— Ну да еще…
— Что ж тогда тебя на арифметику потянуло?
— Да не пил я портвейна!
— Завтра ведь все равно узнаю!
— Завтра… — сказал отец, — завтра, завтра не сегодня, так лентяи говорят. Тащи, Витек, принадлежности.
Принес я ему. Он говорит:
— Считай и записывай. Значит, так… Один умножь на триста шестьдесят пять.
Я говорю:
— Это трудно. Мы еще высшую математику не проходили.
— Ты не остри, а записывай. Дели теперь на двадцать четыре.
— Разделил.
— Теперь еще на тридцать дели. Сколько получается?
— Пятьсот семь тысячных.
— Вот так, — с удовольствием сказал отец. — Если в сутки ты проспишь только один час лишний, то… Умножаем на триста шестьдесят пять — это часы… делим на двадцать четыре — сутки… делим на тридцать — месяцы. Сколько там?
— Пятьсот семь тысячных.
— Вот. Пятьсот семь тысячных! Считай — полмесяца в год псу под хвост ты выбрасываешь, если спишь лишний час. Считай, что эти полмесяца ты не живешь, они у тебя из твоей жизни вычеркнуты. А за всю жизнь года три набежит.
Мама убирала со стола и не обращала внимания на нашу арифметику. Но когда она услышала, что один час превратился в три года, то заинтересовалась. Она присела возле отца и заглянула в бумажку.
— Вычислил-то правильно?
— Ага… — сказал отец. — Поняла теперь? Математически можно учесть абсолютно все.
— Давай тогда мою задачку реши, — попросила мама.
Отец обрадовался, заулыбался. Мама на его математику всегда — ноль внимания. А тут — сама просит!
— Ну, ну… — говорит отец. — Каковы условия задачи?
— Таковы…
Мать усмехнулась, и я сразу понял, что сейчас она ему выдаст. А отец ничего не заметил, потому что портвейн он, конечно, по дороге все-таки выпил.
— Вот мои условия, — сказала мама. — Сначала ты двенадцать умножь на два.
— Двадцать четыре, — бодро ответил отец.
— Нет, ты запиши.
— Запишем, — согласился отец и вывел на бумаге двадцать четыре.
— Теперь так… Если считать от двадцати лет и посейчас… Это будет тридцать. Умножай все на тридцать.
— Семьсот двадцать.
— А теперь умножай еще на рупь пятьдесят.
— На один и пять десятых? — спросил отец.
— Нет, на рупь пятьдесят, — твердо сказала мать.
— Одна тысяча восемьдесят рублей.
— Вот тебе и арифметика, — сказала мама. — Вот тебе и портвейн с получки. Тысячу восемьдесят рублей ты только на этом из семьи вынул за все годы. А если считать между получками, да праздники, да Ваську Соломонова, да остальных забулдыг, которых ты поишь… Тут на три умножить — еще и мало. Ну, пускай на три… Тут я и сама вычислю. Три тысячи двести сорок рублей — с ума сойти! Дом можно купить!
— Дом у тебя есть, — возразил отец.
— Значит, на другое бы что полезное пошло!
— Мопед «Рига», например, — намекнул я, — всего сто девяносто рубчиков.
— Всего! — возмутился отец. — Ты их заработай сначала, сто девяносто!
— Ты же обещал.
— Обещал — будет.
— Когда?
— Своевременно.
— Когда помру?
Отец посмотрел на меня с какой-то, мне показалось, обидой. И меня сразу будто кольнуло. Зря я, наверное, вякнул насчет мопеда. Получается, что все мы против него одного. Как будто он нам вредитель. И всегда во всем виноват. А тут еще Людка! Сидела все время тихо, только глаза таращила, а теперь сообразила.
— А сапожки всего пятьдесят стоят.
Людка старше меня на три года, но я ее как хочу зажимаю.
— Ты сиди, — говорю, — повариха. За эти сапожки ты еще сто раз перекувырнешься.
Людка на меня не смотрит, а обращается к маме. Тянет таким капризным голосом, будто у нее соску отняли.
— Мам, — говорит она, — Витьке, значит, мопед можно, а мне даже сапожки нельзя?
— И думать не мечтай! — отвечает мама. — Пятьдесят рублей! С ума совсем посходили! И за десятку поносишь, не развалишься.
— А Витьке…
— И Витьке ничего не будет. Велосипед есть — и хватит. Тоже еще моду взяли — с пеленок на моторе ездить.
До чего же у Людки характер подлый! Сказала про сапожки — и сиди молчи, знает, что все равно купят. Так нет, обязательно нужно еще про мопед вякнуть. Это она чтобы не ей одной плохо было.
Двинул я Людку ногой под столом и говорю:
— Между прочим, Кольке купили, а у него отец меньше зарабатывает.
— Он меньше и пропивает. — Тут мама посмотрела на отца.
— А ну вас к черту! — рассердился отец. — Все вы на деньги переводите!
