— Нет, — сказал директор. — Попал в кино. Смотрел там фильм про шпионов.
ТРЕТЬИ ПОДРОБНОСТИ
ПРО ЖАЛОБНУЮ НЕПРАВДУ И МНОГОЕ ДРУГОЕ
Продавец кондитерского магазина был большой прогульщик. Чуть что, бросал свой магазин, убегал в кино, в зоопарк, просто погулять по улице. Он вернулся из кино и увидел: в жалобной книге появилась новенькая жалоба.
«Ёлки-палки! — подумал продавец. — Булочек в магазине полно, пирожных сколько хочешь, тортов двадцать семь штук, а тут неправду пишут. И шапочка у меня не на носу. В кармане. Чтоб не догадались, когда я кино смотрю, а работу прогуливаю. Было бы хорошо, — размечтался продавец, — найти, кто эту жалобную неправду написал. Найти и стукнуть по лбу какой-нибудь гирей».
Продавец взял большую гирю — пять килограммов и пошёл искать. Ещё он взял с собой жалобную книгу. Вот зачем.
В кино, которое смотрел продавец, самого главного шпиона поймали по почерку. Каждый грамотный человек пишет буквы иначе, чем другие. У каждого свой почерк. Вот и шпион: написал красивым почерком шпионское донесение, а потом тем же почерком написал письмо своей двоюродной тёте. А двоюродная тётя оказалась командиром разведчиков, которые этого шпиона ловили. Она увидела: письмо и донесение одним и тем же почерком написаны, сразу догадалась, кто шпион. Продавец тоже решил своих жалобных обманщиков по почерку ловить. С гирей и жалобной книгой вышел из магазина, стал уговаривать всех прохожих писать жалобы. Хотел посмотреть, каким они будут почерком писать, тем самым или другим.
— На что же нам жаловаться? — спрашивали прохожие продавца.
— Не важно, — отвечал он. — Жалуйтесь на что хотите.
Прохожие обрадовались, стали писать жалобы. Выстроилась большая очередь.
Один прохожий написал в жалобную книгу: «Я жалуюсь на тех, кто толкается на улице. В этом году меня толкнули девяносто семь раз. Пусть они все придут извиняться».
Другой писал: «Хочу пожаловаться на врачей. Недавно у меня заболел палец, а они меня из-за этого пальца всего целиком в больницу положили. И лечили две недели. Это безобразие».
Третий молодой прохожий написал так: «Жалоба. Турецкий язык очень трудный».
Семь пенсионеров написали общую жалобу: «Мы все вместе жалуемся на свои головы. Они лысеют».
Одна старушка написала: «Я жалуюсь на тех, кто делает зонтики. Купила я их зонтик, а он протекает. Из-за этого мне всё время приходится носить на голове маленький тазик, чтоб туда вода капала. Тазик с меня сваливается, обливает ноги. Трудно носить на голове тазик, полный воды. Не верите — сами попробуйте».
Некоторые жаловались на молоко, что оно убегает, другие — на шнурки от ботинок, что запутываются, третьи — на соседей и родственников, которые с ними не согласны. Многие жаловались на плохое настроение. Когда очередь дошла до девочки с косичкой, она написала: «Жалуюсь на Петьку. Он дерётся». За девочкой стоял мальчишка с рогаткой. Он написал: «Жалуюсь на Катьку. Она дразнится».
Один усталый прохожий написал так: «Жалуюсь на судьбу. Она у меня трудная».
Прохожие исписали книгу до самого конца. Книга стала такой жалобной, что её без слез просто нельзя было читать. Глотая слезы, продавец внимательно прочитал каждую жалобу, но все они были написаны не тем почерком, который он искал.
— Хочу спросить, — перебила директора Простокваша. — На трудную судьбу кто пожаловался?
— Редактор детского журнала. Ему приходится каждый месяц выпускать для детей новый номер. Только он выпустит апрельский, а уж начинается май. Выпустит майский, уже июнь. И так всё время.
— Неужели редактору никто не помогает?
— Помогают. Сотрудники редакции. Но у них тоже трудная судьба. Даже у тёти Клавы, которая работает в редакции уборщицей.
— А девочка с косичкой и мальчишка с рогаткой друг на друга жаловались?
— Да, — сказал директор, — друг на друга. У этих Кати и Пети кошмарная жизнь. Целыми днями они дерутся, дразнятся и всё время выясняют, кто первый начал.
— Конечно, — задумалась Простокваша, — интересно, кто первый начал, но лучше бы кто-то первый перестал. Вот был бы у Кати брат — заступился. Или у Пети сестра. Сказала бы: «Катя, прекрати!» У них нет брата и сестры?
— Есть, — сказал директор. — Они сами брат и сестра. Катя старшая сестра, а Петя её младший брат.
