Криволапов сердито дернул ус и велел Глобусу протирать палубу, чего Глобус не любил. На баркасах расхохотались. Я не смеялся. Я сочувствовал Криволапову. Он был самый аккуратный и хороший старшина, много раз премированный. Но ложка дегтя портит бочку меда. Дней пять назад была ревизия водолазного имущества. Водолазные старшины отвечают за водолазное имущество на баркасе. У всех старшин оказалось имущество в полном порядке, а у Криволапова на одном водолазном ботинке не хватало свинцовой подметки.
Ревизор сказал, что Криволапов, видимо, продал ее охотникам на дробь. Глобус в сотый раз рассказывал историю с откушенной, подметкой. Никто не верил.
Признаться, и я сомневался: Глобус мог наврать, а Криволапов отмалчивался.
Когда наши баркасы вошли через узкое горло в бухту, появилось судно, стало поперек входа и опустило до дна металлическую сеть.
Выход из бухты был закрыт для акулы.
Водолазы оделись и спустились на дно, чтобы найти акулу и выгнать ее на поверхность. В руках у них были багры. Криволапов на своем баркасе стоял рядом с Авдеевым. Он, глядя на пузырьки, покрикивал в телефон:
— Вправо пошла! Стой! Не ходи дальше! Так! Верно! А, птички-воробушки, коли ее! Что-о? Не достать? Пусти золотником пузырей! Ходу ей не давай! Регулируй воздух!.. Какой, же ты после этого водолаз? Что-о? Не успел? А вот как заставлю вне очереди драить палубу — успеешь!
С других баркасов тоже раздавались возгласы водолазных старшин. По всей поверхности бухты подскакивали и лопались пузырьки.
Наш баркас задержался из-за порчи моторного компрессора. И как только его наладили, я взял в руки багор со стальным наконечником и спустился под воду.
Глубина была 8 морских сажен. Я встал на грунт и оглянулся.
Вода была прозрачная, зеленоватая вода океана. Колыхались разноцветные медузы, пробегала рыбья мелюзга с золотыми перышками. Под ногами, на песке лежали синеватые перламутровые ракушки, а местами виднелись крупные океанские звезды, которые шевелили, как осьминоги, длинными красноватыми лучами-щупальцами.
Я осмотрелся еще раз по сторонам и двинулся вперед.
Сделал я шагов десять и увидел: впереди мелькнуло что-то темное. Вгляделся через стекло: акула. Огромная акула, первый раз такую встретил.
Акула шла в мою сторону.
Я крепко сжал багор в кулаке и стал следить за акулой. Тут я заметил вдали водолаза, который смешно качал головой и сильно бурлил золотником: от него акула и бежала.
Справа от меня показался другой водолаз с багром в руке.
Слева, как из тумана, вышла медная макушка третьего.
Водолазы шли на акулу, отчаянно бурлили из шлемов и качали баграми.
Я ждал акулу, накапливая в костюме воздух.
Вот акула уже саженях в двух от меня, даже видны ее маленькие злые глазки. Я сильно надавил головой на пуговку золотника и выпустил из шлема бурный столб пузырей. Акула изогнулась и помчалась кверху.
А я оторвался вслед за ней от грунта, поднял обеими руками багор и ткнул им в белое акулье брюхо.
Не знаю точно, больно ли уколол я, но она моментально скрылась из виду.
Пока я стоял на грунте, дожидаясь, и смотрел через иллюминатор, с баркаса по телефону мой старшина Окороков сообщил:
— Выходи, акула пошла поверху.
Я вышел на поверхность, забрался на трап баркаса, освободился от шлема и сразу оглянулся. Шлюпка с молодыми снайперами качалась. Это акула, выйдя из воды, качнула ее, а сама, как торпеда, выставив острый плавник, мчалась к тихому мысу, где один из краснофлотцев наводил на нее пушку.
Водолазные баркасы подошли к левому берегу. Ребята со шлюпки выпалили почти одновременно. Они попали, но крохотные пули лишь ковырнули акулью кожу.
Акула круто выгнулась, чтобы нырнуть вглубь.
Но тут грохнула пушка. Бухта вздрогнула.
Акула странно подпрыгнула и упала всей своей тяжестью на воду. Через несколько секунд она шумно перевернулась на спину, сверкнув на солнце длинным мраморным брюхом.
На берегу закричали «ура».
Еще не разошлись круги, а молодые купальщики, отфыркиваясь, уже плыли к акуле. Минут через двадцать буксир зацепил акулу крюком и отбуксировал к берегу. Акула была тяжелая — ее поднимал из воды плавучий кран.
Акуле разрезали брюхо. Собралась большая толпа. Пришли и водолазы. В сторонке молча стоял Криволапов.
Из огромного желудка акулы вытащили непрожеванную швабру, полмешка картошки, матросские парусиновые штаны, ножку козленка с шерстью и копытцем.
