Полковник сунул своему ад'ютанту под нос листовку.
— А это что?
Открыв ящик письменного стола и выбрасывая оттуда на стол листовки и брошюры, полковник отменно вежливым и одновременно язвительным голосом, но уже значительно тише продолжал:
— А это что?! А это?.. Не думаете ли вы, что наши солдаты привезли это с собой из Франции? Обратите внимание на подписи под этой литературой: «Рурский областной комитет Коммунистического союза молодежи Германии.». А здесь! Читайте: «Коммунистическая партия Германии». А вот…— полковник запнулся…
— «Коммунистическая партия и коммунистический союз молодежи Франции»,— не без некоторого злорадства прочел за него ад'ютант.
— Хорошо, хорошо, можете не продолжать,— пытаясь скрыть свое смущение, оборвал его полковник.— Вы не поняли основной моей мысли. Садитесь, пожалуйста, Пьер, я вам все сейчас об'ясню.
— Вся эта литература,— продолжал полковник, усевшись в своем кожаном кресле, — попадает в наши казармы от бошей. Это установлено. Необходимо удесятерить бдительность, необходимо добиться того, чтобы ни одна немецкая крыса не могла попасть в наши казармы. А если кто-нибудь попадется, то коротко и без шума… Вы поняли меня?
— Понял, господин полковник, но эта задача не из легких.
— Да, из из легких, но все же выполнимая. Несомненно, и в наших частях есть своя крамола — коммунисты и комсомольцы. Но без поддержки извне, от немцев, они вряд ли многое смогут сделать. Потом…
Раздался стук в дверь, и в комнату вошел пожилой седеющий майор.
— А, это вы, майор,— приветствовал его полковник,— садитесь. Есть новости?
Майор выпрямился:
— Имею честь доложить…
— Позвольте, позвольте! К чему такая официальность? Прошу вас, садитесь и рассказывайте по порядку…
Пока майор, запинаясь, докладывал полковнику, мы расскажем о происшествии, вызвавшем этот экстренный доклад.
Недалеко от входа в казармы, перед которым взад и вперед ходили шпики и были густо расставлены усиленные полицейские посты, проходил прилично одетый молодой человек. В руках у него был толстый желтый чемодан крокодиловой кожи.
И вдруг, как-раз тогда, когда владелец чемодана собирался перейти дорогу у полицейского поста, чемодан неожиданно открылся, и из него выпали какие-то бумаги. Юноша нагнулся и начал проворно укладывать их обратно в чемодан.
Но было поздно. Не прошло и минуты, как к неудачнику подошел полицейский.
— Молодой человек, будьте добры показать, что у вас за бумаги.
— Идите-ка туда, откуда вы пришли,— огрызнулся юноша,
— Э, да чего с вами тут разговаривать? Пойдемте в дежурную, там разберем.
Между тем собралась толпа любопытных. Послышались угрозы и ругательства по адресу полицейского.
— Ты чего пристал! Ни пешему, ни конному ни прохода, ни проезда не стало!
— Так я что же,— оправдывался полицейский.— Мое дело маленькое. Служба — не дружба. Нет, нет, молодой человек, постойте, улизнуть вам не удастся. Пойдемте добром, не то у меня и наручники для вас могут найтись.
— Да идите вы к чорту, — снова огрызнулся арестованный.— У меня секретные бумаги в штаб полка.
— Ладно, в дежурной разберут, какие у вас секретные бумаги.
Сквозь толпу протиснулся офицер французской армии.
— В чем дело?
— Да вот этот юнец, видно, прокламации нес в чемодане да рассыпал.
— Ну и что же?
— Вот я и хочу его задержать. Пусть в дежурной разберут.
— Дурак!— обрезал офицер. — Это бумаги в штаб. Следуйте за мной, молодой человек.
Толпа медленно расходилась, а офицер и его спутник скрылись за дверьми штаба.
— Ну-с, а дальше что?— нетерпеливо спросил полковник, когда майор как-будто закончил свой рассказ. — Для меня несколько непонятно, майор, какое вы значение придаете всей этой истории?
— Дело в том, господин полковник, что этот офицер вовсе не был офицером. Он оказался переодетым рядовым второй роты, Полем Исти, а его спутник одним из заправил немецкого комсомола — Карлом Ленцнер.
Полковник выругался скозь зубы.
— Конечно,— продолжал майор,— мы в штабе их обоих задержали. К арестованным приставили караул из 9-й роты. Но…
— Приведите ко мне арестованных, майор. Немедленно устроим полевой суд. Поля Исти — к стенке за измену отечеству, бошу — пеньковый галстук за шпионаж. А вас, майор, я представлю к кресту.
