Одно плохо: живцы как будто сговорились сразу же умирать. Не успеет какая-нибудь самая жизнерадостная рыбешка попасть на крючке в воду и — готова, перевернулась кверху животом… Спасибо маленькому соседскому Диму: тот удочкой — самой обыкновенной, ерундовой — таскал пескаря за пескарем и отдавал Утенку. Диму очень хотелось поглядеть на живого сома. Он его еще никогда не видел. И поэтому постоянно торчал на берегу, ожидая, когда Утенок этого сома вытащит. И отдавал Тимке за это всех своих пескарей.
Сом, конечно, был бы давным-давно пойман, если б не оказалось страшно много людей, желавших этому помешать.
Во-первых, девчонки. Они с утра приходили целыми толпами, бултыхались в воду, начинали барахтаться, брызгаться и визжать, и так целый день — барахтались, брызгались и визжали. Мелководье так и кишело ими, как головастиками. Когда девчонки ели, или отдыхали, или еще что-нибудь делали, — неизвестно…
Маленькие ребятишки туда же: решили было дразниться, кидать в воду щепки и камни, плеваться с моста, но когда кое-кому досталось удилищем по спине — сразу перестали.
Хуже всего, когда являлся длинный Горька со своей компанией. Если ребята приходили с удочками, было еще терпимо. Правда, у Горьки обязательно или крючок оборвется, или еще что-нибудь случится, или ему просто надоест глазеть на поплавок, и вот он начинает слоняться по берегу — надоедает всем разговорами о разных книгах (он их очень любил и читал даже за едой) и во все сует свой нос. А что ему сделаешь, если за него все мальчишки от Набережной до Полевой…
Сегодня, например, ребята притащили откуда-то здоровенную доску и плавали на ней, как на лодке. Вообще-то изобретение интересное. Но Горька и его друзья подняли такой шум и волны, что не только сом, но и пескари у Дима перестали клевать.
Только через полчаса после того, как мореплаватели окончательно выбились из сил и, стуча зубами, разлеглись на припеке, Диму удалось подсечь калинку. Калинки — это такие маленькие симпатичные рыбки с тонкими, как из папиросной бумаги, чешуйками — совсем еще не выросшие лещевы дети.
Горька тотчас увидел, как Дим вытащил рыбку, и, конечно, подплыл к свае:
— Калинку поймал? Это что — калинка? Ребята, смотрите, — калинка! Какая маленькая… Давай выпустим калинку, а?.. Ну, выпустим, что ли?.. Пусти, тебе говорят!
И когда калинка уплыла, повернул свое совсем черное от загара лицо к Утенку:
— А ты что на меня уставился, как Бармалей? Жалко, что ль?
— Не жалко… — буркнул Утенок, отворачиваясь, — только я рыбу ловлю, а вы купаетесь тут…
— Ну и что?
— А то, что мешаете… Совести нет…
Горька подумал минутку и сказал:
— Это у тебя нет совести. Ты кто?.. Твоя речка?.. Речка — общая. А если ты так говоришь, значит, ты — единоличник.
Он поплыл прочь и загорланил:
— Эгей-гей! Смотрите все сюда! Смотрите, как обезьяны плавают! Сейчас покажу!
Нырнул, перевернулся в воде вниз головой, заболтал руками, ногами — все нарочно, конечно.
За ним опять полезли в воду остальные ребята, о сваи забились такие волны, что Утенок плюнул, смотал свою снасть и ушел. Конечно, так не только сома — лягушку не поймаешь…
Через день Утенок опять пришел к мосту.
Солнце только всходило. Кругом — ни души. Лишь эскадра чьих-то уток с селезнем впереди, вытянувшись строгой цепочкой, с кряканьем пересекала речку, плывя к камышам на другой стороне. За ними по воде разбегался след, как за настоящими кораблями.
Оглядевшись, Утенок подошел к телеграфному столбу у моста и на видном месте прилепил бумажку:
ОБЪЯВЛЕНИЕ
Милиция сообщает, что купаться в реке запрещено с 10 июня, так как в речку заплыл осьменог. Купаться запрещено, особенно в глубоком месте. Штраф 10 руб.
Милиция.
Это все сам Утенок сочинил и написал.
— Покупаетесь теперь… — сказал он, прихлопывая бумажку кулаком. — Увидим… Ладно… Это мы увидим… кто «единоличник»… «Бармалей». Сам-то ты и есть Бармалей, длинноногий черт! В другой раз будешь знать!
Затем он спустился на сваи, размотал свой спиннинг, прицепил к крючку принесенного в консервной банке полуживого пескаря, ожидавшего своей участи еще со вчерашнего дня, и забросил его в воду.
Но тут появилась стайка самых вредных девчонок, Тимка еще издали услышал, как они хохотали и визжали. Одна задержалась у столба, прочитала объявление и окликнула прошедших вперед подруг. Те вернулись, столпились вокруг нее и загалдели все разом. Потом трусливо приблизились к берегу, сели на траве и уставились в воду, тихо о чем-то переговариваясь. Посидев так немного, они поднялись и побежали обратно в поселок.
