Самуил Полетаев - Лето в горах

— Ладно, сынок, спи, а то давно уже, наверно, спать хочешь и устал от моих разговоров…

…Зарлык застегивает ворот рубахи и поворачивается спиной к ветру. Он сжимает руками голову, раскачивается и вздыхает. Уже светает. Отец стоит у выхода в шапке и коротком зимнем пальто. Он не брит, на висках нехорошая желтизна. Он застегивает пальто, берет палку, глядит на сына как-то странно — то ли укоризна в глазах, то ли недоумение. Он выходит из дому и устало шагает, опираясь на палку. У моста его догоняют несколько человек. Куда это все они?

Маленький Мурза дергает Зарлыка, хнычет, требуя, чтобы его взяли на руки. Мать молчит. Зарлык отталкивает брата, но тот не унимается — скулит и лезет драться.

— Ма, возьми его!

Мать молчит.

— Куда отец пошел?

Мать хватает Мурзу и дает ему увесистого шлепка.

— Да замолчи ты, негодник!

— Он к врачу ушел?

— Сегодня умер баскарма…

…Зарлык вскакивает, что-то ищет глазами в ущелье и снова садится. Теперь он видит толпу у больницы. Автобус у почты пуст — никто не едет в город. Рабочие сидят на крыше недостроенного склада и смотрят. У ворот Жолдыбаев. Стоит, заложив руку за ворот кителя, лицо его значительно и скорбно. Кони, привязанные к забору, опустили головы…

Зарлык с заднего двора бесшумно пробирается к больнице, приникает к окну. Палата. На постели покойного сидит женщина, спина ее дрожит. Простыня недвижна и бесформенна. Рядом стоит отец. Он то прикладывает руки к груди, то бьет себя по лицу, жалко мотает седой головой. Он поворачивается к окну, глаза его белеют и ширятся — он узнает сына…

Зарлык поднялся, размял затекшие ноги и вгляделся вниз, туда, где недавно проехала машина. Он протер глаза и спустился вниз, где, дожидаясь его, недвижно стоял конь.

Напряженным гулом шумел ветер, тянувший с восточных ущелий, где берет начало местная река.

Вскочив в седло, Зарлык резко дернул поводья и ударил стременами в бока. Но конь не торопился; это был опытный конь, выросший в горах. Он спустился медленно, полого срезая крутые склоны, и только в долине дал себя разогнать.

Теперь Зарлык летел, как бы отделившись от коня. Он скользил в воздухе, привстав на стременах, вслушиваясь в настигающий ритмичный перестук галопа. Могло случиться страшное — и не случилось, и сердце его, заледеневшее от обиды, стало отходить, наполняясь радостью от мысли об отце, о матери, о братьях и сестрах, от того, что он знал: приедешь — и дома все будет так, как всегда, и это было счастье. Ему стало жарко оттого, что по глупости, слепой и дикой, он мог бы убить человека и осиротить жену и детей. Как с этим дальше было бы жить? На свете немало недобрых людей, но разве правда в том, чтобы убивать их? Разве суд человеческий так уж бессилен, чтобы не знать других путей защищаться от них?

Чу!

Зарлык хлестнул коня, обернулся и поймал щекой острую, как пчелиный укус, каплю дождя. За спиной клубились облака, рваные черные клочья неслись по склонам, цепляясь за валуны и кустарники. Лицом, грудью, всем телом Зарлык ложился на упругий холодящий воздух быстро густеющих сумерек. Он торопился к манящим, теплым, родным огням поселка, чтобы гроза не застала в пути…

Танды́р (кирг.) — глиняная печь для приготовления лепешек и пирожков.

Той (тюрк.) — празднество, сопровождаемое пиршеством, музыкой и плясками.

МЖС — машинно-животноводческая станция.

Айра́н — кислое молоко, слегка разбавленное водой.

Байга́ — конные скачки во время народных празднеств.

Ара́к ма? — водка есть?

Ама́н ба! — Здравствуй!

Баскарма́ — председатель колхоза.

Байбиче́ (кирг.) — почтительное обращение к пожилой женщине.

Джене́ (кирг.) — тетя, почтительное обращение к молодой замужней женщине.