кружок МПВО, где учили оказывать первую помощь пострадавшим. Учитель говорил, что если это умение понадобится хотя бы один раз в жизни, значит, время потрачено не зря. Анвар смазал ожоги Суллона бараньим салом, потом посыпал солью, чтобы мухи не садились. Состриг шерсть вокруг ран и, достав из аптечки бинт, плотно перевязал их. Теперь Суллон был весь в бинтах, как запеленатый ребенок. Он дрожал, будто озяб. Анвар укрыл его мешковиной и вышел из палатки.
Раджаб подошел к Саттару-ота.
— Ну, как там? — спросил у него старый чабан.
Раджаб пожал плечами. Саттар-ота, будто чем-то недоволен, сердито буркнул:
— Я, кажется, трубку забыл. Схожу за ней. Ты погляди, чтобы овцы не ложились на мокрую землю. А то простудятся и начнут кашлять. Сегодня всю ночь их придется перегонять с места на место.
Старик степенно зашагал к палатке. Чабаны и радость и горе приемлют одинаково спокойно. Саттар-ота не хотел, чтобы его волненье было замечено, и делал вид, будто не особенно обеспокоен случаем, происшедшим с их любимым псом. Но чем ближе он подходил к палатке, тем быстрее становились его шаги. У входа он остановился, чтобы перевести дух. Нетерпеливо вынул из кармана трубку, жадно закурил. Прислушался, желая узнать, что там происходит внутри палатки. Но было тихо. Он нервным движением откинул полог.
Анвара в палатке не было. Саттар-ота присел на кошму рядом с Суллоном и провел рукой по бинтам, стянувшим спину пса.
— Ну как, дружище, выдюжишь?
Суллон лизнул ему руку.
— Лежи спокойно, не шевелись… Посижу возле тебя, трубку выкурю…
Саттар-ота потянулся к сумке, вынул брынзу, завернутую в белую тряпицу. Отщипнув кусок, подал на ладони Суллону. Тот наморщил ноздри и неохотно лизнул угощение.
— Ешь, братец, ешь… — бормотал дед, потчуя Суллона, но тот больше не брал, брезгливо отворачивался. — Лежи себе, а я пойду, — сказал дед, вздохнув, и поднялся. — Куда Анвар запропастился? Не знаешь? Ничего, придет… — Покинув палатку, старик направился к стаду, пригретому багровым отсветом заката.
Всю ночь Саттар-ота и Раджаб провели на ногах. Чтобы уберечь овец от простуды, пришлось их постоянно тормошить, не давая лежать на сырой земле.
Едва начало рассветать и в небе исчезли звезды, будто утонув в парном молоке, Саттар-ота заметил приближающегося человека.
— Раджаб, глянь-ка, кто там идет, у тебя глаза острее.
Раджаб долго вглядывался и наконец удивленно воскликнул:
— Это же Анвар! Куда же он смахал в такую рань? А я думал, он спит все еще.
— И я так думал. Однако, видать, он эту ночь провел не в палатке. С вечера сбежал в кишлак…
— На ночь глядя? — удивился Раджаб и, приглядевшись, засмеялся. — A-а, он и ружье прихватил с собой. Догадлив парень.
Анвар шел не разбирая дороги, прыгал через низкорослый кустарник джангала — ярко цветущей в эту пору колючки, пинком сбивал попадавшиеся на пути конусообразные кочки земли у кротовых нор.
Анвар заметил, что дедушка и Раджаб смотрят в его сторону. Он издалека помахал им рукой и крикнул:
— В амбулаторию бегал! Вот! Для Суллона! — поднял левую руку, показывая какие-то склянки, тускло блеснувшие в неярком свете утра. И, придерживая свободной рукой приклад ружья, чтобы он не бил больно по бедру, побежал к палатке.
Солнце золотистым веером выхлестнуло из-за гор, обещая жаркий день.
Саттар-ота и Раджаб каждое утро угоняли отару на джайляу, туда, где овец не пасли уже более двух недель. Трава на этих склонах за это время успевала подрасти и налиться соком. После выпаса проходит всего три-четыре дня и, глядишь, трава, которая казалась подстриженной под самый корень, буйно идет в рост, расправляет зеленые стебелечки — словно бы сюда еще не забредала ни одна овца.
Матки, которые недавно окотились, были еще слабы, и чабаны их не брали с собой. Оставляли под присмотром Анвара. На рассвете, ежась от прохлады, Анвар гнал свое стадо на покатую гору с широкой и плоской спиной. Здесь росло много повилики и дикого клевера, ими любили лакомиться ягнята. А у маток от этой травы прибавлялось молоко, и оно становилось густым. Да и самому Анвару очень нравились розовые, похожие на маленькие граммофончики, цветы повилики. По утрам, когда солнышко только начинает пригревать и еще не успело выпить всю росу, собравшуюся в граммофончиках, эти цветы очень пряно пахнут. Пчелы тоже в эту пору особенно усердны: наверно, мед, взятый с цветка, когда он сильно пахнет, бывает душистее.
А еще Анвару эта гора нравится потому, что солнышко ее начинает пригревать раньше, чем долину, лежащую внизу, у подножия. Здесь уже тепло, все покрыто позолотой, а там еще прячутся синие сумерки и низко стелется туман.
Анвар вначале думал, что за ягнятами присматривать легче, чем за взрослыми овцами. Но как бы не так. Иной раз они так озоруют, что и не угомонишь. Носятся вприпрыжку по склону, того и гляди, какой-нибудь из шалунов покатится кубарем вниз. Ну точь-в-точь как ребятишки в школе! И даже у каждого ягненка свой характерец проявляется. Один такой резвый, что, растолкав ровесников, ухитряется и к чужой матке подобраться да все молоко у нее высосать. А другой тихий, жмется только к собственной матери, боится от нее на шаг отступить, и все его обижают. Третий отыщет где-нибудь траву повкуснее да так и норовит сбежать туда, чтобы одному полакомиться. Вот и приходится Анвару не спускать с овечьего детского сада глаз и вмешиваться всякий раз в их дела, чтобы во всем стаде соблюдались порядок и справедливость. А чтоб не путать ягнят, он наделил каждого из них именем. Вон тот, кучерявый плут на крепеньких коротких ножках, чем-то напоминает Шарифа. Для него не пришлось слишком долго придумывать имя… А вот этот беленький, с коричневой головой и в таких же носочках, похож на рыжего Мавлона. Тот же вон, лобастый задира, что чешет пробивающиеся рожки о камень, — ну копия Самата!.. Словом, сколько в кишлаке живет мальчишек, столько и имен нашлось для ягнят.
Пока стадо спокойно пасется, Анвар пристраивается на каком-нибудь теплом камне и мастерит свирель.
В полдень Анвар гонит стадо к речке напиться, и, пока овцы отдыхают в тени, идет проведать Суллона. Пес, кажется, начал выздоравливать. Стал лучше есть и больше не скулит.
Сегодня вечером дед велел Анвару лечь пораньше, чтобы хорошенько отдохнуть. Потом сказал, что завтра они пойдут проведать приятеля Саттара-ота, который по ту сторону перевала пасет колхозный табун. Анвар знает Курба́на-ота, ровесника своего деда. В округе идет о нем слава как о табунщике, который, как
