Индрек!
— Ты разве не на соревнованиях? Почему?
— Как почему? Маме сегодня первый раз разрешили прогулку во дворе.
— Выздоровела? Ой, Индрек! А я и не знала!
Улыбающиеся глаза Индрека стали серьезными.
— А что ты вообще знаешь обо мне или… хочешь знать? Ну, ладно. Пойду варить варенье, пока не забыл, как это делается. Сегодня собрал с грядок первый урожай.
Он помахал рукой и, держа раздвоенную бельевую палку, как Нептун трезубец, направился длинными шагами к подъезду.
— Индрек!
Он остановился.
Силле держала в руке пакетик с клубникой.
— Спасибо!
Индрек улыбнулся.
Силле отступила от окна в комнату. Теперь крикнул Индрек:
— Слушай, если это не секрет, чем ты там занимаешься?
Силле облокотилась на подоконник и объяснила.
— Хорошая практика! — решил Индрек. — Успеешь к завтрашнему дню?
— Куда там! Хорошо, если справлюсь к воскресенью.
— Ладно, я умею ждать. Тогда я в понедельник или вторник позову тебя с собой. Грядки полны цветов и замечательных ягод. Сегодняшние — это первые. Так что успеем. До свиданья!
— Обязательно пригласи! До свиданья!
Силле снова уселась за стол…
В понедельник, перед работой, Силле направилась прямо на шестой этаж. И рисунки углем, и нарисованный на берегу морской пейзаж, и кое-какие ранние работы она тоже захватила с собой: заодно переживать и волноваться.
Дверь ателье была открытой, и Юта Пурье на месте. Без долгих разговоров Силле разложила перед ней на столе гостевые карточки. Художница начала с интересом рассматривать их. Каждую карточку рассматривала с каким-то особым вниманием. И безмолвно.
И только после седьмой или восьмой карточки сказала:
— Для одного гостя вы нечаянно сделали две карточки.
— Это намеренно. На выбор. И не для одного, а примерно для половины.
Художница подняла голову, внимательно посмотрела на Силле и снова перевела взгляд на карточки.
Для Силле последовала долгая мучительная пауза.
«Сказала бы хоть слово! — просила про себя Силле. — Что ей стоит — одно только слово! Эту карточку она разглядывает так долго… И эту… Но лицо ничего не выдает: нравится или нет? Всего четыре карточки отложила. Неужели другие и впрямь не нравятся? Хотя эта карточка должна пройти. И эта…»
Юта Пурье не спешила.
Наконец — Силле показалось, что прошла вечность, — художница положила на предыдущие пять еще одну карточку, а остальные вернула Силле.
Девчонку обдало холодом.
— Передайте все Эндле Курма. Кроме этих шести. Пусть она сама выбирает из тех, что по две, на свой вкус. Но справились вы хорошо. Молодец! И спасибо!
И тогда Силле развернула бумагу и вынула свои рисунки и акварели.
— Ого! — воскликнула Юта Пурье.
Она поднялась, ловким движением раскидала на полу акварели и рисунки, и снова для Силле наступила напряженная пауза.
— Молодец! — Юта Пурье собрала рисунки и вернула Силле. — Кем вы хотите стать?
— Пока не знаю.
— Красками, как мне кажется, вы владеете.
Глаза у Силле округлились и губы задрожали.
— Что вы имеете в виду?.. — Взгляд ее отыскал возле окна городские пейзажи Юты Пурье. — Но у меня… Я же не умею так! — выпалила она наконец.
— Готовым мастером никто не родится. Задатки у вас есть, и если еще хватит трудолюбия… Чего же больше? Точная специальность? За время, какое остается у вас для решения, прояснится и она. А в отношении института, где эту специальность приобретают… Будете готовиться, примут. Я не сомневаюсь.
— Думаете?
Этим единственным словом-вопросом Силле освободилась от мучавшей ее неуверенности, робости и неведения. И весь чудесный мир красок разом закружил ее.
Силле выбежала за дверь, села на верхнюю ступеньку лестницы, прижала карточки к груди и засмеялась беззвучно, счастливо.
Тут ее и нашла Мерле.
— Скорее, Силле! — крикнула она. — Звонили из проходной. Там тебя ждут.
— Меня? Кто?
Интересно, зачем Индрек зовет ее к проходной в рабочее время? Удивилась Силле и как была — с карточками в руках и рисунками под мышкой — побежала вниз по лестнице.
Еще издали она увидела в дверях проходной две знакомые фигуры — мама с папой! Ой, какие они загорелые! Как коврижки!
Силле припустилась бегом.
Как они смотрят на нее! Изучают! Вот мама повернулась к отцу — что-то сказала ему. Отец кивнул. Ну конечно, теперь, после долгого отсутствия, они видят, что их дочь уже взрослая. Поэтому они так и смотрят.
А ты, глупая, ведешь себя как ребенок, бежишь навстречу им, будто малютка, раскинув руки.
От этой мысли Силле почти остановилась. Она поправила свободной рукой косынку в красный горошек и выскальзывающие из-под руки рисунки и пошла дальше шагом. Шла размеренно, с достоинством взрослого человека. Шла и удивлялась: неужто уже прошел месяц? Будто всего неделя промелькнула. И вот сейчас мама спросит: как ты все это время жила? И отец тоже: что делала? Они помнят, что она им писала, и подумают: а стоила ли эта месячная работа, и самостоятельная жизнь, и поездка на остров, и прочая всякая всячина одной прекрасной поездки на юг?
Хорошо, если бы они так подумали! Еще лучше, если бы они это еще высказали! Потому что тогда… Во! Тогда можно будет без всякого вступления объявить: «Знаете, откуда я сейчас иду и что мне сейчас сказали то, о чем я, если вспомнить, вроде бы и сама иногда подумывала?»
Одно уже это стоит и двух поездок на юг! Конечно! Потому что некоторые люди не находят единственной и верной дороги даже за всю свою жизнь.
Теперь мама прошла в двери, шагнула вниз на одну ступеньку, потом на другую…
Степенный, по-взрослому, шаг Силле сбился, и она снова припустилась бежать…
Легендарный герой одноименной исторической повести классика эстонской литературы Э. Бо́рнхёэ (1862–1923). Повесть рассказывает об историческом восстании эстонского народа в Юрьеву ночь 1343 года против немецких поработителей.
