И все, пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по палаткам.
Так летели дни. Это были чудесные дни для Поллианны; и самое чудесное было ощущение тесного, замкнутого круга, где все люди не похожи один на другого, но вместе выходит замечательно.
С Сейди Дин Поллианна много говорила о новом девичьем доме и о том, какая замечательная работа у миссис Кэрью. Вспомнили и о ранней юности Сейди, когда она за прилавком торговала бантами, и какое участие приняла в ее судьбе миссис Кэрью. Теперь пожилые родители Сейди благодаря помощи дочери жили в покое и достатке.
— И ведь все это потому, что на свете есть ты! — сказала она, обращаясь к Поллианне.
Но Поллианна помотала головой:
— Чепуха! Это исключительно заслуга миссис Кэрью.
Поллианна и с миссис Кэрью много говорила о девичьем доме и о том, как там помогают молодым работницам. Однажды во время одной из вечерних прогулок миссис Кэрью стала доверительно рассказывать о своей жизни. И она тоже, как и Сейди, заметила: «И ведь это все ты, Поллианна, все началось с тебя!» Но Поллианна не хотела долго выслушивать похвалы в свой адрес и перевела разговор на Джейми.
— Он очень мне дорог, — отвечала миссис Кэрью. — Я его люблю как сына. Едва ли я лучше относилась бы к нему, если бы он точно был сыном моей сестры.
— Вы все-таки думаете, что он…
— Я не знаю. Ведь нет никаких доказательств. Иногда я думаю, что он тот самый Джейми. А иногда сомневаюсь. Сам он, наверно, верит, что он мой — спасибо его золотому сердцу. Вообще-то несомненно одно — что у него хорошие корни. Он ведь и в бедности не был просто уличным мальчишкой, в нем с самого начала заметна была одаренность. А как ему легко все дается!
— Конечно. И вы уже так давно вместе, что, пожалуй, неважно, тот он Джейми или другой Джейми.
Миссис Кэрью вдруг погрустнела. На ее лице отразилось душевное страдание.
— С ним у нас все хорошо. Но иногда меня мучит вопрос: а если он другой Джейми, то где же тот? Здоров ли он? Счастлив ли? Любят ли его? И вот когда я начинаю так думать, я делаюсь сама не своя. О, я бы все отдала, чтобы быть уверенной, что наш Джейми — это и есть тот самый Джейми Кент.
Из разговоров с самим Джейми становилось ясно, что он почти поверил в свою родственную связь с миссис Кэрью, но что и его иногда мучит сомнение.
— Я это чувствую где-то на самом дне души, — говорил он Поллианне, — и я верю, что я Джейми Кент. Но иногда мне становится страшно. Если вдруг выяснится, что существует настоящий Кент, а я совсем другой, то я просто этого не перенесу. Представляешь себе, она всю себя отдала мне, а потом оказывается, что я чужой.
— Но она любит тебя, Джейми. Не это ли главное?
— Но мне больнее всего от того, что ей может быть больно. Ей ведь хочется, чтобы я был тот самый Джейми. Мне как-то теперь надо себя проявить, понимаешь? Чтобы она стала гордиться мной. Мне надо как-то утвердиться по-мужски. Но ты же видишь? — И он с горечью кивнул в ту сторону, где лежали его костыли.
Поллианна была удручена. До сих пор он держался свободно и уверенно, а теперь опять вернулась та незащищенность, которая была в мальчике, кормившем белочек и птиц на аллее. Ей хотелось что-то сказать ему в утешение, но как только она сумела подобрать нужные слова, он уже опять сделался веселым и беззаботным, как прежде.
— Забудь все, что я тут говорил. Я это зря… Я вспомнил нашу игру и решил, что эти костыли — моя радость. Ведь насколько лучше ходить на костылях, чем передвигаться в инвалидном кресле!
— А у тебя еще цела Книга радостей? — осторожно спросила у него Поллианна.
— Разумеется! У меня еще целая полка этих книг. Они все в бордовых кожаных переплетах, кроме той, самой первой. Это та маленькая записная книжка, которую подарил мне Джерри.
— Да, я все собиралась у тебя про него спросить. Как он?
— Он в Бостоне. У него все такой же оригинальный лексикон, но он понимает, что его словечки не везде можно употреблять, и научился смягчать выражения. Работает в газете. Он теперь не продает газеты, а печатается в рубрике новостей. В общем, стал репортером. Я могу помогать им с мамзи. Знаешь, ее устроили в санаторий. Лечат ее ревматизм.
— Ей лучше?
— Гораздо лучше. Скоро она вернется домой, будет вести хозяйство. А Джерри будет наверстывать упущенное в школьные годы. Я ему помогаю, но он подчеркивает, что берет у меня в долг. Поставил такое условие и ни на какие уговоры не идет.