Утенок самодовольно ухмыльнулся.
Вскоре за девчонками прибыл и Горька с друзьями. Он шел в середине и что-то указывал старшему Димову брату — Вовке—и Юрке, сыну врача, которые вдвоем волокли за ошейник лохматого Горькиного пса Барбоса. Его вели купаться, а он упирался и не хотел идти. Следом шли Женя, который в прошлом году ездил в Крым, а плавать все равно не научился, и Дим со своей удочкой.
Горька первый увидел объявление, лениво подошел, глянул мельком и вдруг заорал и запрыгал, будто его змея ужалила в пятку.
Он догнал ребят и уже не шел, а пятился задом, не переставая что-то говорил и махал руками, прямо как дирижер оркестра в парке.
Барбоса бросили, и он удрал.
Горька скатился вниз по свае кубарем, чуть Утенку на голову не сел.
— Тимка, читал, а? Видал, а?
Не больно-то Утенку хотелось с ним разговаривать, но он кивнул — просто так. Горька же ничего не заметил.
— Ты скажи, а? Осьминог! У нас — осьминог! А? Осьминог живой!.. Ты не знаешь — он еще никого не утаскивал? Нет?
— Почем я знаю…
Остальные ребята тоже слезли на сваи. Горька вертелся, вздыхал и, жмурясь, тряс головой: как будто это и вправду такое большое счастье — осьминог в реке. Но такой уж человек был Горька!..
— Осьминог! Как в настоящем море! — не унимался Горька. — Я ж о нем давно мечтаю! Теперь нам бы акулу, правда? Или еще лучше — пару акул. Как ты думаешь, Тимк?
Утенок подумал, что даже одного осьминога было бы чересчур довольно, если б ему и в самом деле вздумалось погостить в этой реке, но согласился, что, конечно, хорошо добавить в реку и акулу, а двух акул — и еще лучше.
Остальные мальчишки не особенно радовались и молчали. Только Юрка, врача сын, который и сам читал книги, конечно, не так много, как Горька, но тоже порядочно и всегда с Горькой спорил, сказал:
— А по-моему — ерунда это. Откуда он к нам попал-то?
Утенок только собрался придумать, что бы такое соврать, а у Горьки уже готов ответ:
— Как откуда? Из моря. Географию знаешь? Наша речка впадает в другую, а другая — в третью, третья — в море… Вот он и приплыл. Из моря — в речку, потом — в другую, потом — к нам. Очень просто.
— А что ему у нас делать?..
— Это уж он сам знает. Может, захотел попутешествовать. Или ему там у себя надоело. Или еще что. Откуда я знаю?
— А может, он дальше поплыл?
— Куда он поплывет? — забеспокоился Горька. — Зачем ему плыть? Не знаешь, а говоришь. Плохо ему у нас? Лучше, чем у нас, он нигде не найдет. Глубоко. Ямы есть. Вода чистая. Еды много.
— А что он ест? — спросил Вовка, который за всю жизнь прочитал только одну книжку — «Лягушка-путешественница»— и во всем верил Горьке.
— Ест? Все!.. То есть все живое: кошек, собак, рыб, но больше всего любит людей.
— А… какой он?
Тут уж Горька разошелся. Что касается осьминогов, акул, змей и разных других таких же тварей, то о них он мог говорить хоть целый день.
— Восемь щупалец — это такие длинные лапы, как змеи… Сам — липкий, холодный, весь в присосках. Сидишь вот ты сейчас — и вдруг из воды высовывается щупальце и тебя за ногу и под воду… Запоешь…
Все поджали ноги и стали смотреть на воду. Странно, Утенку тоже почему-то захотелось податься куда-нибудь подальше от воды… Но он все-таки смело добавил:
— Да-да. Правда-правда. И я слышал. Сидит в воде, спрятался и поджидает. Как кто в воду, он его — хоп. Он — умный. Все понимает.
— Осьминог! — вздыхал Горька. — Даже не верится. А я проснулся сегодня утром — и так у меня радостно на душе — ну, думаю, обязательно сегодня случится что-нибудь хорошее: наверное, найду какой-нибудь зарытый старинный пистолет или еще что… А оказалось — осьминог…
Он все оглядывался то на одного, то на другого. Удивлялся: чего же они не радуются? А те не сводили глаз с темной глубины под мостом и жались друг к другу.
— Может, его уже поймали? — шепотом выразил надежду Женя.
— Как же ты его поймаешь? — сразу окрысился на него Горька. — Нашелся ловец! Так он тебе и дался! Ты, может, думаешь, это тебе головастик? Не-е-ет, его теперь ловить — унылая затея. Вот подожди: к будущему лету они здесь разведутся…
