…Лорс бросил это свое письмо в почтовый ящик Предгорного сам. Потому что вечером, когда он его дописывал, приехал бригадир и сказал Лорсу:
— Записка от председателя колхоза: велит срочно доставить тебя в райком. Дам коня, поедешь утром с тем, кто отправляется за солью.
В кабинете первого секретаря были Николай Иванович, Полунина и… Виктор Андреевич из редакции.
— Явился, чабан! — улыбнулась Полунина.
Николай Иванович кивнул на нее и погрозил Лорсу:
— Досталось мне от нее за тебя… Как же редакция теперь со статьей Цвигуна обойдется? — обратился он к Виктору Андреевичу. — Газеты ведь не любят давать поправки!
— Не твоя забота! — усмехнулся Виктор Андреевич. — Если бы я не был в отъезде, такая статья не появилась бы: фокусы Цвигуна я знаю лучше всех. Ничего! Сами напутали — сами исправим, да еще и вас помянем за то, что волю даете всяким Тлинам. А с Лорсом мы сейчас пойдем к нему домой, потолкуем о будущем.
— Какое будущее? Ему завтра приступать к работе, принимать клуб от Водянкина, — сказал Николай Иванович и обратился к Лорсу: — Итак, молодой человек, иди, работай, только без выкрутасов! Слышал? Поаккуратнее!
— Смотрите! — вскочил Лорс и подбежал к столику с графином.
— Что такое? — удивился Николай Иванович.
— Графин! Не по центру картонки!
Лорс подправил графин с дерзко-дурашливой старательностью и, круто повернувшись, пошел к дверям.
Полунина и Виктор Андреевич захохотали. Николай Иванович вскрикнул:
— Видали?! Гусь!
И тоже расхохотался.
Опять этот проклятый бутерброд…
Бабушка Чипижиха — казачка, а казаки знают горские обычаи не хуже самих горцев. Гость соседа — твой гость.
Бабушка пожарила для Виктора Андреевича яичницу в самой большой сковородке и выставила четвертинку самогонки: «На семи травках настоенная, нигде такой не выпьешь».
— Везет тебе, парень, на хороших людей, — расположился у сковороды Виктор Андреевич. — И в клубе у тебя ребята хорошие, я ведь там толкался не один час. И кое-что полезное ты там сделал.
— Вы приехали уже брать у меня интервью?
— Не стал бы пока.
Хотя насчет интервью Лорс и пошутил, но ему все же стало обидно, что Виктор Андреевич так безразлично говорит о клубе. Нет, там похвалы не дождешься!
— Едем в город! — решительно сказал Виктор Андреевич. — Насовсем. Недругов ты себе здесь нажил удивительно быстро. Но дело и не в этом. Слава богу, недруги у тебя будут везде. И всю жизнь. За это ты мне и нравишься… — Он отодвинул сковородку. — Пойдешь работать к нам в газету. В штат.
— Разве я познал в клубе жизнь? Или научился писать?
Виктор Андреевич достал из папки какую-то довольно толстую машинописную рукопись:
— Я не скажу, что в этом твоем творении есть журналистское умение. Но тут немало живого, интересного и удивительно искреннего. От жизни!
— Мое творение?!
— Не мое же! Эта девушка, Эля, принесла мне твою рукопись.
Виктор Андреевич, отдуваясь, пил чай стакан за стаканом. А Лорс лихорадочно листал и узнавал… свои письма к Эле. Они были перепечатаны. Кое-где вписаны слова рукой Эли. Убрано все, что не для чужих глаз. Оставлено лишь то, что о клубной жизни. Последняя попытка Эли вернуть Лорса в газету, в город!
— Там у тебя, Лорс, много и ненужного для газеты, не относящегося к теме, — сказал Виктор Андреевич. — Но я уже вижу, как это можно слегка поджать… раз в шесть! И дать в газету несколько хороших кусков: «Письма из села. Записки клубного работника». О первых шагах — только о первых! О раздумьях, о сомнениях. Словом, это будет твоя «визитная карточка» для поступления в штат. Одновременно это и как бы наша поправка после статейки Цвигуна. Хитро?
Виктор Андреевич встал, натянул пиджак и поискал свою палку со словами:
— Я еду в колхоз «Горец», там вечером партсобрание. Потом переночую в гостинице райкома и утром — в город. Поедешь и ты. С вещичками, насовсем. Так что иди прощаться со своей клубной гвардией, а ночью посиди над рукописью. Перечитай ее. Поцарапай, ужми, «прополку» сделай. — Он приостановился у дверей, задумчиво глядя вниз: — Чего-то в твоей рукописи не хватает! Она какая-то… оборванная на полуслове, что ли… Подумай-ка сам как следует. Впрочем… — он толкнул дверь палкой и сказал с порога, — …я, пожалуй, завершу своей рукой. Пока!