— Ну что ж! Я его понимаю. Тяжело брать взаймы, когда нечем расплатиться. Я бы тоже хотела помочь тете Полли, которая столько для меня сделала.
— Но ведь ты помогла ей этим летом.
Поллианна весело вскинула брови.
— Да, я нашла ей постояльцев на лето. — Она обвела рукой место, где стояли палатки. — Я ведь неплохо хозяйничаю, правда? А она не верила, что я это смогу. И у нее было столько предубеждений против постояльцев.
— А что?
— Не стоит теперь про это. Она ведь теперь уже вами очарована. А зимой я тоже буду ей помогать. Я придумала как. Я буду писать рассказы.
Джейми пришел в некоторое недоумение:
— То есть как?
— Писать и публиковать. Чтобы мне платили. Чему ты так удивляешься? Ведь очень многие пишут и печатаются. У меня были две знакомые девушки в Германии, они писали рассказы.
— А ты уже пробуешь?
— Ну… Пока нет. — И чтобы отвести дальнейшие расспросы, она добавила: — Я же сказала тебе, что сейчас я занимаюсь хозяйством. Нельзя одновременно писать и заниматься хозяйством.
— Да, конечно, нельзя.
Поллианна бросила на юношу укоризненный взгляд:
— Ты не веришь, что у меня может быть дар?
— Нет, я этого не говорю.
— Но я вижу, что ты сомневаешься. Ведь есть певцы со слабым голосом, а все же они учатся и начинают петь. Или музыканты.
— Мне все же кажется, что это не совсем так, — глухо отозвался Джейми и отвел глаза.
— Ты хочешь сказать, что карандаш и бумага — это не то, что фортепьяно и скрипка?
Он помолчал с минуту и ответил так же тихо, продолжая смотреть в сторону:
— Твой инструмент, Поллианна, должен быть огромное сердце Вселенной. И главное для тебя научиться. И тогда мир откликнется на твое слово смехом и слезами.
Поллианна вздохнула, и в глазах у нее сверкнули слезы.
— Ах, Джейми, как ты все прекрасно умеешь определить. Мне самой такое никогда бы не пришло в голову. Может быть, я и не научусь их писать. Но когда я читаю рассказы в журналах, мне кажется, что я писала бы не хуже. И я часто повторяю про себя те истории, которые в разное время рассказывал ты. И тогда я смеюсь или иногда плачу.
Джейми встрепенулся:
— И неужели мои немудреные истории смешат тебя или заставляют плакать? — В его голосе прозвучало нетерпение.
— Да, разве ты сам этого не чувствуешь? Это ведь началось еще тогда, в Общественном саду. Никто не умеет так рассказывать, как ты, Джейми. Это тебе бы надо писать рассказы, а вовсе не мне. Ну почему ты не пишешь? У тебя бы это замечательно выходило!
Он не ответил, и, может быть, он даже не слышал, что говорила Поллианна, потому что в это время он наблюдал за бурундучком, снующим неподалеку среди кустарников.
Поллианна прогуливалась и беседовала не только с Джейми, миссис Кэрью и Сейди. Все чаще ее приглашали погулять вдвоем Джимми и сам Джон Пендлтон.
Поллианне становилось ясно, что до похода она совсем не знала Пендлтона-старшего. Последние остатки его замкнутости и угрюмости пропали, как только он оказался в лагере. Он скакал на лошади, плавал, удил рыбу и играл в различные игры с не меньшей сноровкой и, пожалуй, с большим увлечением, чем Джимми. А рассказчик он был почти под стать Джейми, но только Джейми сочинял свои истории, а сюжеты Пендлтона, смешные, а подчас пугающие, были взяты из жизни, из его заграничных поездок.
— Расскажите про пустыню Сарры, что так нравится Нэнси! — попросила его в один из вечеров Поллианна.
Но еще больше она любила гулять с Джоном Пендлтоном и слушать его истории о своей матери, которую он знал и в которую был влюблен в дни своей молодости. Поллианна радовалась тому, что он так откровенен с ней, хотя в то же время это ее и удивляло. Прежде она никогда не слышала от него этих рассказов о безнадежной любви. Для него и самого бьшо неожиданностью то, что он явил вдруг такую душевную открытость, и он как-то сказал Поллианне:
— Я, право, и сам не понимаю, с чего это я вдруг так разболтался!
— Но я ведь так люблю вас слушать! — вздохнула девушка.
— Да, но я обычно никому не рассказываю о себе. Может быть, все дело в том, что вы с ней так похожи. Ты ведь очень напоминаешь мне ее в те дни, когда мы с ней были знакомы. Ты необычайно похожа на свою мать.
— Но я почему-то думала, что моя мама была красивая! — воскликнула девушка с нескрываемым удивлением.
Джон Пендлтон загадочно улыбнулся:
