— Последний год, — начал он, — я жил в соседней Т-ой области, в районном городке Любимовске. В нем обитает мой старинный друг Игорь Толстиков. Помнишь, Лена, я тебе рассказывал, что в свое время мне удалось помочь ему…
— Это тот Игорь, который оказался в секте и чуть было не передал сектантам свое имущество? — спросила мама.
— Верно. Впрочем, дело тогда было даже не в имуществе, а в душе Игоря, которую он чуть не продал неизвестно кому. Так вот, сейчас он — бизнесмен средней руки, у него небольшая фирма. Я благодарен ему, — он и приютил меня, и дал работу. Правда, работа была скорее номинальная: я числился кем-то вроде помощника по связям с общественностью. Представляете, вся фирма — десять человек, зато есть помощник по связям с общественностью… Знаю, знаю, что ты скажешь, Леночка, — обратился папа к маме, — но меня оправдывает то, что получал я совсем небольшие деньги, да и отрабатывал их честно. Да… Ну так вот, у меня оставалось еще и свободное время, и я стал понемногу возвращаться к прежней профессии.
Здесь я должна сделать небольшое пояснение. Мой папа — этнограф по профессии. Он знает несколько языков, причем не обычных, типа английского или немецкого, а, например, старославянский или древнегреческий. Папа многие годы занимался изучением племени вятичей, которые жили и на территории нашего края, его серьезно увлекал вопрос, откуда появились славяне. Правда, кандидатскую он так и не защитил. Мама говорит, что папа очень талантливый человек, но его гипотезы настолько смелы, что их всерьез не принимали. Например, папа однажды написал статью, в которой доказывал, что любая народная сказка — это зашифрованная историческая и культурная память народа. Над статьей, по словам мамы, очень много смеялись. Коллеги в шутку просили расшифровать им, к примеру, «Колобок» или «Репку». Когда началась перестройка, папа сначала ушел в журналистику, а потом даже пару лет проработал учителем истории в школе. Впрочем, я слишком увлеклась. Вернусь к разговору.
— Ты решил доказать общественности Любимовска, что наша славянская родина — это Дунай? — насмешливо спросила мама.
— Нет, там просто была очень приличная газета, в которой местные краеведы бились друг с другом по тем или иным вопросам. Я до поры до времени отмалчивался, но когда один из местных патриотов взял и раскопал последний вятичский курган в тех краях, мне пришлось выступить. Представляешь, этот старик-краевед, дери его муха…
— Не ругайся при дочери!
— Да это разве ругань? Так вот, где-то он разузнал про курган, собрал местных энтузиастов и они сравняли его с землей. К своему удивлению, краевед ничего там не обнаружил, кроме горсти мокрого праха, и с детской непосредственностью рассказал об этом в газете. Вот мне и пришлось проводить ликбез: писать о том, кто такие вятичи, как они хоронили своих покойников. Одним словом, получился цикл статей, в котором нашлось место даже Илье Муромцу.
— А что, папа, разве Илья Муромец вятич? — спросила я папу.
— Какого он был роду-племени, дочка, точно не известно, но вот, помнишь, в былине рассказывается, как он в Киев проехал через леса, где сидел Соловей-разбойник?
— Помню. И никто ему не поверил, пока он Соловья-разбойника не предъявил.
— Правильно. А расшифровывается эта былина очень просто: дорога из Мурома в Киев шла через места обитания вятичей.
— То есть и через наши тоже?
— Почти. Мы находимся на северной границе земли вятичей. А вот Любимовск как раз в самом что ни на есть центре. И кроме охоты и рыболовства занимались вятичи, увы, и грабежом. Их сторожевые посты располагались на вековых дубах, и стоило путнику появиться на лесной дороге, как они свистом давали друг другу об этом знать.
— Получается, Соловей-разбойник — это вятич?
— Получается так.
— Здорово!
— Слушайте, други, — не выдержала мама, — так мы никогда не подойдем к…
— К чему? — улыбнулся папа.
— К тому самому.
— Так я о нем и говорю — об этом самом. Представляешь, после серии статей Игорь взял да издал их отдельной брошюрой. И спустя какое-то время начались чудеса.
— Тебе предложили писать кандидатскую?
— Бери выше.
— Боюсь.
— То-то и оно. И я стал пугаться.
— Слушай, Корнилов, ты меня заинтриговал.
— Слава Богу, а то — «никак не перейдем»…
— Сдаюсь. Я вся внимание.
Надо ли говорить, что и я тоже была — вся внимание.