Город… Не будет рядом ребят, Азы, Али…
Лорс посмотрел на пустую сковородку. В хлебнице был один кусок хлеба. И кусочек масла.
Лорс старательно сделал бутерброд, посыпал его солью и уже приоткрыл рот, глотая слюнки…
Краем глаза он увидел, что кошка брезгливо выясняет, как поступить с бутербродом. Но Лорс не видел, какой именно стороной лежит на полу бутерброд.
Редакция или клуб? Город или деревня?
Выпал город.
Афиша перед парком, та самая афиша, которую рисовал еще Лорс, оповещала: «Лекция т. Водянкина. После лекции танцы».
Слово «концерт» было зачеркнуто. Неужели кружок распался?
Последняя строка афиши была самая крупная, ее хорошо видно даже в вечерней тьме: «Места НЕнумерованные». Это «НЕ» вписал кто-то от руки буквами жирными и уверенными.
…В парке тренькали мандолины. В кустах напевал хриплый голос Васьки-Дьяка, а в такт песне щелкал пальцами Муртаз — только он умел так щелкать.
На стене клуба Лорс разглядел написанное мелом очень короткое слово. Почерк у Гошки стал прямее, аккуратнее. Парень все-таки повзрослел.
Из раскрытых клубных дверей разносился по парку голос товарища Водянкина.
— А помните, когда я был директором… — послышался в кустах, сливаясь с шелестом осенней листвы, страстный шепот Эдипа, вернувшегося из дальних странствий.
А на крыльце дремал, подперев кулаком покорно опущенную стриженую голову, Вадуд.
Теперь понятно, почему Виктор Андреевич воздержался брать интервью. Понятно, чего не хватает в рукописи. Да, ее надо завершать. И нужна для этого рука не журналиста-зубра Виктора Андреевича, а рука самого Лорса, рука клубного директора.
Бутерброд? Ну что ж — бутерброд! Даже кошка отнеслась к нему критически.
«Не хватает в рукописи одного важного звена… Самого важного. И дело, наверное, совсем не в том, что я плохой газетчик! — думал Лорс. — Дело в том, что я мало сделал в клубе. Да и то, что сделал, рассыпается от первого же толчка».
Он подошел к карусели, там было безлюдно, и лег на жесткую осеннюю траву, чтобы видеть звезды. Ему вспомнилась восточная сказка, которую он так любил в детстве. Любил и… не понимал!
Герой этой сказки плохо знал жизнь. Когда же он после всяких потрясений и бед начал часто задумываться над жизнью, над своим местом в ней, то небо послало ему награду: он однажды лег вот так же, глядя на ночные звезды, пролежал целую ночь, и за эту ночь к нему пришло столько мыслей, сколько другим людям приходит в голову за целых десять лет жизни.
Лорс раньше, в детстве, никак не мог понять, что же это за награда?! Подумаешь, человек смог размышлять о жизни!..
…Лорс пролежал на траве возле карусели не ночь, а всего час. И пришла ему в голову всего-навсего одна мысль, но в ней собралось многое из того, что и раньше шевелилось в голове. И то, что сказал Виктор Андреевич о его рукописи. И то, что говорил Лорсу Али там, на далеких альпийских пастбищах, где сейчас, наверное, бушует первая предзимняя вьюга.
Ступил на тропу — иди по ней до конца; взялся за дело — не оставляй его на полпути; посадил дерево — вырасти его сам! Вот была простая мысль, которая пришла Лорсу в голову при слабом мерцании неярких осенних звезд. Иначе и на любой другой тропе — а их будет много в жизни! — ты не будешь настоящим путником, человеком. И в каждой твоей рукописи всегда будет не хватать какого-то самого важного звена, и никакой Виктор Андреевич не сможет за тебя завершить, дописать…
…Лорс взошел по гранитным ступеням. Радостно встрепенулся, вскочил Вадуд.
Сопровождаемый Володей и Вадудом, Лорс направился по центральному проходу зала к сцене. Впервые Лорс поднялся у всех на глазах на сцену в «натуральном виде», без грима.
— Вы почему мешаете лекции? — сердитым и тонким голосом спросил Водянкин, подняв голову от бумаг и важно опираясь о края трибуны.
«Вот кто, оказывается, умеет держаться, как настоящий директор!» — подивился Лорс и внятно сказал Водянкину:
— Хватит, закругляйтесь. Людям скучно.
— На афише четко написано… — заверещал было Водянкин.
— Афишу рисовал я, — прервал Лорс. — И теперь нарисую другую!
В зале раздались аплодисменты. Водянкин начал неистово колотить ладошкой по кнопке никелированного звонка, требуя тишины и порядка.
Лорс вспомнил суровое приказание Николая Ивановича: «Поаккуратнее!», поэтому он отобрал звонок у Водянкина очень аккуратно. Потом поискал глазами Петю в притихшем зале.