В эту самую минуту Матиуш услышал позади себя крик. Это крикнул летчик, замахал руками в воздухе, посинел и упал замертво на землю.
Тогда дикари начали орать так, что Матиуш подумал, что они сошли с ума. А жрец с двумя головами разрезал веревки Бум-Друма, начал танцевать какой-то дикий танец, потом вошел на костер, на котором только что лежал Бум-Друм, и дотронулся зажженным факелом до хвороста.
Хворост, по-видимому, был пропитан каким-то легко воспламеняющимся составом, потому что тут же вспыхнуло сильное пламя, и Матиуш и Клю-Клю едва успели отскочить в сторону, так как тоже могли загореться.
Самолет стоял недалеко от костра, одно крыло его загорелось, раздался треск, и он взорвался. Тут жены Бум-Друма схватили Матиуша на руки и посадили на золотой трон. А потом Бум-Друм и все младшие короли и князья клали головы на ступени трона, брали правую ногу Матиуша и трижды ударяли ею себе по шее, говоря при этом какие-то слова, которых Матиуш не понимал.
Тело мертвого летчика завернули в материю, пропитанную такими ароматными маслами, что у Матиуша закружилась голова.
«Что все это значит?» — спрашивал себя Матиуш.
Случилось что-то необычайное, но что? Похоже на то, что Матиуш спас жизнь Бум-Друму и всем его женам. Кажется, Матиушу не угрожает теперь никакая опасность. Но разве можно быть в чем-нибудь уверенным в стране этих странных людей?
Откуда явилось такое множество негров? Что они собираются делать? Они уже разожгли в лесу несколько тысяч костров и танцевали, играли и пели. Каждый оркестр играл свое, каждое племя пело свои песни.
То, что тут были не только подданные Бум-Друма, Матиуш узнал по одежде. Одни, по-видимому, были из лесов, так как одежда их состояла из растений и птичьих перьев, другие носили на спине панцири громадных морских черепах, третьи были в обезьяньих шкурах, четвертые совсем голые, только в носу и в ушах у них болтались украшения.
Матиуш не был труслив, он не раз смело смотрел смерти в глаза. Но один, вдали от дома, среди стольких тысяч дикарей, один-одинешенек… Нет, это было уже слишком даже для мужественного сердца Матиуша. А когда он вспоминал славного товарища, который погиб столь таинственным образом, его охватила такая жалость, что он громко заплакал.
Матиуш занимал отдельный шалаш, сделанный из львиных и тигровых шкур, и думал, что может свободно выплакаться, что его никто не слышит. Но он ошибся. Маленькая Клю-Клю не спала, маленькая Клю-Клю не отходила от Матиуша ни на шаг. Он увидел ее при свете громадного брильянта. Клю-Клю плакала вместе с ним. Положив свою маленькую ручку на его голову, она заливалась горькими слезами.
О, как жалел Матиуш, что он не знал языка людоедов. Клю-Клю рассказала бы ему обо всем. Она что-то говорила, говорила очень медленно и по нескольку раз повторяла одно и то же слово, надеясь, что так Матиуш поймет. Показывала ему что-то жестами. Но из всего этого Матиуш догадался о двух вещах: что Клю-Клю является самым верным его другом на свете и что Матиушу не угрожает никакая опасность — ни сейчас, ни в будущем.
Несмотря на усталость, Матиуш не спал всю ночь.
Только под утро крики немного затихли, и Матиуш уснул. Но его снова разбудили, снова посадили на трон, и каждая группа негров подносила ему подарки. Матиуш улыбался, благодарил, но понимал, что во всем мире не найдется столько верблюдов, чтобы перевезти все это через пустыню. К тому же иностранные короли перед самым его отъездом заявили, что будут пропускать через свои государства только клетки с дикими зверями, и ничего больше, сколько бы Матиуш ни предлагал им денег.
«Как жаль, подумал Матиуш, — что в моем государстве нет своего порта и своих кораблей».
И, если уж хотите знать, Матиуш подумал ещё о том, что, если бы вспыхнула новая война, и он снова бы ее выиграл, иностранному королю пришлось бы отдать ему один морской порт, чтобы Матиуш не зависел от их милости.
Матиуш охотно остался бы еще с неделю, чтобы отдохнуть, но не мог; а что будет, если без него вспыхнет война? Как справится он с чтением писем? Ведь он должен был ежедневно читать по сто писем и ста детям давать во время аудиенции все, что им необходимо.
— Надо возвращаться, — сказал Матиуш Бум-Друму, показал на верблюда и махнул рукой на север.
Бум-Друм понял.
Потом Матиуш показал, что хочет взять домой тело храброго летчика. Бум-Друм понял.
