Ознакомительная версия.
«Как жить с мамкой-то? Бьётся ведь больно – за дело и просто так. Раньше хоть было кому заступиться, а теперь что? Бежать надо отсюда! Папка, наверное, в город подался. Найду его и заживём. Эх, заживём! Каждый день будем в театры ходить да на концерты. Может, и флейту папка купит, а может, даже в школу отдаст, где учат музыке. Обещал ведь!»
На глаза навернулись слёзы, и защекотало в носу. Санька хлюпнул и потёр нос так, что слёзы выступили теперь от боли. В груди словно нарастал и нарастал тугой комок, готовый вот-вот вырваться наружу. Он судорожно сглотнул несколько раз. Ничего не помогало! Плечи затряслись…
И вдруг! За окном раздался тихий свист и почти сразу же стук. Санька распахнул створки и увидел отца! Тот протянул руки. И, не раздумывая ни минуты, он вскочил на подоконник и упал в такое родное тепло. Упал и прижался, дрожа всем телом, теперь от счастья. Уткнувшись в плечо отца, он мотнул головой – вытер о жёсткий свитер предательскую влагу и зашептал горячо:
– Папка, родненький, а мама сказала, что ты ушёл совсем! А ты не ушёл!? Я так и знал! Ты же не можешь уйти? Никак не можешь, правда? Скажи?
Поворачивая ладошками лицо отца, он пытался заглянуть в глаза, чтобы увидеть в них ответ на свой вопрос, но тот отворачивался, только всё крепче прижимал к себе худенькое тельце. Потом поставил на землю подальше от окна, из которого падал свет, и спросил хриплым шёпотом:
– Ты был на круче?
Санька заулыбался, снова обнял его за шею и зашептал:
– На нашем месте. Слушай, пап, что я тебе расскажу! Там какая-то ночная птица так пела, что…
– Потом, сынок, расскажешь. Я спешу.
– Куда спешишь? Ты что? Вот же он – наш дом! – снова поворачивая голову отца теперь в сторону дома, выдохнул Санька, – забыл, что ли? Пошли, мама будет рада, что ты не совсем ушёл!
Он взял его за руку и потянул к крыльцу. Почувствовав сопротивление, сначала посмотрел изумлённо, а потом, словно выдавая великую тайну, которая точно вернёт папку, добавил:
– Она – плакала!
Отец стоял, опустив голову, и Санька снова зашептал скороговоркой:
– Ты же наш. Мой, то есть. Я люблю тебя, а ты в город хочешь. Так неправильно. Несправедливо. Пошли домой, я расскажу тебе о птичке, что пела у реки. Знаешь, как красиво пела! Ещё на гармошке сыграю, чтобы и ты услышал. Я выучил сразу, у меня получилось!
Отец отвернулся, и плечи его затряслись.
– Не могу. Уезжаю в город. Может, вернусь за тобой. Потом. Позже.
– Папка, а как же я? Я сейчас с тобой хочу, не потом! – вцепился Санька в рукав, не желая его отпускать, – мама злая, она меня не любит и бьёт!
Отец внимательно посмотрел на сына и присел перед ним.
– Как бы тебе объяснить, сынок, чтобы понял – мал ещё слишком. Мама не злая, она хорошая и добрая. И любит тебя. А кричит и шлёпает оттого, что не понимает. Думает, главное – вкусно кушать, да мягко спать. Ошибается. В жизни надо и творить, и мечтать, да так, чтобы душа пела! Без этого нет человека, только тело одно. Мы словно в болоте живём, а в вышине – птицы поют…
Санька испуганно смотрел на отца, не понимая и половины того, что тот говорил, но ему даже представить было страшно, что они могут жить в страшном болоте! Глаза защипало, и он от жалости чуть не расплакался.
Но отец, увидев ужас в его глазах, словно очнулся и снова прижал к себе.
– Ты прости меня, сынок. Нет больше терпения, словно что-то порвалось враз. Ты поймёшь меня. Не сейчас, потом. А маму береги и люби. Маму нельзя не любить!
Затем приподнял, посадил его на подоконник и исчез…
Санька изумлённо оглядывал палисадник.
«Как папка мог его бросить? Может, шутка? Или придумал новую игру? Точно – игра! Он сейчас вернётся. Не может не вернуться!»
В кустах раздался шорох. Санька вздрогнул и от радости чуть не вывалился из окна, – «папка!» И долго-долго вглядывался потом в глухую темноту, но ничто больше не нарушало тишину. Видимо, пташка ночная перескочила с ветки на ветку. Он подтянул колени к подбородку и замер, изредка всхлипывая, да время от времени резко смахивая ладошкой слёзы, чтобы лучше видеть тропинку, по которой ушёл папка.
А луна равнодушно рассыпала в ночи серебро, всё ярче освещая маленькую фигурку в тёмном проёме окна.
Санька поднял залитое слезами лицо и уставился в небо, пытаясь разглядеть среди мерцающих звёзд отражение огней большого города, и прошептал:
– А как же мой город-мечта, а, папка?