— Но…
— Никаких «но», майор. Я приказал, нужно действовать.
— Но позвольте, господин полковник, арестованные сбежали.
— Как? Повторите!
— Арестованные сбежали!
— Немедленно арестовать караул!.. О сбежавших сообщить полиции… Они должны сегодня же быть арестованы…
Полковник побелел. С ним начинался новый приступ астмы.
— А вам,— почти прокричал полковник, обращаясь к обескураженному майору,— вам вместо креста придется удовольствоваться вот этим.
И перед самым носом майора полковник продемонстрировал общеизвестную комбинацию из трех пальцев.
В воскресенье — вечер для французских солдат. По договоренности с командованием один из лучших кино-театров города устроит специальный сеанс. Об этом были сделаны оповещения в казармах, и весь полк с нетерпением ждал воскресного вечера.
Правда, название картины, которую собирались демонстрировать, сильно расхолаживало. Картина называлась «Жизнь Иисуса Христа». Но, как бы то ни было, возможность побывать некоторое время не в казарменной обстановке сама по себе была достаточно заманчива. И все согласились, что сходить в кино даже на такую картину все-таки интересно.
* * *
Зажглась огромная люстра, и большой зал быстро наполнился до отказа. Духовой оркестр играл бравурный марш. Солдаты чувствовали себя очень свободно.
— Ни одного офицера на вечере! Вот счастье-то!
— Хотел бы я знать, где сейчас пьянствует наш ротный? Опять, наверное, напьется в доску пьяный и придет в казармы придираться к нашему брату. Прямо горе с ним! Скорей бы домой, на родину…
Первый звонок, второй, третий. Погас свет. Оркестр сыграл увертюру. И вот яркий сноп света вырвался из окошечка кинобудки и осветил экран.
На экране появилась надпись:
Как живем мы и как живут наши хозяева
В темноте послышался чей-то восторженный голос:
— Вот здорово! Значит, вместо христовой жизни покажут нашу.
Картина:
Банки. Рестораны. Дворцы. Роскошь, довольство, самодурство.
Заводы и шахты. Разоренные деревни. Голод, грязь, жилищная теснота.
Какой-то бедняк ковыляет по снегу. Глубоко вязнут в нем босые, худые, как палки, ноги…
Разрыв. Экран на минуту осветился ярко-белым светом. Но только на минуту. Затем экран снова ожил.
Оккупация Рура. Французские войска. Голод, нищета, безработица. Солдатские волнения. Эшелоны отправляют на родину солдат, обезоруженных, под усиленным конвоем.И наконец выступление нового корпуса. — Вон-вон наш ротный идет, — заволновался кто-то в темноте. — А это я! Видите — слева! Да нет же, нет, левее! Вот, вот!
Прошла последняя солдатская шеренга. Экран уже показывает встречающих — торжествующую буржуазию и угрюмые лица рабочих. Еще один разрыв, и на экране зажглись огромные буквы:
Солдаты, сыны рабочих и крестьян, кому вы будете друзьями? Своей и германской буржуазии или немецким и французским рабочим? Пойдете ли вы усмирять бастующих немецких рабочих и взбунтовавшихся солдат?— Нет, не пойдем!— крикнул кто-то.
— Никогда! Горе тому офицеру, который заикнется об этом!— поддержали другие.
Зажегся свет. У экрана стоял человек.
— Товарищи солдаты! Для вас, конечно, не совсем понятно, почему это вместо жизни Христа вам показали вашу собственную жизнь и жизнь капиталистов. Я думаю, вы ничего не проиграли от этого, верно?
— Верно. Пожалуй, даже выиграли!
— Ну, вот. Но не думайте, что устроители вечера настолько глупы, чтобы показывать вам подобные картины. То, что сейчас прошло перед вами на экране, вам демонстрировали Коммунистическая партия и комсомол.
Вам, конечно, интересно узнать, как эта картина попала сюда? Извольте. Наши комсомольцы задержали автомобиль, в котором везли фильму «Как жил Христос». Провожатых на время увезли вместе с картиной в надежное место, а нашу показали вам.
У меня осталось не много времени. Сюда идет отряд полиции. Об этом сейчас звонили по телефону. Но я хотя бы вкратце должен вам рассказать сущность нашей борьбы.
Мы боремся против отделения от Германии Рейнской области и Рурского бассейна. Мы боремся не потому, что мы за единство Германии. Буржуазную Германию мы ненавидим. Но мы против отторжения этих областей потому, что это приведет к ухудшению положения германских, французских и английских рабочих, потому, что это развяжет руки буржуазии, позволит еще больше усилить эксплоатацию.
