— Делать тебе нечего, — сказал Генка.
— Ты вот что, — сказал я. — Посиди немного, а я тут докончить кое-что хочу.
Я снова открыл дневник и приписал:
Пришёл Генка. Сказал, что погода мерзкая, и спросил, что я делаю. Я сказал, что веду дневник для потомков и объяснил ему, как это важно. Но Генка сказал, что делать мне нечего. Тёмный человек. Сидит сейчас и в окно глазеет.
— Ну, долго ты ещё кропать будешь? — прервал меня тёмный человек. — Давай хоть в шашки, что ли, сыграем.
— Давай, — согласился я.
Мы сыграли шесть партий, причём две в поддавки. Я продул все шесть.
Не шла что-то игра.
— Может, в зоомагазин съездим, — предложил Генка. — Мне корм для рыбок купить надо. И вообще, не сидеть же дома все каникулы из-за этой погоды. Ты ведь только что тут разглагольствовал, что плохой погоды не бывает.
— Не ворчи, — сказал я. — Сейчас поедем. Погоди только минутку. Я ещё пару фраз накатаю.
И я написал в дневнике:
Играли с Генкой в шашки. Проиграл все шесть партий. Едем сейчас в зоомагазин за кормом для Генкиных рыбок.
Тут я на секунду задумался и жирно зачеркнул слова «проиграл все шесть партий». Такие подробности, решил я, ни к чему даже для потомков.
Домой я вернулся только к вечеру и сразу перечитал свои записи в дневнике. «Нет, не то что-то получается, — подумал я. — У меня не дневник жизни, а какая-то смесь милицейский протоколов с прогнозом погоды». И тогда я понял, в чём дело. В дневнике надо только самое главное записывать. Самое важное, что в моей жизни происходит. А про всякие игры в шашки и про рыбий корм можно не писать. Тогда я стал вспоминать прошедший день, но так и не мог решить, что же было главным. «Ладно, — подумал я. — Завтра обязательно будет что-нибудь главное». На другой день, когда я проснулся, в окно ярко светило солнце. Небо было совершенно чистое и очень синее. Даже не верилось, что вчера валил снег.
Я сразу открыл свой дневник и написал:
25 марта
В небе светит солнце.
Тут я вспомнил, что решил записывать только самое важное. Я уже хотел зачеркнуть написанное, но потом подумал, что, в конце концов, солнце в небе — штука важная. И оставил.
А вечером в дневнике появилась следующая запись:
Сегодня ходили с Генкой в кинотеатр «Молния». Смотрели кинофильм «Любовь и ярость». Так себе картина, ерундовая. Потом пошли к Славе Брындину за победитовым сверлом для дрели. По дороге к Славе Генка уронил свою варежку в р. Карповку. Достать варежку не удалось. Так она и поплыла вместе со льдинами в Финский залив. Пришли к Генке и стали сверлить у него в ванной комнате дырки для полки. Одну дырку просверлили прямо насквозь. На кухню. Генке от матери влетело. Вечером смотрели телевизор.
Немного подумав, я приписал:
К нам в город приехал король Иордании Хусейн.
Я перечитал написанное и даже обозлился на себя. Опять в дневнике оказалась масса никому не нужных подробностей! Я схватил чёрный фломастер и со злостью почти всё зачеркнул. Осталось только два предложения:
В небе светит солнце.
К нам в город приехал король Иордании Хусейн.
На следующий день Генка спросил:
— Ну, как твой дневник жизни? Кропаешь?
— Кропаю.
— Дай прочесть.
Я протянул Генке дневник. Он прочитал и сказал:
— Да, не очень-то много ты потомкам оставляешь Никаких загадок века. А то, что в небе светит солнце, для них, конечно, будет сенсацией.
— Понимаешь, — сказал я, — в дневнике надо самое главное записывать. А я никак не могу решить, что главное. Не писать же про твою варежку, которую ты в Карповку уронил. Или про дырку у тебя в ванной.
— Это верно, — сказал Генка. — Ладно. Придётся тебе помочь. Бери ручку и пиши. Двадцать шестое марта. Сегодня… э-э-э… м-м-м… Сегодня из нашего города на родину отбыл король Иордании Хусейн!
Я засмеялся:
— Ну а как насчёт неба?
— В небе светит солнце, — ответил Генка.
Я закрыл тетрадь и больше никаких записей в дневнике своей жизни не делал.
— Несправедливо, — обиженно бубнил Генка, когда мы шли из школы. — Зачем же сразу единицу. Ну, поставил бы двойку. Чем плохая отметка? Нет, надо обязательно единицу!