Публика была удивлена невиданной прожорливостью акулы.
А еще в брюхе акулы нашли одну полупрожеванную рыбку, краба с обломанными ногами и какую-то облипшую жиром плитку. Весь этот инвентарь из акульего брюха выбросили в яму. Тут набежали собаки, зарычали и стали драться из-за добычи.
— Прямо кладовка, — сообщил Глобус Криволапову, — и чего только в ее брюхе нет: рублей на пятьсот добра всякого!
— Птички-воробушки! — обрадовался хозяйственный Криволапов и, наклонившись к Глобусу, чтобы я не слышал, сказал ему тихонько:
— А ну-ка, сбегай, посмотри, нет ли там нашей свинцовой подметки.
Глобус вернулся и спросил матросов, которые резали акуле брюхо, не попадалась ли им — свинцовая подметка.
— Медный сундук нашли, — засмеялись матросы, — а свинца нет: наверно, в животе растопился.
Подметку Глобуса я увидел у собаки: она держала лапами свинцовую плитку и слизывала с нее акулий жир.
Я прогнал собаку, и вручил подметку Глобусу.
Дело было на реке Волхове. Работал я тогда вместе с водолазом Никитиным.
Однажды с парома упал в воду ящик с инструментом. Никитин собирался повесить на вешалки наши водолазные рубахи. Но пока он крутил огромную козью ножку, работа случилась. Недолго думая, Никитин напялил на себя рубаху, благо она под рукой оказалась, надели мы ему ботинки, навесили груза, затянули подхвостником.
— Ну, пуд вермишеля, надевай шлем! — сказал Никитин.
— На помпу — качать воздух! — крикнул я, и вместе с Васей Пименовым мы надели на Никитина шлем.
Спустился Никитин на дно Волхова, пошел по грунту и вскоре увидел ящик, который лежал в каменном углублении дна. Никитин наклонился и протянул уже к ящику руку, как вдруг кто-то сзади ударил его в спину. Обернулся Никитин: тишина, на грунте, никого нет. «Ну кто здесь может быть, кроме меня самого? — подумал Никитин. — Наверное, померещилось. Это, видимо, от борща — четыре тарелки съел».
Но только Никитин снова наклонился к ящику, как опять его кто-то — раз в спину!
— Ах ты, пуд вермишеля! — рассердился Никитин, выпрямился и огляделся по сторонам. Ни души не видать на грунте. Одна галька да желтый песок. А вправо два сига промелькнули.
«Должно быть, сиг в спину толкнул сдуру», решил Никитин и снова потянулся к ящику.
Но тут опять как толкнет его кто-то в спину. Вскочил Никитин, озирается: ни сигов, ничего не видать. Кругом вода, а под ногами дно.
— Ах, пуд вермишеля, да кто же это? Пойду-ка скажу ребятам.
Смотрим — выходит Никитин из воды. Сняли с него шлем, спрашиваем:
— Что так скоро? Нашел ящик?
— Нашел, да не взял. Меня, пуд вермишеля, под водой бить начали.
Мы на него глаза вытаращили: рехнулся он, что ли?
— И всё по спине норовит ударить, — говорит с обидой в голосе Никитин. — Ударит, оглянусь — нет никого. Раздевайте-ка меня, пуд вермишеля, не полезу больше.
Переглянулись мы с Пименовым и раздели Никитина поскорей.
А в это время с парома прислали человека справиться, скоро ли мы достанем ящик. Пименов тогда нервный был, у него две недели назад родной брат умер. Послал он их к чертям, натянул второпях на себя рубаху Никитина и быстро ушел в воду.
Скоро он дал сигнал: «Тащите наверх!»
Подтянули его к трапу. Сняли шлем.
— Ну как?
— Какая-то нечистая сила завелась у ящика. Толкнет в спину, оглянешься — исчезнет! — бормочет Пименов, а сам в глаза не глядит и вид у него нехороший, все лицо в красных пятнах.
Раздели его. Однако ящик надо достать. Сам паромщик с целой делегацией явился за ним.
— Что ж, — говорю. — Видать, моя очередь лезть. Тем более, что в нечистую силу я не верю.
Взял я водолазную рубаху, что стянули с Пименова, и напялил на себя. Знал я, что рост у нас одинаковый. Сунул ноги в ботинки, а Пименов с Никитиным надели на меня манишку и начали ее привинчивать. Пименов спереди, Никитин сзади.
А когда я наклонился подтянуть с колен складки рубахи, Никитин возьми да и толкни меня в спину.
— Не толкайся, — говорю ему. — Тоже нашел время баловаться.
— Я не толкал, — отвечает Никитин. А сам улыбается.
Повернулся я тогда спиной к Пименову.
— Лучше ты, Вася, приверни задние барашки, а то Никитин дурака валяет.
