Я вам, кажется, еще не говорила, что я увлекающаяся натура. В письме так увлеклась, что ни с того ни с сего приписала себе целую историю. Будто бы я не только сообщила о пожаре, но даже вытащила из горящего дома ребенка, совсем крошечного. Потом еще приписала, что директор школы никак с этим не хочет считаться и грозит за пропуски уроков выгнать меня из школы.
Конечно, отправила письмо и забыла о нем думать. Однако это дело приняло совсем неожиданный, я бы сказала, даже неприятный для меня оборот.
Мой папа всему поверил, написал директору нашей школы Серафиме Петровне и убедительно просил ее не принимать по отношению ко мне суровых мер.
Короче говоря, мне пришлось держать ответ за свою выдумку. Серафима Петровна вызвала меня в свой кабинет и сказала:
— Что заставило тебя, Шаура, написать подобное письмо своему отцу?
Я беспричинно заулыбалась, но тут же спохватилась, твердо решив говорить одну правду.
— Вы мне только по-настоящему поверьте, — сказала я, стараясь не моргать, пока она во все глаза смотрела на меня. — Мой папа в далекой Индии совершает подвиг за подвигом, иначе он не может. Я тоже не могу жить без подвигов, честное слово, но разве в нашей Уфе можно как-нибудь отличиться? Куда там! Вот я и написала про пожар, чтобы папа был мною доволен. Мне очень нравится, когда он меня хвалит. А так как меня не за что хвалить, я и приписала себе то и се. Про пожар и про ребенка.
Сами видите, не сладко живется девочке, любящей немножко пофантазировать. Если говорить откровенно, я пробую отучиться от этой дурной привычки, но у меня ничего пока не получается. Однако надежды не теряю — кто знает, вдруг в один прекрасный день мне удастся перековать свой характер.
И к людям я отношусь совсем не так, как Муса; мне каждый человек видится как-то по-особенному… Старуху, которая принесла нам столько горя, я назвала бабой-ягой; драчуну Дальвосу нет другого имени, как Юлдыбай; есть такая башкирская сказка о забияке… Стоит мне увидеть мохнатенькую собачку, как вмиг вспоминается помощник людей, сказочный щенок Сарыбай…
Не только люди, даже все предметы, которые меня окружают, имеют особые клички: комод — сундук с кладом, лампочка — глаз Фараона. А почему Фараона — и сама не знаю… Просто где-то слышала это имя.
Только вот себе никак не подберу прозвище, хотя другие мне понадавали их целый короб. Например, в первом классе меня прозвали «Шаура-балабоша», во втором — «Шаура-попугаша», в третьем — «Шаура-звонарша», в четвертом — «Шаура-сорока»… Но я не согласна ни с одним из этих прозвищ. Если надо будет, я сама себе придумаю подходящее.
Даима-апай еще осенью сказала: «Тебя, Шаура, такую непоседу, всегда надо держать перед глазами». Так я попала на первую парту и почти целую четверть сидела под самым носом учительницы.
Со временем нашлись в нашем классе более озорные ребята, чем я. Сначала на мое почетное место посадили Дилару Ибрагимову, а на вторую парту, — меня. С началом второй четверти меня пересадили уже на третью парту.
Сейчас мое место возле окна. Прекрасное место. Я бы даже сказала — великолепное! Выглядывая в окно, я частенько забываю, где сижу, мне так интересно следить за улицей. Как ни говори, по сравнению с нами удивительно легко живется взрослым, у них нет никаких забот. Диктантов им не писать, арифметических задач не решать, домашних заданий не выполнять, живи как хочешь, полное раздолье! Разгуливают себе по улице, а то сядут в машину и укатят куда хотят…
Скорее бы, что ли, повзрослеть!
Даима-апай, надев на нос очки, размахивает правой рукой.
— На двух ветках сидят тридцать семь скворцов, — разъясняет она задачу. — После того как с первого дерева на второе перелетело шесть скворцов, а со второго улетело девять, на первом дереве, по сравнению со вторым, стало в три раза больше птиц… Сколько было скворцов на каждом дереве сначала?
Сперва я подумала: «Почему слетелось так много скворцов?» Потом сказала себе: «Ну и что из того, если с одного куста улетело шесть, а с другого девять». А потом, потом… вспомнила про других скворцов.
Не давала мне покоя старуха, которая пришла к нам в тот самый день, когда в нашем скворечнике впервые поселились скворцы. Надо же, чтобы такое случилось! Я отчетливо помню, как мы с Мусой стояли возле окна и следили за суетившимися птицами, не подозревая, что нас ожидало в тот день.
Пришла она к нам один-единственный раз и наделала столько бед! Если бы не она, мы и сейчас продолжали бы жить как сизые голубки. Я слышала от мамы, что сизые голубки никогда не ссорятся между собою. Почему я тогда открыла старухе дверь и зачем впустила ее? Надо было дать ей от ворот поворот!
