Звягинцев круто свернул и замедлил бег. Позади кто-то ойкнул. Павлик оглянулся. Первый велосипедист валялся на дороге, на него налетел второй, потом третий… Преследователи образовали кучу малу. Звягинцев знал, что они еще долго станут выправлять «восьмерки», подтягивать гайки.
Павлик вспомнил сказку о колобке, который и от бабушки ушел, и от дедушки ушел. Звягинцев подумал, что эта сказка прямо про него, и горько усмехнулся.
Навстречу ему шла старушка с ведрами. Павлик обрадовался: где-то поблизости колонка с водой. Там он и отмоет эту проклятую клеенку и шерсть. Старушка поставила ведра на землю и перекрестилась:
— Свят! свят! — сказала она, подозрительно посматривая на Звягинцева. Когда тот поравнялся с бабкой, та елейным голосом спросила:
— Кто ты, святой человек, и куда путь держишь?
Павлик смутился и несвязно пробормотал:
— Я как бы Иисус Христос… Воду ищу… Отмыть надо…
И он постучал пальцем по клеенке. Бабка еще раз перекрестилась и сказала, обращаясь к небу:
— Господи, прости меня, грешницу.
И бабка подняла коромысло, намереваясь огреть им самозванца. Звягинцев понял это и вовремя отшатнулся. Старушка еще долго стояла на дороге и грозила Звягинцеву.
К колонке то и дело подходили с ведрами, и Павлик, укрывшись за ларьком с табличкой «Известь», выжидал удобного момента.
Через полчаса у колонки остались одни воробьи, с наслаждением купавшиеся в теплых лужицах. Звягинцев воровато высунулся из-за ларька и стал красться к колонке, затем набрал пригоршню воды и плеснул ее на клеенку, изображающую лысину Христа. Павлик затаил дыхание, взялся за уголок парика и стал потихоньку его отдирать. Клеенка не поддавалась.
Звягинцев выпил ледяной воды и тяжело вздохнул. Что-то не ладится у него в жизни последнее время.
Павлик сунул руку в карман и нащупал несколько монеток. Пересчитал их и остался доволен. Пятьдесят две копейки — это все-таки деньги.
Перебегая от дома к дому, Звягинцев углублялся в центр поселка. Перед дверью с табличкой «Приемный пункт химчистки» Иисус остановился и перевел дух.
В тесном закутке стоял столик с кипой прошлогодних журналов. За стеклянной стенкой сидела женщина и, быстро перебирая спицами, что-то вязала.
Звягинцев теребил от волнения пуговицы на мокром халате. Он не знал, как объяснить причину, которая привела его в химчистку. Павлик кашлянул, приемщица спросила:
— Что принесли?
Звягинцев переступил босыми ногами по полу, уже ругая себя за то, что пришел в химчистку. Промямлил:
— Как бы… лысину, что ли…
Приемщица сказала:
— Понятно. Значит, пятно. Вычистим. Ликвидируем. Через недельку не будет лысины…
Она положила перед собой квитанцию и спросила:
— Ваша фамилия, инициалы…
— Звягинцев Павел Иванович, — тихо сказал Иисус.
— Нам нужны только инициалы. Покажите ваши вещи.
Павел Иванович засопел и стал путано объяснять:
— Я, как бы сказать, артист. Ну, Иисус Христос… И мне надо голову отклеить…
— Голову отклеить? — ахнула приемщица, впившись взглядом в необычного посетителя. — Иисус Христос! Это что — второе пришествие?
Она притронулась к бородке Звягинцева и тут же отдернула руку.
— Искусственная? Ах ты, негодник! Химчистку в цирк превратить хочешь?
Звягинцев растерялся и хотел было толком объяснить, что он очень уважает химчистку, поэтому и пришел сюда с надеждой, что здесь его выручат и помогут отодрать бороду и клеенку, изображающую лысину. Но приемщицу трудно было остановить.
— Ты что, в бога веришь? — грозно протянула руку к Павликовой бороде приемщица. — И куда только родители смотрят…
Павлик попятился и, как ошпаренный, выскочил на улицу. А через дверь неслось:
— Вот позвоню сейчас в милицию. Шумят: безбожное воспитание, а тут «Иисусы» по улицам свободно расхаживают, да занятых людей от дела отрывают.
Павлик со страхом подумал, что приемщица и в самом деле позвонит в милицию. Тогда не миновать ему встречи со старшиной Копытовым. И хотя Звягинцев ни в чем не был виноват и хорошо понимал это, но одна за другой неудачи, преследовавшие его, пугали, делали мнительным.
Павлик догнал мальчишку с вместительной жестяной посудиной. Керосин, догадался Павлик.
— Остановись, друг! — сказал он. — Дай, пожалуйста, керосина.
