Витя ужинал и клевал носом. Папа еще не вернулся из третьей бригады. Мама что-то ворчала, но Витя не вслушивался. Еле добрался до своей раскладушки и сразу провалился в крепкий сон.
На следующий день у Вити и Вовки была новая работа — мальчики ворошили граблями траву, скошенную вчера, переворачивали ее на другую сторону. Трава уже немного подсохла и удивительно пахла: крепко — цветами, тонко — медом.
В обед Витя отдыхал на увядшей траве и просто так, от нечего делать рассматривал скошенные цветы, былинки. И удивился. Просто изумление нашло на Витю! Вот ромашка. Или гвоздика. Как в этих цветах все продуманно, мудро: аккуратные лепестки, сердечко, четкий рисунок листьев и запах, чтобы привлекать пчел. А краски! Сами цветы все это сообразили сделать? Удивительно! И вообще, вообще… Почему Витя раньше не думал об этом? Как все в природе — и у растений, и у животных — разумно, ничего лишнего. Будто не сама природа сотворила все это, а помогали ей люди, потому что ведь только они во всем мире умеют думать. И все-таки что-то здесь Вите было неясно, что-то хотелось узнать, а что? Он не мог понять. Наверно, чтобы все понять, надо прочитать очень много книг.
Странные мысли перебил Вовка — прибежал красный, взъерошенный, — закричал:
— Иди посмотри, что твои подзащитные оводы с лошадями делают!
Четыре лошади — и Пепел среди них — залезли в кусты, хлестали себя хвостами, подергивали кожей, а над ними висело жужжащее облако оводов и мух. На спине пегой лошаденки, на которой Емельяниха привозит обед, зияла кровавая рана, которую облепили оводы — лошадь не могла достать до нее хвостом, и глаза у нее были несчастные.
— Видал? — опросил Вовка.
— Это оводы такую рану сделали? — спросил Витя.
— А то кто же! Давай их уничтожать!
Ребята сломали ветки и стали ими бить по лошадиным спинам. Оводы ужасно зажужжали. Некоторые даже под ударами веток не улетали — такие были кровожадные. Лошади в благодарность закивали головами. Наконец, все оводы были убиты или разогнаны.
— А ты их, оводов паршивых, жалел, — сказал Вовка, тяжело дыша.
— Мучить их все равно не надо, — сказал Витя. — Придумать бы какое-нибудь сильное средство, чтобы оно сразу убивало оводов.
— Вот и придумай.
— И придумаю.
— Посмотрим. Ученый какой выискался!
А что? Может быть, Витя и придумает. Надо изобрести мазь. Намажешь ей лошадиную кожу, овод сядет, понюхает и тут же умрет от разрыва сердца.
Опять Федя учил Витю косить. Стало получаться. Оказывается, совсем не нужно большой силы, чтобы косить. Самое главное — правильно держать косу. Витя скосил целый рядок. Правда, очень высоко срезалась трава. И устал почему-то — спину заломило.
— Привыкай, Виктор, — серьезно сказал Федя. — Нелегок он, крестьянский труд. А вся жизнь на нем стоит. Вот эти луга, травы, земля наша всех людей кормит, дает им и хлеб, и молоко, и мясо. Все здесь начинается — и самое великое открытие, и ракета в космосе, и какая-нибудь знаменитая симфония.
«Я хочу научиться всем деревенским работам, — подумал Витя, — потому что я, может быть, как Федя, стану зоотехником. Чтобы меня любили все звери, а люди уважали».
Подумав так, Витя совсем не удивился.
День был солнечный, ни одной тучки на небе. Когда ребята переворошили все сено, которое им полагалось переворошить, Вовка спросил:
— Ты когда-нибудь дикую клубнику ел?
— Нет, — сказал Витя.
— А хочешь?
— Конечно, хочу!
— Побежали! Я знаю, где она растет.
Дикая клубника росла на откосах рва, покрытого густой травой. Ров этот замыкал луга у поворота Птахи к лесу.
— Здесь во время войны противотанковый вал был, — сказал Вовка. — Говорят, танков немецких побили — страсть!
Оказывается, в этих зеленых тихих лугах тоже была война… Даже не верится.
Клубника была темно-красной с белыми пятнышками. Она не отрывалась от стебелька и приходилось есть ее вместе с зелеными листками. Все равно было очень вкусно. Клубника была теплой от солнца и таяла во рту.
— Вить! — сказал вдруг Вовка. — А как собаки их погнали!
— Здорово! Альт ка-ак прыгнет из кустов!
— А за ним — Сильва!
— И давай рычать!
Они стали вспоминать происшествие на поляне. Припоминались все новые и новые подробности.
Под вечер пошли купаться на Птаху. И вот тогда с Витей приключилось чудо.
А было так.