Когда разговор заходил о злых людях, мама приводила пословицу: «Старайся держаться от злых людей на выстрел!»
Но ведь если старуха сама ворвалась в нашу квартиру, то никуда уж от нее не улизнешь! По-моему, следовало изменить пословицу, сказать: «Не подпускай плохого человека на ружейный выстрел!» Это было бы правильнее.
Даима-апай все еще повторяет:
— Первое дерево… второе дерево… шесть скворцов… девять скворцов…
Птицы из арифметической задачи то улетают, то прилетают, но мои мысли очень далеко… Разве можно скрывать такую тайну от мамы? До чего мне трудно каждый раз смотреть ей в глаза, это лишь я одна знаю.
— Шаура, — подозрительно покосилась Даима-апай, — ты уже решила задачу?
Я встрепенулась. Где там!..
Дилара обернулась и незаметно для учительницы показала язык. А два брата — Гали и Вали, сидевшие за мной, дружно прыснули со смеху.
Учительница нахмурилась:
— Задачу поняла?
— Поняла, отчего не понять…
— Прекрасно, — с облегчением произнесла она. — Ну, теперь скажи, какой ответ у тебя получился? Сколько скворцов было на каждой ветке?
Дались ей эти скворцы!
Видя, что я упорно молчу, — ведь вы сами понимаете, мне не до задачи было, — учительница с беспокойством спросила:
— Что с тобой, Шаура? Может, ты хочешь со мной поговорить с глазу на глаз?
— Ничего со мной… — ответила я, отводя взгляд. А у самой слезы вот-вот брызнут!
Не стану же я всему классу рассказывать, что Муса мне не родной брат! Только про себя решила: я больше не в силах скрывать эту тайну от мамы.
Неделя, прошедшая с тех пор, неузнаваемо изменила и Мусу. Ушел куда-то из дому спокойный, добрый, серьезный мальчик, и вместо него стал жить с нами нелюдимый, раздражительный и какой-то неотесанный Муса. Будто его подменили. Он избегает оставаться с мамой наедине. Все свободное от уроков время проводит или во дворе, среди ребят, или в школе. В последнее время усиленно занимается боксом.
Мне верится и не верится, что баба-яга сказала правду. «Она могла ошибиться, — говорю я себе, — или выдумать это назло, могла просто позавидовать нашей дружной семье, такое, наверное, тоже, случается. На свете всякие люди живут, добрые и злые…»
Вечером, когда Муса был в школе, а мама после обеда прилегла на диван отдохнуть, я подошла к ней.
Не раздумывая больше, я сказала, что к нам приходила незнакомая старуха.
— Ты хоть узнала, как ее зовут? — вдруг разволновалась мама.
— Сама она не говорила, я тоже не догадалась спросить…
— В нашем ауле считать не пересчитать старушек, — сказала мама. — Хорошо ли вы ее приняли? Чаем-то хоть напоили?
Мне не хотелось нарушить слова, данного Мусе, но ведь невозможно обмануть маму. Так я оказалась меж двух огней.
— Эту старуху лучше бы и не угощать, — с трудом выдавила я.
— Почему же? — насторожилась мама, она даже поднялась с дивана. — Ну, что вдруг замолчала? У тебя уже есть тайна от мамы?
Я мрачно заявила:
— Она сказала, что Муса мне не брат, что он у нас не настоящий сын…
Если бы мама вскрикнула: «Старуха лжет!» — как я была бы рада. Но лицо у мамы стало белым-белым, как бумага. Мне почудилось, что она даже дышать перестала. Вот она тяжело опустилась на диван. Слезы так и катятся, так и катятся.
— Мамочка, прости! — проговорила я, бросившись на колени. — Я не хотела тебя огорчить, но я не могла больше молчать! Честное слово, не могла!
Прижав меня к себе, она шептала:
— Я так боялась этого… Я и твой отец хотели сказать вам об этом, когда вы вырастете… Почему нам мешают жить злые люди? Что им нужно от нас?
Так вот оно как! Теперь у меня нет никаких сомнений. Я поверила: Муса — чужой, он совсем нам чужой…
В тот день, за что бы мама ни бралась, все у нее валилось из рук. Потом, на что-то решившись, она достала бумагу. Села писать письмо. Писала очень долго.
Запечатав конверт, мама попросила меня отнести письмо на почту.
Как я уже говорила, напротив нашего дома, заслоняя небо, растет плакучая береза. Сейчас она распустилась вовсю, и каждое утро я насчитываю на ее ветвях много новых умытых, поэтому густо-зеленых маленьких листочков. С ними я здороваюсь, как с друзьями. Одни из них стыдливо жмутся к стволу, другие весело качаются, как на качелях, а некоторые совсем не замечают меня. Это те, которые важничают.