Мальчишка оглянулся, ойкнул и побежал. Около мороженщицы он остановился и, обращаясь к очереди — а в ней стояли только мальчишки и девчонки, — крикнул:
— Смотрите! Смотрите! Старик Хоттабыч! Он просит керосина….
Толпа любителей мороженого устремилась навстречу Звягинцеву.
— Хоттабыч! Идет Хоттабыч!
— Хоттабыч просит бензина! — услышал Павлик выкрики мчавшихся мальчишек и девчонок.
Павлик спрыгнул с тротуара, перелез через деревянный забор и снова очутился в саду. Прыгая от куста к кусту, Звягинцев, как заяц, запутывал следы, уходя от восторженных преследователей.
Он держал направление в сторону керосиновой лавки, расположенной рядом с бензоколонкой. Павлик решил отмыть свой злополучный грим керосином.
Поравнявшись с лавкой, Звягинцев увидел, что она закрыта. Недалеко от лавки стоял грузовик. Из-под него торчали ноги шофера. Около заднего колеса Павлик увидел мазутное ведерко с ржавым бензином.
Звягинцев подкрался к ведерку и запустил в него руку. Сделав ладонь ковшиком, Павлик зачерпнул содержимое ведерка и быстро растер его на бороде.
Из-под машины показался водитель.
— Эй, дед! Опохмеляешься бензинчиком? — заинтересовался шофер. — Вот это рецепт от головной боли!..
Звягинцев сверкнул пятками.
Водитель долго смотрел беглецу вслед и сокрушался:
— Забавный человечек… Рост мальчишечий, а борода что у твоего кержака — густая да окладистая… А лысина — мудреца. Надо же? — бензин хлебать…
Мытарства Звягинцева на этом не кончились. Бензин оказался беспомощным против медицинского клея, и Павлик совсем уже отчаялся. От бороды пахло, она превратилась в неопределенного цвета мочалку. Звягинцев сел на обочину дороги, подергал бороду и заплакал. Судьба явно насмехалась над ним.
Может, уйти в тайгу и жить там, как какой-нибудь снежный человек? Нет, это для Звягинцева не подходило. Он вспомнил, что еще так и не провел пионерского сбора после позорного бегства через окно. А ведь в плане он намечал не только сбор макулатуры, но и сбор аптечных флакончиков. Кстати, не надо забывать о парикмахерской. Там бывают флакончики из-под одеколона.
Тут Павлик перестал всхлипывать и назвал себя дураком. Зачем он потащился в химчистку? Ну, конечно же, ему надо было идти в парикмахерскую. Там его выручат… Пусть посмеются над его видом, но Павлик согласен и на это, только бы побыстрее расстаться с козьей бородкой и клеенчатой лысиной.
В зале ожидания сидели несколько человек. Они читали газеты.
— Кто последний? — спросил Павлик.
Один из посетителей мельком взглянул на вошедшего, ответил:
— За мной держитесь, батя.
Звягинцев спрятал ноги под сиденье, прикрылся газетой «Советский спорт».
Мужчина, назвавшийся последним, одобрительно заметил:
— Футболом интересуетесь? Я вот за киевское «Динамо» болею…
Павлик засопел. Как раз подошла очередь словоохотливого клиента, и он ушел в кресло мастера. Приближались решающие минуты. Газетные строчки прыгали перед глазами, будто играли в кошки-мышки.
— Следующий! — объявил парикмахер.
Павлик поднялся. Ноги еле держали его. В зале стояло несколько кресел. Мастера стали принюхиваться.
— Бензином пахнуло, — определил один.
— Куда там — пахнуло. Воняет, как из бензоцистерны, — поправил другой.
А все вместе с подозрением взглянули на вошедшего. Павлик подошел к указанному креслу и пролепетал:
— Мне бороду… На пятьдесят две копейки…
— Значит, с одеколончиком. Подправим…
Мастер начал разглядывать странного клиента.
— Что вам здесь надо? — настороженно спросил он. — Не изволите ли, дорогой клиент, выйти из зала и объясниться?
И парикмахер постучал бритвами.
— Дяденька, — взмолился Павлик. — Ну что же мне делать? Сбрейте эту овечью шерсть, дяденька.
И Павлик торопливо принялся рассказывать о своих приключениях.
Около него собрались все мастера, к словам Звягинцева прислушивались клиенты.
— Иисуса Христа, значит, играл. И пострадал из-за него, — сказал мастер и положил на место бритвы.
— Христос, он такой, — вмешался в разговор словоохотливый клиент. — От Христоса — все беды, можно сказать. Вот когда мы с дедом свинью палили…
Но клиента никто не слушал. Мастера обсуждали, каким путем без особой боли удалить с пострадавшего актера козью шерсть и клеенку.