Когда развернули пропитанную благовониями ткань, Матиуш увидел своего мертвого товарища: он был теперь совершенно белый и твердый, как мрамор. Его положили в ящик из черного дерева и показали Матиушу жестами, что он может его взять.
В другой ящик положили остатки сожженного самолета. Матиуш знаками показал, что этого он не возьмет. К его удивлению, Бум-Друм так этому обрадовался, точно сожженный самолет был чем-то необыкновенно важным.
Ну хорошо, но Матиуш не знал самого главного: ест ли еще Бум-Друм людей или нет? Не было иного способа узнать этого, как только взять Бум-Друма с собой. И Матиуш взял Бум-Друма. И уже знакомой дорогой тронулся королевский караван через пустыню.
И только в своем кабинете, в своей столице, понял Матиуш все странные вещи, свидетелем которых он был в стране людоедов. Профессор, который знал пятьдесят языков, все объяснил Матиушу.
Давным-давно, когда один из предков Бум-Друма захотел перестать есть людей и был за это отравлен, верховный жрец диких сделал такое предсказание.
Настанет время, когда людоеды изменятся. Будет так: однажды вечером покажется огромная птица, у которой будет железное сердце, а в правом крыле десять отравленных стрел. Эта птица семь раз облетит поляну королевской столицы и снизится. У этой птицы будут огромные крылья, четыре руки, две головы, три глаза и две ноги. Одна голова и две руки этой птицы будут отравлены одной из десяти стрел и умрут. Дважды раздастся гром. Тогда верховный жрец будет сожжен. Треснет железное сердце громадной птицы. И останется от нее только кусок мрамора, горсть пепла и белый человек, который станет королем всех черных королей. И тогда негры перестанут быть людоедами и начнут учиться у белых разным искусствам и мудрости. А пока птица не покажется, ничего нельзя менять. И каждый король, который захочет что-нибудь изменить раньше этого, должен погибнуть от огня или яда.
Бум-Друм выбрал огонь. И как раз тогда, когда должно было произойти торжественное сожжение Бум-Друма и отравление его двухсот жен, появился самолет с двумя путешественниками. Матиуш вызвал два грома, а летчик — то есть две руки и один глаз птицы — погиб, уколовшись по неосторожности одной из десяти отравленных стрел разбойников. Верховный жрец добровольно сжег себя, огромная птица сгорела, а Матиуш стал королем не только всех людоедов, но и всех черных королей. Итак, отныне людоеды уже никогда не будут есть людей; они хотят учиться читать и писать, не будут продевать в нос ракушки и кости и одеваться будут так, как все люди.
— Это прекрасно! — воскликнул Матиуш. — Пусть Бум-Друм пришлет сюда сто негров, наши портные научат их шить одежду, наши сапожники научат их шить сапоги, а наши каменщики — строить дома. Пошлем им граммофоны, чтобы они научились красивым мелодиям, пошлем трубы, барабаны и флейты, потом скрипки и рояли. Научим их нашим танцам и подарим им зубные щетки и мыло.
— Когда негры привыкнут мыться, может быть, они не будут такими черными. Хотя, по правде говоря, это совсем не мешает.
— Я знаю, что я сделаю, — воскликнул Матиуш, — я устрою в столице Бум-Друма беспроволочный телеграф! Тогда можно будет вести с ними дела, потому что каждый раз ездить так далеко очень трудно.
И Матиуш вызвал королевских мастеров и приказал сделать для Бум-Друма двадцать костюмов, двадцать пар сапог и двадцать шляп. Парикмахер остриг ему волосы. И Бум-Друм на все соглашался. Ему было только немножко не по себе, когда он съел тюбик зубной пасты и кусок душистого мыла, которое было дано ему для мытья. С той поры четыре лакея следили за Бум-Друмом, чтобы он снова не сделал какой-нибудь оплошности.
На другой же день после приезда Матиуша старший министр созвал совещание, но Матиуш просил, чтобы его отложили. Как раз выпал красивый пушистый снег, в королевском саду собралось около двадцати мальчиков; были между ними и Фелек, и Стасек. Они играли так весело, что у Матиуша сжималось сердце, когда он смотрел на эту игру.
— Господин старший министр, — сказал Матиуш, — я только вчера возвратился из трудного и опасного путешествия. Я все устроил хорошо. И разве мне нельзя, хоть я и король, один денек отдохнуть? Ведь я маленький мальчик и люблю играть. Если нет ничего особенно важного и можно один день подождать, то я предпочел бы, чтобы совещание было завтра, а сегодня я буду весь день играть с мальчиками. Такой хороший снег, наверно, уже последний в этом году.
