Ознакомительная версия.
А Марийке теперь некогда было ходить по гостям. Она зарабатывала деньги. Целые дни они с Верой сидели возле окошка и чинили грубое бязевое бельё, которое раз в неделю приносили из больницы Поля с Натальей. Больница платила за починку иной раз деньгами, иной раз и пайком. За пайком Марийка и Вера ходили всегда сами. Они не без удовольствия стояли в очереди перед кладовой, где пахло карболкой, махоркой и салом, а потом тащили через весь город заработанные селёдки.
Марийка научилась быстро шить, но как она ни старалась, её заплаты всё же топорщились пузырём, не то что у Веры.
– Отчего это у меня так не выходит? – говорила Марийка, рассматривая ровные квадратные заплатки Веры, обведённые узенькой дорожкой двойного шва.
– А ты не кружком заплатки вырезай, а четырёхугольником, вот и будет ровно, – учила Вера. – Гляди, как надо.
Она разворачивала перед Марийкой жёлтую бязевую простыню, всю испещрённую заплатками и чёрными печатями.
Иногда и Стэлла бралась за шитьё. Но она не могла долго усидеть на одном месте. Нитки у неё путались и рвались, и она накалывала пальцы, потому что никак не могла привыкнуть к напёрстку.
– Нет, не могу! К чёрту, к чёрту! – ругалась она и, скомкав простыню, швыряла её на пол.
– Эх ты, швея! – подсмеивалась над ней Вера. – Да разве ж так шьют? Нитка-то у тебя какая – конца-краю не видно. Мама всегда говорит: длинная нитка – ленивая девка…
– Я не буду шить, не умею шить, не хочу я шить, не желаю шить!… – начинала распевать Стэлла.
Она расстилала на полу простыню и принималась кувыркаться и ходить на руках. Потом они с Сенькой затевали французскую борьбу – кто кого скорее положит на лопатки. Тут уж и Марийка, не вытерпев, швыряла в сторону шитьё и тоже кидалась бороться. Поднималась возня. Борцы визжали, таскали друг дружку за волосы и бросали друг в друга подушками. А Вера по-прежнему сидела на своём высоком стуле с шитьём в руках и только щурилась, когда над её головой пролетала подушка.
– Ну, хватит, ребята! Пошалили и хватит… – говорила она спокойным тоненьким голоском.
Осень в этом году была очень дождливая, целые дни моросил мелкий дождик, и небо было обложено тучами.
Как-то в конце октября выдался хороший, ясный день.
Марийка вышла во двор и оглянулась по сторонам. Светило нежаркое, осеннее солнце, деревья стояли без листьев; в поредевших ветвях точно шапки, торчали вороньи гнёзда. Только одни акации ещё зеленели. Полянка, где недавно ржали лошади, топтались и орали гайдамаки, теперь опустела. Гайдамаки переехали в монастырское подворье: там было им просторнее. Пусто и тихо стало теперь во дворе. Только тощая собака с обвислым брюхом бродила по вытоптанной траве и рылась в мусоре. Марийка пошарила в карманах и, размахнувшись что есть силы, бросила собаке корку. Вдруг за воротами послышалось цоканье копыт и щёлканье кнута. Старый дворник, семеня, подбежал к воротам и шире распахнул железную створку. Во двор въехала высокая блестящая коляска. В ней, вытянувшись в струнку, сидел худощавый офицер. У него была жилистая шея и длинное, узкое лицо, которое казалось ещё длиннее под высокой твёрдой фуражкой.
Коляска остановилась возле подъезда доктора Мануйлова. Офицер выпрыгнул из коляски и, звеня шпорами, вошёл в подъезд.
– Марийка, это кто приехал? – спросила Машка, выскочившая на крыльцо.
– Не знаю, офицер какой-то.
– Он и вчера был – лейтенант по-ихнему называется. Катерина рассказывала, что он каждый день к докторше ездит. Видно, страх как влюбился…
Марийка и Машка начали рассматривать чёрного рысака, который нетерпеливо топтался на одном месте, часто переступая своими стройными забинтованными ногами.
Из подъезда выбежала Лора. На ней было новое пальто, и в руках она держала маленький шёлковый зонтик. Лора уселась в коляску и, раскрыв над головой зонтик, оглянулась по сторонам. Ей, видно, хотелось, чтобы весь двор поглядел на неё в эту минуту.
Марийка нарочно спряталась за дерево и посматривала оттуда украдкой. Она видела, как на крыльце появилась Елена Матвеевна, нарядная, в шляпе с перьями. За нею вышли лейтенант и ещё какой-то русский офицер. Офицеры разговаривали не по-русски, а докторша больше улыбалась и кивала головой. Они сели в коляску.
Солдат натянул вожжи, и рысак тронулся с места. Когда экипаж проезжал мимо Марийки, она выглянула из-за дерева и увидела русского офицера, сидевшего на передней скамеечке против докторши и лейтенанта. Это был Саша-студент. Он немножко располнел, и на щеке у него чернел какой-то пластырь.