И хотя я не понимал, какая, в общем-то, разница между двойкой и единицей, но я молчал. Сегодня, когда на последнем уроке дежурный роздал нам дневники, Генка и обнаружил в нём эту неприятную цифру. А я, как назло, получил пятёрку, и мне было как-то неловко.
— И ведь что обидно, — продолжал он кипятиться. — Изложение-то домашнее. Я ведь и бабушку мог попросить проверить. Или вон Славик, сосед — лауреат конкурса баянистов. Он бы мог всё до последней помарочки поправить. Так нет, я сам всё сделал, по-честному. Никого не просил. И вот на́ тебе — кол. Эх, плакал теперь мой велосипед. Несправедливо!
Дело в том, что Генкины родители обещали купить ему складной велосипед, если он закончит месяц без троек. Всё шло отлично, Генка старался изо всех сил и даже каким-то чудом получил пятёрку по рисованию за композицию «Чайник и груша». И вот, когда месяц почти прошёл, всё летело насмарку.
— Я её уничтожу, — вдруг угрюмо сказал Генка.
— Кого? — не понял я.
— Единицу. Сотру, и всё тут. Бензином выведу. Или скипидаром.
— Ты что, Генка! Хуже будет.
— Хуже не будет. В журнале она всё равно останется. А дневник что. Ерунда. Забудется, может, потом. Ты же знаешь, какой Николай Михайлович рассеянный. Главное, чтоб папа её не увидел. У тебя бензин есть?
Честное слово, если б я сам не получил пятёрку и если б не знал, как Генке хочется иметь складной велосипед, я бы ни за что не согласился. А так я сказал:
— Зачем же бензином. Грязь только разводить. У меня дома есть специальный пятновыводитель. «Минутка» называется. Отличная штука. Мне папа ею так брюки вычистил, что лучше любой химчистки.
— А чернила она возьмёт?
— Конечно. Что угодно возьмёт. Универсальное средство. У меня на правой штанине пятно было с кулак. А сейчас и следа не осталось.
— Так идём скорей к тебе, — нетерпеливо сказал Генка.
Перед тем как начать действовать, мы изучили инструкцию.
— «Выжмите на пятно небольшое количество пасты и разотрите её тонким слоем, — читал я. — Пасте дайте полностью высохнуть и оставшийся порошок очистите щёткой».
— Как просто, — сказал Генка и открыл дневник.
Когда паста подсохла, я взял щётку и счистил порошок. Генка впился глазами в дневник. Но проклятая единица и не думала исчезать. Правда, она слегка побледнела, стала тоньше, потеряв свой воинственный вид.
— Эх, ты, — расстроился Генка. — «Универсальное средство».
— Мало, наверно, держали, — сказал я. — Не успела схватить.
— Думаешь? Ну, давай ещё раз. Чего уж теперь.
После второго раза единица побледнела ещё больше и при этом стала зелёной. К тому же бумага вокруг неё поблёкла, а по краям сделалась жёлтой.
— Послушался я тебя, — хмуро сказал Генка. — Говорил же, что бензином надо.
— Слушай, — сказал я, — а может, растворителем красок попробовать? Уж если краски растворяет, то чернила-то должен взять.
— Давай, — махнул рукой Генка. — Все равно теперь.
Растворитель и вправду оказался хорошим средством. Единица сразу исчезла. Но что получилось на её месте! Бумага сделалась бурой с жёлтыми разводами и покрылась буграми. В отчаянии мы испробовали керосин, одеколон, бензин, хозяйственное мыло и даже стиральный порошок «Новость». А когда я предложил паяльную кислоту, Генка сказал:
— Хватит. Эксперимент окончен.
Страница переливала всеми цветами радуги, а от дневника пахло автомобильной мастерской и парфюмерным магазином, вместе взятыми.
— Пойду домой. Всё равно теперь. — Генка засунул дневник в портфель. — Серёга, пойдём со мной, а? На всякий случай.
Первое, что мы увидели, когда вошли в квартиру, был велосипед. Новенький, бирюзового цвета, с ещё неоттёртым маслом на спицах и ободах. Из комнаты вышел улыбающийся Генкин папа Юрий Павлович.
— Привет, привет! — весело сказал он. — Ну, Генка, везёт тебе, честное слово! Посмотри, какого коня я тебе привёл. Совершенно случайно наткнулся. Конец месяца, понимаешь. А ведь так ни за что не купить.
Услышав про конец месяца, Генка вздрогнул.
— Да ты что стоишь как истукан, — продолжал Юрий Павлович. — Не рад, что ли?
— Рад, — кисло сказал Генка.
— Ну так спасибо хоть скажи.
— Спасибо.
Юрий Павлович слегка нахмурился и внимательно посмотрел на Генку.
— Что случилось? Может, ты мне наконец объяснишь?
Генка молчал.