Солнце уже зашло, сиренево, неопределенно было кругом. Птаха, казалось, уснула. На песчаной косе Вовка разжег маленький костер. Стреляли угольками сучья, пахучий синий дымок поднимался кверху неторопливыми струями — ветра совсем не было. К ребятам подошли лошади, шумно понюхали воздух и остались стоять, не мигая, смотрели в огонь, и пламя отражалось в их больших добрых глазах. Вовка ушел купаться, брызгался где-то далеко, гукал. Витя сидел у костра… И вдруг Вите показалось, что все — и костер, и тихая река, и лошади, и весь этот лиловый вечер — вошли в него, растворились в нем. И Вити тоже не было — он словно воплотился в жарком огне, в спокойной тихой воде, в больших теплых лошадях. Витя понимал все это, был неотделимой частью окружающего его мира, и весь мир был его частью. И было Вите невыразимо хорошо.
Неизвестно, сколько продолжалось такое состояние — время было отключено. Но внезапно все кончилось: Витя услышал Вовку, который кричал ему что-то, трещали сучья в костре, и Витя чувствовал запах дыма, лошади смотрели в огонь, встряхивали гривами. И Витя уже ощущал себя отдельным от того, что его окружало.
Прибежал мокрый взъерошенный Вовка, заорал:
— Чего не купаешься? Вода — словно чай подогретый! И окончательно все разрушилось.
Дома уже был папа, и был он веселый и радостный. Мама сегодня ездила с ним в третью бригаду, работала там, ворошила сено, и ей понравилось. Родители помирились, смотрели друг на друга открыто и радостно. Папа помогал накрывать стол к ужину и веселился вовсю. Он еще радовался и тому, что скоро вернется в свое любимое конструкторское бюро — через четыре дня предстояло возвращаться в город.
Мама таинственно улыбнулась.
— Витя, — сказала она, — тебе письмо… — Мама помедлила… — От Кати.
И Витя буйно, до слез покраснел.
Письмо Кати Витя прочитал, когда родители уже спали. Катя писала:
«Добрый день, веселый час, Витя!
В первых строках моего письма передаю тебе горячий привет от себя лично и от всех женщин нашей палаты и желаю тебе здоровья, успехов и побед в твоей быстротекущей жизни.
Я уже знаю, что всех бандитов поймали. А Илья и не бандит вовсе. Правда? А ты, Витя, настоящий герой.
Сообщаю тебе, что я уже совсем поправляюсь, ключица моя не болит и доктор Викентий Петрович говорит, что через пару-тройку дней меня выпишет. Скорей бы! Очень хочется в Жемчужину, хочется всех вас увидеть. Хорошая у нас компания подобралась, правда? Как там поживают наши спасители Альт и Сильва? Отпиши мне про них.
Витя, а вчера я видела, как по небу пролетела комета. Она летела очень медленно и размахивала хвостом. Я сидела на окне в нашей палате и видела. Уже было поздно, и все спали. Я считала звезды, вот тогда она и пролетела. Может, ты тоже не спал и видел комету? Она была желтая и даже немного розовая. Про комету никто не верит. Даже Викентий Петрович. И пусть.
Вообще, Витя, я несчастная. Никто мне никогда не верит. Вот весной, когда тебя еще не было в Жемчужине, пошла я в поле, за сараи, там в ямах от бомб растут незабудки. Хотела нарвать букет. И увидала собаку с двумя головами. Честное слово! Она бежала среди травы и прямо из травы торчали две головы — одна на обычном месте, а другая вместо хвоста. Я свистнула ей, собака гавкнула обеими головами, припустилась со всех ног и пропала. Всем я рассказала про это, и никто не поверил — ни Вовка, ни Федя, ни бабушка Нюра. Даже дедушка Игнат почти не поверил! Он покачал головой и сказал: «Конечно, все бывает на свете, но чтобы собака с двумя головами…» Витя! Неужели и ты мне не поверишь?
А в прошлом году? Как-то утром я вышла на улицу, дело было зимой. И что же я увидела? На заборе сидели две сороки и говорили по-человечески. Очень хорошо помню — одна сорока говорит: «Заря сегодня ясная. К морозу». Вторая ответила: «Туго нам придется». Потом я всем рассказывала об этом разговоре, и опять никто не верил. Ну, Витя, скажи, разве я виноватая, что часто вижу и слышу то, что не видят и не слышат другие.
И еще я тебе признаюсь в одной страшной тайне. Никому никогда не говорила, а тебе откроюсь. Я хочу сочинять волшебные сказки, как писатель Андерсен. Ты, конечно, читал его сказки. Только я еще не скоро начну писать. Мне нужно увидеть и услышать все необычайное. А я знаю точно, что все вокруг полно чудес. И мне за ними никуда не надо ездить — чудес сколько угодно у нас, в Жемчужине. Только надо уметь их видеть.