«Вот, – подумала Марийка, – этот вернулся и ничего на войне ему не сделалось. Растолстел только. Наверно, и на войну не ездил, а где-нибудь на вокзале в буфете просидел… А Саша-переплётчик неизвестно где… Может, убили…»
Старый дворник, затворяя ворота, ворчал:
– Ну, теперь, докторше житьё, что у Христе за пазухой. Басурмана в кавалеры взяла, а племянничек в контрразведку пристроился.
Вечером Марийка зашла к Стэлле: они давно уже с ней собирались погулять по городу и поглазеть на магазины.
– Стэлла, – сказала Марийка, – сходим сегодня погулять, погода очень хорошая, как летом!
– Пойдём. Забежим к папе в ресторан. Taм играет оркестр не хуже нашего циркового.
Взявшись за руки, Стэлла и Марийка вышли за ворота. На главной улице было столько гуляющих, что девочки с трудом проталкивались вперёд. Кинематографы и окна магазинов были яркo освещены. Из городского сада ветер доносил обрывки музыки. На углу старик-газетчик с трудом выкрикивал нерусские названия газет.
Прошёл краснощёкий подтянутый офицер, весь обвешанный пакетами.
– Ишь, сколько накупил! – сказала Стэлла с ненавистью, проводив его взглядом. – И как это они, черти, не обожрутся…
– Они за нас с тобой наедаются.
Стэлла наклонилась к Марийкиному уху.
– Если б ты знала, как я их ненавижу! Как я их ненавижу!… – повторила она и даже задохнулась от злости.
– Молчи! Ещё услышат, – зашептала Марийка.
Возле ресторана «Пикадилли» Стэлла остановилась, поправила на голове шапочку и толкнула дверь. Марийке в уши ударила музыка, в лицо пахнуло запахом вкусной еды и духов. В большом зале за столиками сидели дамы и военные. Оттого, что в этом зале были розовые стены, розовые шторы, розовые абажуры, и лица у всех казались очень розовыми. Музыка, розовый свет, цветы на столиках – всё это ошеломило Марийку. Она точно приросла к порогу и испуганно смотрела на Стэллу, которая прошла уже через весь зал и, обернувшись, кивала Марийке. Марийке казалось, что все на неё смотрят. Сгорбившись, бочком-бочком она кое-как пробралась между столиками к Стэлле.
– Марийка, ты видишь, папу? – шепнула ей Стэлла.
Но так как они стояли под самой эстрадой, а эстрада была высоко, Марийка видела только широкий коричневый бок контрабаса, стоявшего на полу, и чьи-то ноги в чёрных брюках.
Когда музыка перестала играть, Стэлла вдруг сорвалась с места и подбежала к дверце сбоку эстрады. Там стоял Патапуф. Наклонившись вниз, он что-то протянул Стэлле. Лицо у него было сердитое. Стэлла быстро вернулась к Maрийке.
– Идём скорее! Папа нам дал билеты в кинематограф. Сейчас начнётся сеанс.
– Что папа тебе сказал? Он сердится? – спросила Марийка, когда они вышли на улицу.
– Нет, только он не любит, когда я прихожу к нему в ресторан.
Кинематограф помещался в этом же дом; только с другой стороны. Стэлла с Марийкой вошли в фойе и присели на бархатный диванчик. Марийка была здесь уже однажды на собрании кухарок.
– Стэлла, а какая картина будет?
– А вон афиша висит: кинодрама «В старинной башне». Наверно, интересная…
Наконец сеанс начался. По полотну побежали серые волны. Вот и старинная башня. Она стоит на скале, у самого моря. В этой башне заточена графиня Виолетта. У графини белокурые косы и такие длинные ресницы, что они отбрасывают на полщеки зубчатую тень. Старик-отчим разлучил графиню Виолетту с женихом и хочет её отравить, чтобы завладеть её богатством. Слуга-негр приносит Виолетте целую корзину отравленных фруктов.
– Ой, неужели она съест! – шепчет Марийка, дёргая Стэллу за рукав.
Но в это время в стрельчатое окно башни уж влезает молодой моряк. Это жених. Он выхватывает из рук графини отравленный персик, и они оба спускаются по верёвочной лестнице прямо в яхту, которая ждёт внизу с поднятыми парусами. Вот и всё.
Когда на экране заплясал красненький петушок, Марийка вздохнула. Ей было жалко, что картина кончилась, и в то же время она радовалась, что прекрасная Виолетта спасена.
Медленно двигаясь в толпе, Стэлла и Марийка выбрались на улицу.
– Чудная картина! – сказала Стэлла.
Марийка молчала. Она думала о том, как это хорошо быть такой красивой, как Виолетта. С красавицами всегда происходят разные интересные истории. А вот её, Марийку, уж конечно, никто не стал бы спасать из башни, если б она туда попала… Ну что бы начать с каждым днём постепенно хорошеть! Сейчас Марийке десять лет. Если бы она сразу же, с сегодняшнего вечера, начала понемножку хорошеть, то к шестнадцати годам она стала бы красавицей. У неё бы выросли золотые или чёрные-чёрные волосы до самого пола, а рот бы совсем не рос и остался маленьким, как у куклы.
Ознакомительная версия.
