мальчик-гимназист Володя, очень скромный и тихий, тоже похожий на мать. Наташу позвали обедать в столовую.
— Идите, деточка, садитесь с нами… Вот здесь, — сказала хозяйка, указывая место.
— Позвольте мне в кухне обедать, — вспыхнула Наташа.
— Пустяки. Можно подумать, в кухне одной лучше. Не стесняйтесь. Мы в своей семье… А то вы без нас еще мало есть станете, а вас надо бы подкормить — вон вы какая худенькая и бледная, наверное, малокровная.
За обедом все делились с матерью новостями дня. Она входила в каждую мелочь жизни детей, обо всем расспрашивала, все обсуждала, как с равными, как с друзьями. Молчаливее других был старший сын, студент-медик. Он много ел, мало говорил и краснел, очевидно, стесняясь новой портнихи. Лидочка называла его «букой».
Наташа работала весь день, как говорится, не покладая рук; она очень торопилась. После обеда вся семья опять разошлась; днем никого не было дома. Вечером в комнату, где работала девушка, торопливо вошла хозяйка и испуганно воскликнула:
— То-то Степа меня упрекнул, а я и не знала!.. Вы все еще шьете, Наташа? Ну, не стыдно ли вам? Сказано — до восьми часов, а теперь уже десятый… Воображаю, как вы устали, бедняжка.
— Я торопилась… Ничего, не беспокойтесь. Я ведь привыкла…
— От дурных привычек надо отвыкать, деточка. Я этого не могу позволить. Посмотрите, на что вы похожи, совсем исхудали. Ну, складывайте скорее работу, пейте молоко и — марш по домам. И чтобы впредь этого не было!
— Я барышне кофточку хотела примерить. Они просили поскорее. Я бы им завтра рано закончила…
— Неужели уже готова? Да вы волшебница, моя девочка… Только как доктор я не позволю работать через силу. И Степа мой забунтует.
— Ничего. Я привыкла, — ответила Наташа и благодарно взглянула на хозяйку.
Девушка не шла домой, а, казалось, летела, как на крыльях. Ей хотелось сейчас же встретить дядю Колю, поделиться с ним впечатлениями этого радостного дня. Это ведь его рекомендация, его заботы, его хлопоты…
Новые чувства и мысли переживала Наташа. На прежних местах, где она жила и работала, она не встречала такого сердечного отношения, такой заботы. Кто она этим людям?.. Значит, помимо родственных связей, бывают и какие-то другие отношения между людьми, которых она себе и не представляла. Можно жалеть не только родных, но даже незнакомую портниху. «Не сон ли это, не сказка ли, не обман?» — думала Наташа.
После недели пребывания у Ольги Петровны Печаткиной бедная портниха открыла для себя много нового: она осознала, почувствовала, что она не только неудачница, сирота-портниха, но и человек… Что горничная-эстонка Ида создана не только для того, чтобы убирать комнаты, чистить платье и подавать на стол, а кухарка Паша — стряпать и мыть кухонную посуду, но что они здесь тоже прежде всего — люди. Что в этом доме уважают их человеческое достоинство, интересуются их жизнью. В горе кухарки Паши, у брата которой в деревне умерли от дифтерита два сына, приняла участие вся семья. Все жалели Пашу, расспрашивали, утешали, помогали. И ей было легче… Когда горничная Ида несколько дней ходила вялая и бледная, ее уложили в постель, лечили; сама барыня подавала ей лекарство и делала компрессы.
В воскресенье Николай Васильевич пришел в бедный уголок своей племянницы. Наташа встретила его в необыкновенно приподнятом настроении. У нее было новое выражение лица: счастливая улыбка украшала его, глаза сияли.
— Наташечка, ты прекрасно выглядишь! И порозовела, и глазки у тебя веселенькие…
— Ах, милый дядя Коля, какие люди есть на свете! Знаете, как мне хорошо!.. — и девушка начала торопливо рассказывать:
— Барыня сама заботится обо мне, чтобы и ела я вовремя, и сидела прямо, и гуляла днем… Ну что я им? Работу на два часа сократили, говорят, двенадцать часов нельзя девушке сидеть согнувшись. А везде портнихи так и работают, ведь я не барышня какая-нибудь, чтобы обо мне так заботиться. И Володя, и Лидия Григорьевна такие хорошие… Только вот барин, Степан Григорьевич, немного горды…
— Говорил я тебе, Наташечка, что ты встретишь хороших людей… Свет велик, — Николай Васильевич тоже радостно улыбался.
— А всему причина — вы, дядя Коля… все лучшее в моей жизни от вас… Вы нашли, устроили, просили…
Тетка и Липа никогда не принимали участия в таких разговорах; они жили особняком.
— А вы что-то плохо выглядите, дядя Коля… Отчего так похудели? — вдруг встревожилась Наташа и сжала руку дяди.
— Прихварываю все… Ничего, Наташечка. Это от старости. Старики все хворают. Зато теперь я спокоен, что тебе хорошо. Поправлюсь…
— Лечитесь, дядя Коля, миленький… Возьмите немного денег, у меня есть… Пожалуйста, лечитесь, — просила Наташа.
Наташе казалось, что жизнь ее началась заново. В чужую, малознакомую семью она рвалась, как на праздник, боялась пропустить хоть один день. Жизнь этих людей с каждым днем становилась ей ближе и интереснее.
Ольга Петровна, врач, работала для людей. Лидочка и Володя учились, но их тоже увлекали общественные интересы. Лидочка писала какие-то лекции, а Володя издавал в гимназии журнал «Аэролит». После того как Наташа сшила ему белье, он перестал ее дичиться. Приходя из гимназии, он заглядывал в комнату портнихи и делился с ней гимназическими новостями. Наташа живо всем интересовалась и скоро знала по фамилиям всех учеников и учителей мальчика. Иногда он читал девушке свои стихи, которые он готовил в «Аэролит». Наташа находила их превосходными, а автор был счастлив, что нашел такую внимательную слушательницу.
Степан Григорьевич был угрюмее и молчаливее других в этой семье. Он очень много занимался. Но когда по вечерам он начинал говорить с матерью, с сестрой или иногда спорить с товарищами, Наташа в соседней комнате слушала, затаив дыхание… Он говорил так горячо, так убежденно — о том, что все должны быть равны, что люди должны помогать друг другу, что любимый труд — это счастье, и о многом другом, что девушка понимала смутно, но что казалось ей справедливым и прекрасным.
Склонившись над работой, постукивая машинкой, Наташа сердцем и мыслями жила одной жизнью со всеми членами семьи. Большие глаза Наташи внимательно следили за всеми, умная головка, привыкшая думать, все запоминала… О многом хотела бы расспросить Наташа, на многие вопросы ждала ответов, но говорить не смела, не решалась.
Степан почти никогда не разговаривал с Наташей; при встречах только быстро кланялся и краснел. Наташа тоже вспыхивала. «Изо всей семьи он один такой гордый, — думала девушка. — С барышнями своего круга разговаривает, а ко мне относится с презрением». Такое отношение огорчало девушку.
Однажды за обедом Лидочка, которая часто шутила