— Обидно! — нахмурилась Простокваша. — Значит, не могут заступиться друг за друга.
— Не могут. И поэтому всё время ссорятся. Вот сегодня: пришли домой с улицы и сразу стали вырывать друг у друга номер детского журнала.
— Хочу картинки смотреть! — кричал Петя.
— А я хочу буквы читать! — кричала Катя.
Катя была старше и уже умела читать, а Петя ещё нет.
— Ты противный! — кричала Катя.
— Сама противная! — отвечал Петя и лез драться. А Катя залезала от Пети на шкаф. Оттуда она дразнилась и бросалась чем попало. Перевернув комнату вверх дном, брат и сестра бежали на кухню, начинали отнимать друг у друга телефон, который там стоял.
— Сейчас позвоню в редакцию журнала, — кричала Катя, — скажу, чтоб картинок твоих совсем не печатали, только буквы.
— А я скажу: только картинки! — кричал Петя и замахивался на Катю телефонной трубкой.
ЧЕТВЁРТЫЕ ПОДРОБНОСТИ
ПРО ПАНИКУ, ЧЕПУХУ, ГЛУПОСТИ И ОБЛОЖКУ ДЕТСКОГО ЖУРНАЛА
А в это время в редакции детского журнала бушевала паника. Редактор бегал по редакции и кричал. Сотрудники тоже бегали и внимательно слушали редактора. Не бегала только тётя Клава, она спокойно подметала в редакции пол. Веником.
— Что делать?! — кричал редактор. — Сегодня месяц кончается! Сегодня новый номер журнала выпускать, а у нас ничего не придумано. Давайте думать! Давайте скорее думать, как сделать журнал очень увлекательным. Что детям интересней всего?
— Может, у детей спросим? — предложила тётя Клава, аккуратно выметая мусор из-под стола редактора.
— Правильно! — согласился сотрудник редакции, фотограф Пчёлкин. — Мы должны прислушиваться к голосу наших маленьких читателей.
И тут зазвонил телефон. Редактор взял трубку.
— Здравствуйте! — сказал детский голос. — Это я. Катя. Если вам Петя позвонит, не слушайте его. Он будет глупости говорить.
— Какие глупости? — удивился редактор.
— А такие… — сказал голос и вдруг закричал: — Ой! Ай! Эх! Ух! Ай-яй-яй! Ыыыыыыыыы!
Редактор услышал, как в трубке кого-то стукнули арбузом по лбу, а потом стали поливать квасом. По полу прокатилась кастрюля с супом, и всё затихло. Телефон отключился.
— Что это было? — спросили сотрудники.
— Голос наших маленьких читателей, — сказал редактор. Вдруг телефон снова зазвонил.
— Это я, Петя, — сказал в трубке другой детский голос. — Если вам Катя позвонит, не слушайте. Чепуху скажет.
— Какую чепуху?
— Чепуховую, — сказала трубка и вдруг завопила: — Ой, мамочка, мамочка, мамочка! Буль! Буль! Блям! Плям!
В трубке кому-то на голову надели банку с компотом. Потом кого-то схватили за ногу, стащили со стула и поволокли по полу.
Телефон звякнул, отключился и тут же зазвонил опять.
— Это я, Катя. Хихихи! Ха, ха, ха! Хо-хо-хо!
— Катя, — строго сказал редактор, — прекрати хулиганство. Почему хихикаешь в трубку?
— Я не хо-хо-хи-хулиганю. Меня Петя щекочет, я хихикаю. Сейчас перестану.
В трубке завозились, зашуршали, и Катя, уже не хихикая, сказала:
— Я тут Петю в скатерть завернула. Пока будет выпутываться, скажу: вы в журнале печатайте только буквы, картинок совсем не печатайте. Потому что плям, плям, плям, хрю, хрю, бу-бу-бу! Же, ку, жа, плям!
— Что-что? — не понял редактор.
— Это уже я, Петя, — сказала трубка. — Я Кате в рот семь котлет засунул. Пока прожуёт, я вам скажу: букв не печатайте, я их читать не умею. Печатайте картинки. И всё.
Тут в трубке начались стуки, хлюпы, визги, шмяки и крики. Сразу стало ясно: Катя дожевала котлеты и принялась за Петю.
Слышно было, как брат и сестра дерутся, отнимают друг у друга трубку.
— Буквы! — кричала трубка. — Картинки! Картинки! Буквы! Буктинки, карквы.
Потом всё кончилось. Редактор понял, что Катя и Петя разорвали свой телефон на куски.
— Сделаем так, — сказал редактор, подумав. — Будем печатать в журнале и буквы, и картинки. Если младшие дети не все буквы выучили — пусть учат. А пока пусть им старшие дети всё объясняют.
— Согласна, — сказала тётя Клава и поставила веник на место. — Теперь я за детей спокойна.