– Шурка! Где ты прячешься? Опять дуешь в свою штуковину? Куры по улице шастают, мусор кругом! – мать размашисто шагала по двору и, заглядывая во все укромные местечки, искала сына. С тех пор, как уехал муж, прошло несколько лет. За это время в доме ничего не изменилось: полный двор скотины радовал глаз, постройки отремонтированы, калитка сверкает свежей краской. В каждом уголке чувствовалась крепкая хозяйская рука.
– Шурка, охламон ты этакий! Выходи, кому говорю, мне в город ехать надо, на кого я хозяйство оставлю? Или мне мать попросить управиться? – пошла на хитрость женщина. Из-за дальнего сарая показался взъерошенный Санька.
– Чего её звать? Сам справлюсь. Кур я кормил. Кто виноват, что они такие прожорливые, всё лезут и лезут на улицу! Ты ведь ругаешься, когда много зерна сыплю! И двор мёл, только ветром снова нанесло мусор, да и листья нападали, – заворчал он, вытягивая из рыжей шевелюры соломинки.
Мать посмотрела на старую берёзу, растущую во дворе, и вздохнула: «спилить бы совершенно никчёмное дерево. Столько места занимает, а толку? Мусор один».
Но каждый раз, принимая решение, она брала пилу, подходила к берёзе, и каждый раз, будто какая-то неведомая сила тянула руку – потрогать, погладить шершавый ствол, прислониться щекой да завыть по-бабьи, выплакивая берёзке, как любимой подружке, своё женское – несбывшееся.
Она закрыла глаза, ощущая сквозь сомкнутые веки лёгкое движение воздуха, которое словно вытягивало из глубины глаз, копившуюся там годами, влагу. Тяжело вздохнула, отгоняя непрошеные мысли, поворчала то ли на дерево, то ли на сына и направилась в дом, на ходу бросив:
– Мети ещё раз! Нечего дудеть, тоже мне нашёл занятие. И всё твой отец! Сам в облаках витает и сынок туда же. Ох, и за что мне всё это?
Санька, подпрыгнув от радости, что снова остаётся один, схватил метлу, связанную из берёзовых прутьев, и начал собирать в кучу сухие листья, слушая, как они тихо шуршат. И снова зазвучала-запела в душе мелодия, рассказывая историю соединения родственных душ – хрупких листьев и тонких прутиков. И снова захотелось ему повторить эти волшебные звуки. Он даже остановился, и чуть было не направился на сеновал, где спрятал губную гармошку, но тут на крыльце появилась мать. Посмотрев из-под руки на сына, она нахмурилась: «Да что же за наказание? Вместо того чтобы подметать, опять стоит с открытым ртом, как ненормальный! Может, и правда свозить в город к врачу?»
Сколько раз она спорила с родителями, которые настойчиво советовали показать внука психиатру, но, наверное, придётся согласиться – никакие тумаки не помогают!
– Вечером накорми скотину, да не забудь налить всем воды! Я буду поздно, – сказала мать, в сердцах хлопая калиткой и направляясь в сторону остановки.
Ох, как же радовался Санька свободе! До самого вечера он будет один, некому ворчать и ругаться. А домашние дела – да их можно быстро переделать. И он с усердием замахал метлой, уже не прислушиваясь ни к каким звукам.
Вскоре мусор был сметён в кучу. Он по-хозяйски прикрыл его старым брезентом, чтобы не разлетелся, оглядел двор и остался доволен. На минутку заскочил на сеновал, взял припрятанную гармошку и помчался к реке на любимое место.
Когда Санька был совсем маленьким, отец привёл его на излучину реки, где на самом краю высоченной кручи росла ивушка. Спрятанная от чужих глаз густыми зарослями буйного кипрея да плетущегося разнотравья, оберегала одинокая красавица покой этого чудесного уголка.
Отец встал тогда на самом краю обрыва и поставил сына перед собой. Санька посмотрел вниз и сначала испугался, но, почувствовав на плечах надёжные руки, сразу успокоился.
Почти с высоты птичьего полёта открылась тогда ему необыкновенная картина: местность пересекала река, а под обрывом, встретив на пути препятствие, преломлялась и убегала вверх, образуя треугольник из берегов и линии горизонта. Обрамлённое со всех сторон, словно в драгоценной голубой чаше, нежилось под васильковым небом зелёное поле, а над ним теснились белоснежные облака, уплывающие за горизонт. И кричали, и кружили над удивительным местечком птицы, будто приглашая вместе с ними порадоваться жизни.
Такой красоты Санька в жизни не видел! Вспомнилось бескрайнее поле и радужные колокольчики-звуки, летящие вот из такого же облака.
Он слегка наклонился вперёд и даже раскинул руки навстречу тугому ветру. Казалось, ещё чуть-чуть и взлетит, закружит вместе с облаками и птицами в густой синеве, плавно набирая высоту и замирая от восторга.
Ознакомительная версия.