Отец вылез из-за стола и ушел в комнату.
Мне отца вроде бы опять жалко стало. Что на него все набрасываются?! Отец у нас нормальный, не хуже, чем у других. Даже еще получше: ни с кем не ссорится, нас с Людкой никогда пальцем не тронул. Он и с мамой не ругается, а только слушает. И на вино для себя он мало тратит. Просто он добрый. Когда у него деньги есть, за ним целый хвост таскается, а он всех угощает.
Отца мне, конечно, жалко, но и мопед купить тоже было бы не вредно. «Рига» — классный мопед, почти как мотоцикл. Мы с Колькой на нем вдвоем по асфальту на полсотни зашпариваем.
Вылез я из-за стола и пошел к отцу в комнату — выяснять насчет мопеда. Я, конечно, не дурак, чтобы сразу к нему приставать, если он только что рассердился. Я говорю:
— Пап, а насчет этого лишнего часа ты здорово придумал. Может, мне и правда на час раньше вставать?
Отцу если хорошее что скажешь, он сразу верит.
— Ага, — говорит, — понял все-таки?
— Понял.
— Значит, варит у тебя котелок, — говорит отец. — Знаешь, Витек, я ведь на тебя надеюсь. Уж ты-то школу не бросишь после восьмого, как Людка? Будешь дальше учиться? Правда, десятилетки в нашем совхозе нет, но ведь до Приморска на автобусе всего двадцать минут.
— На мопеде пятнадцать минут, — говорю я.
— Вас понял, перехожу на прием, — засмеялся отец.
— А когда будет прием? — спросил я.
— Летом, — сказал отец. — Летом что-нибудь сообразим. У меня премия наклевывается, и мать маленько потрясем. Ты только год закончи получше, без троек.
— У нас не заржавеет, — сказал я. — А на час раньше я могу хоть с завтрашнего дня вставать.
Отец посмотрел на меня и вдруг задумался.
— А что ты с этим часом делать будешь?
— Так ты же сам говорил?!
— Говорить-то говорил. А сейчас вот подумал: к чему тебе этот час в твоем детском возрасте?
— Вообще-то ни к чему, — говорю я. — Уроки у меня всегда с вечера сделаны.
— А хочешь, я тебе, наоборот, так рассчитаю, что ты будешь полчаса лишних спать?
Я жутко обрадовался. Но обрадовался внутри. Снаружи ничего не показал. В таких делах человека лучше всего на «слабо» брать. Против «слабо» никто устоять не может — ни большие, ни маленькие. Ну, может, только самые маленькие, грудные, которые еще ничего не понимают…
Я говорю отцу:
— На полчаса у тебя ничего не получится. Минут на пять разве…
— Давай бумагу, — говорит отец.
Я дал.
Отец посмотрел на меня с хитрецой. Жутко у него вид был довольный, будто он мне уже мопед купил.
— Думаешь, наверное, я буду считать, сколько там тебе лишних секунд можно поспать? — говорит он. — Нет, товарищ начальник. Мы будем считать с точки зрения: сколько тебе на дело потребуется. Вот ты проснулся… Сколько тебе нужно на одевание? Пять минут, десять?
— Ну, пять, — говорю, — а может, и десять.
Отец снял с руки часы и положил их на стол.
— Снимай штаны. И рубашку снимай, и ботинки. Ложись на кушетку.
«Вот еще, — думаю, — интересно. В комнате свет горит. По телевизору оперу какую-то показывают… А я как полоумный должен штаны снимать и ложиться».
Хотел я сказать, что не нужно мне никаких лишних минут, но вспомнил про мопед и не стал спорить. Разделся, покидал одежду на стул и лег.
— Да не так, — говорит отец. — Ты стул рядом поставь. Штаны на спинку повесь так, чтобы в них ноги сами прыгнули. И рубашку сложи, чтобы не искать, где рукава, где ворот. Ботинки рядышком поставь около стула, расшнуруй их как следует. Вот теперь ложись. А теперь пошел!
Я вскочил, стал одеваться. Отец на часы смотрит, даже звук в телевизоре выключил, чтобы считать не мешал. Я штаны натягиваю и смотрю, как на экране артисты рот разевают, будто рыбы.
— Девяносто секунд, — говорит отец. — Полторы минуты — вот сколько тебе на одевание требуется. Давай дальше.
— Умываться, что ли?
— А ты в школу грязный ходишь или как?
— Да нет, — говорю я. — Сейчас-то умываться, или ты так рассчитаешь?
— Умывайся.
Пошел я на кухню. Там мать у плиты еще возится, корове запарку готовит. Я сунулся к рукомойнику, а она спрашивает:
— Что это тебя с вечера на умывание потянуло?
— А что, нельзя?
— Да так… — усмехнулась мать. — Впервые замечаю.
— Мало ли что впервые бывает, — говорю я. — У нас вон в магазине мопеды привезли, тоже впервые…
