, где Люся.
Опять хитрит!
— Знаешь, — сказал я, — иди сама и скажи. Или боишься туда, да?
Она встала со стула и начала дергать красную шапочку, словно готовилась ее надеть.
— Хорошо. Не хочешь — не надо. Я ведь так. Потому что мама сказала: Николаевне очень трудно. Вот я и хотела с тобой посоветоваться. А не хочешь, не надо. До свидания.
— Постой! — сказал я, и она сразу остановилась у порога, глядя в пол и теребя шапочку.
Я опять смотрел на нее и еще соображал. Конечно, ей самой сейчас тяжело. И все-таки она пришла. Ко мне ей легче всего. Я живу на другой улице. И вроде никто не увидит, как она подлизывается. А только почему — подлизывается? Может, совсем и нет. Ей ведь тоже хочется быть с нами. Не может же она вечно быть одна. А тут есть причина, чтобы прийти.
— Сядь, — сказал я. Она снова села. — Что же мы можем сделать с Черданихой? — хмуро спросил я только для того, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Она опять вздохнула:
— Не знаю. Надо что-то придумать. Как друзья Бориса.
— Ладно, — согласился я. — Люся придумает. Только опять же…
— Что? — торопливо отозвалась она.
— Да, лето-то кончается. А штаб у нас летний. — Ну, мы пока. Хоть до школы.
— Ладно, — повторил я. — Только давай пойдем вместе в БУПШ и скажем. Согласна?
Она помолчала и вдруг спросила:
— А что это у тебя за фотография?
Я подумал, что она увидела нас троих у вагона, но ошибся.
В стороне лежал снимок, где я стою в Назаровом саду, в кустах, — с одним туловищем, а лицо захлестнула ветка.
Назар дал мне эту карточку просто так, для смеха, и я даже забыл про нее, а теперь она вывалилась из тетрадок. Вика взяла ее и засмеялась:
— Ой, а где же голова?
Она уже развеселилась.
Я ответил:
— Не было у меня тогда головы.
Я пошутил, но мне и вправду кажется, что с тех поря стал совсем другой. Ну, разве не смешно, что я тогда самыми последними словами ругал Люську Кольцову и даже дневник свой начал писать оттого, что был на нее злой.
А теперь…
Я взял в руки другую фотографию и протянул ее Вике.
— А это видишь?
Она долго рассматривала. На кого она больше смотрела?
На Бориса, которого не взлюбила? Или на Люсю?
А может, на меня?
Сам я, по крайней мере, смотрел на себя и радовался, что стою рядом с Люсей. Правда, немного на отшибе. Может, Борис, когда получит от Назара этот снимок, вовсе отрежет меня ножницами. И тогда будут они на карточке одни — он и Люся…
Ну и что ж! А я все равно буду смотреть на свою и радоваться, что вот были мы все вместе, вчетвером… Четвертого хоть и не видно, но он тоже здесь. И смотрит на нас, как мы смотрим на его фотоаппарат. Да и не только вчетвером, а гораздо больше, потому что на нас смотрят все ребята, которые в БУПШе. И даже Вика Жигалова, которая сейчас рядом со мной…
Вот и кончилась моя тетрадка с зелеными корочками.
Когда Леха давал мне ее, то шутливо сказал:
— Записывай свои великие деяния.
Великих деяний у меня и сейчас никаких нет. Да и у кого из пятиклассников они есть? И все-таки нашлось кое-что записать!
А теперь я не знаю, как быть. Бросить писать, потому что не остается места, или выпросить у Лехи новую тетрадку?
Сегодня мы получили письмо от Бориса. Он сообщил, что приехал к тетке, и она его хорошо встретила и уже записала в школу, где он будет учиться. Еще он писал, что очень скучает обо всех.
И мы срочно должны ему ответить, рассказать подробно, как идут дела в БУПШе.
«Привет Демьянычу и его жене, Римме и всем, всем, — писал Борька. — До свидания!»
Мы сидели на бревнах и долго молчали. На крыши домов и на землю падали желтые листья. Назар сказал:
— Вот уже осень.
Потом добавил:
— А давайте не распустим БУПШ на зиму!
Маша-Рева обрадовалась:
— Верно! Пусть он будет у нас вечным!
Овраженский Гошка торжественно провозгласил:
— БУПШ не умрет.
И мне это очень понравилось.
Я еще не знаю, как это будет. Люси Кольцовой с нами не было.
Но она обязательно что-нибудь придумает.
А я заведу себе новую тетрадку и начну записывать в нее все, что мы будем делать дальше.
Потому что это уже точно: БУПШ мы теперь ни за что не распустим.
Пусть он живет и действует!