Глава 3.
1.
Из дневника Марии Корниловой.
18.05.1993 г. Воскресенье.
Вчера не успела закончить. Хорошо, что сегодня выходной и я до завтрака могу все успеть дописать. Итак, папа рассказал, что в Любимовске у него при помощи дяди Игоря вышла брошюра о вятичах.
— Ничего особенного. Азы, ликбез. А народ вдруг увидел во мне большого специалиста. Стали приглашать в отдаленные села — в школах я читал лекции, затем мне показывали местные достопримечательности. Признаюсь, такой интерес к истории родного края, к истории славян меня радовал.
— Ты заодно стал пропагандировать свою дунайскую теорию, — опять съехидничала мама. — Или так осмелел, что стал им про сказки вещать?
— Зря смеешься. Материально народ в тех краях не сладко живет, а потому такая тяга людей к знаниям радовала. Потом для меня открылся и другой Любимовск — город, в котором жили очень уважаемые интеллигентные семьи, помнящие свои родословные со времен Петра Первого. Представителем одной из таких семей был Сергий Иоаннович Изволокин.
— Сергий Иоаннович?
— Именно так. Я ему при первой встрече дал максимум семьдесят лет, оказалось — восемьдесят пять. Живой такой старик, крепкий. В школе всю жизнь математику преподавал, как и его отец, а раньше дед. Библиотека у Сергия Иоанновича была прекрасная. Вот на этой почве мы с ним и подружились. Когда я то письмо получил, первым делом к Изволокину пошел.
— Какое письмо?
— Может быть, роковое, а может, счастливое. Но мне кажется, в любом случае — судьбоносное для меня.
И папа вдруг умолк. Он смотрел, как внизу тихо несла свои воды Голубица, а мы с мамой не решались его ни о чем спрашивать. Наконец, папа вздохнул, улыбнулся и продолжил свой рассказ.
— Письмо пришло из Ирландии. На конверте был написан адрес местной газеты и моя фамилия. Обратный адрес — республика Ирландия, город Голуэй, общество любителей старины. И все — ни улицы, ни дома, ни фамилии. В письме было написано примерно следующее. Члены этого самого общества имеют честь обратиться ко мне с просьбой. Уроженцем их города был некий Фергюс Гроган. Жил он в Голуэе где-то в середине одиннадцатого века. Человек был богатый, уважаемый. Но когда после родов умерла его жена, оставив ему маленькую дочь Анну, Фергюс замкнулся, ушел в себя, отгородившись от всего окружающего мира.
Я почему-то живо представила всю эту историю и спросила папу:
— А сколько было лет этому Грогану?
— Когда родилась Анна, двадцать семь… Так о чем я? Да, и вот однажды он бросает все свои дела, продает дом и уезжает не только из Голуэя, но и из Ирландии. Через пять лет его следы отыскиваются не где-нибудь, а в Византии, в одном из монастырей. Судя по всему, Фергюс принял постриг и стал называться отцом Корнилием. Анна, которой в ту пору исполнилось лет тринадцать-четырнадцать, была для Фергюса-Корнилия самым дорогим существом на свете. И дочь отвечала отцу столь же сильной сердечной привязанностью. По крайней мере, когда по просьбе киевского князя из Византии направили группу священников и в их число попал наш герой, он не хотел брать с собой Анну, видимо понимая, что путешествие предстоит не из легких. Но девочка была непреклонна. И приблизительно в 1057 году они оказались на Руси. Своих священников у нас тогда не хватало, да и грамотность их оставляла желать лучшего. А Корнилий, похоже, кроме греческого успел изучить и язык той страны, куда прибыл. В Киеве он долго не задержался. Его направили сначала в Чернигов, а затем еще севернее — в землю вятичей. И вот здесь следы Кельта…
— Кельта? — переспросила мама.
— Забыл сказать, что в Византии его прозвали Белый Кельт, наверное, за происхождение и цвет волос… Где-то в земле вятичей следы его теряются. Вот члены общества и обращаются ко мне, как знатоку истории и культуры вятичей, попробовать найти следы их земляка. А чтобы поиски эти вышли для меня на первое место, они сообщили, что на мое имя в качестве аванса переведена энная сумма, причем даже в случае неудачи ее можно будет не возвращать. А в случае удачи, то есть если я найду Кельта и его дочь, получу сумму в три раза большую.
— Ты не шутишь?
— Отнюдь.
— И эта сумма…
— Скоро нашла меня. Десять тысяч долларов.
