СЦЕНА 11. ПОДЗЕМНЫЙ ТУННЕЛЬ. ГРОМКОЕ ЖУРЧАНИЕ ВОДЫ.
ДЭВИД, (ГАБРИЭЛЬ).
Дэвид сидит у подземного ручья. Рядом с ним на небольшом каменном выступе мерцает свечной огарок. Камера следует за изгибом ручья, исчезающего в стене. Дэвид наклоняется, зачерпывает ладонью воду и осторожно пробует на вкус.
ДЭВИД: Обычная вода.
ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Правда?
ДЭВИД (выпивает еще несколько горстей): Черт, как вкусно! Настоящая вода! Иди сюда, сам попробуй! Камера выключается.
СЦЕНА 12. ПОДЗЕМНЫЙ ТУННЕЛЬ.
ДЭВИД, (ГАБРИЭЛЬ).
Дэвид идет по туннелю.
ДЭВИД: Там впереди что-то есть…
ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Что?
ДЭВИД: Какой-то свет.
Дэвид идет медленнее. Экран камеры темнеет. Через какое-то время изображение становится светлее, а еще через несколько секунд появляется Дэвид, освещенный дневным светом, и исчезает из кадра.
ДЭВИД (за кадром, в отдалении): Свежий воздух! СЦЕНА 13. ЗАЩИТНЫЙ ВАЛ. ДЕНЬ. КОНЦЕРТ ИЗ ПТИЧЬИХ КРИКОВ.
ДЭВИД, (ГАБРИЭЛЬ).
Дэвид стоит и смотрит на высокий защитный вал. В небе — облако белых птиц. С вершины холма поднимается столб черного дыма.
ДЭВИД: Что за черт…
ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Его что, кто-то поджег? Дэвид взбирается на вал. Камера, покачиваясь, следует за ним. На вершине вала Дэвид оборачивается к камере и кричит:
ДЭВИД: Они сожгли его!
Камера поднимается. Там, где стоял Бендибол, пусто. Осталась лишь груда обугленных досок. Это от них поднимается дым.
ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Кто же это сделал?
Дэвид вынимает из чехла острый нож и поднимает его вверх.
ДЭВИД: Ну все. Теперь — война!
* * *
СЦЕНА 14. ВЕРШИНА ВАЛА. ПЕРЕДНИЙ ПЛАН. НА ЗЕМЛЕ ОТПЕЧАТОК НОГИ. КРИКИ ПТИЦ.
ДЭВИД, (ГАБРИЭЛЬ).
Около сожженной статуи множество отпечатков ног. Камера движется вокруг костра. Отпечатки маленькие. Земля утоптана. Дэвид кладет ладонь рядом с одним из следов. Видно, что их размеры практически совпадают.
ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Кто бы это мог быть?
Камера приближается. Дэвид сидит на земле и рассматривает след. Он отрывает взгляд от земли и изучает ландшафт у вала.
ДЭВИД: Они там!
Изображение подрагивает: Габриэль бежит за Дэвидом. Затем камера показывает панораму окрестностей и вдруг замирает на шеренге низкорослых человечков. Они смотрят прямо в объектив.
ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Кто это такие?
ДЭВИД: Похожи на дикарей.
ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Или на туземцев.
Человечек, стоящий в середине шеренги, поднимает руку, в которой держит длинный шест, поворачивается и убегает. Остальные немедленно следуют за ним.
ДЭВИД (за кадром): Эй! Вы что там делаете? Идите сюда!
ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Смылись.
ДЭВИД: Надеюсь, не к нам на ферму.
* * *
Когда я просыпаюсь, уже смеркается. Не сразу понимаю, где нахожусь. Во сне я была далеко отсюда, в бабушкином саду. Чувствую, что лежу на жесткой земле. Спина ноет. Замечаю, что обнимаю тряпичную куклу. На меня разом обрушивается безумная реальность. Я снова закрываю глаза и хочу снова очутиться у бабушки. Хочу спать и видеть сны. Но сон больше не идет. Я лежу с открытыми глазами и думаю, какое счастье, что у нас еще остались сны. Если явь становится невыносимой, всегда можно уснуть. Я беру куклу и щекочу ее рукой кончик носа Дины.
— Просыпайся. Скоро стемнеет.
— Ох, как болит голова, — стонет она и протирает глаза.
— Это из-за жары, — говорю я.
Дина кивает.
— А тебе не приходила в голову одна мысль? — спрашивает она.
— О чем?
— Ну, если все эти холмы — свалка, то где-то поблизости должен быть город, так ведь?
— Или когда-то был. Возможно, все люди погибли.
Дина кивает.
— Но город-то остался.
— А может, и живые остались.
— Знаю.
— Что лучше?
— Чтобы остались живые.
— Я боюсь, Дина.
— Я тоже.
Мы доедаем последние мидии. Я откусываю мелкие кусочки и их тщательно пережевываю. Вкус у мидий какой-то странный. Надеюсь, мы не отравимся. Подкрепившись, мы снимаем клеенчатую скатерть и выбираемся из норы, как проснувшиеся звери, которым пора на охоту. Уже почти стемнело. Воздух прозрачен, и видно довольно далеко. Мы накрываем вход в яму скатертью и бросаем поверх кое-что из откопанных вещей.
— Это на случай, когда мы будем возвращаться, — говорю я.
— Ну что, заберемся наверх?
Мы медленно поднимаемся на холм. Зная, из чего он состоит, чувствуем себя как-то иначе. Внимательно смотрим под ноги. Забравшись на вершину, мы долго стоим, изучая местность на другой стороне.
— Черт подери, — наконец произносит Дина.
* * *
СЦЕНА 15. ДВОР / ХЛЕВ.
ДЭВИД, (ГАБРИЭЛЬ).
Дэвид стоит перед дверями хлева. Медленно открывает одну створку и заглядывает внутрь. Затем машет Габриэлю и проскальзывает в помещение. Камера следует за ним. Вдруг раздается хрюканье Умника и Дорис. Дэвид подходит к стойлу, заглядывает через перегородку и оборачивается к камере.
ДЭВИД: Здесь их не было.
ГАБРИЭЛЬ (за кадром): Повезло.
СЦЕНА 16. ДВОР ПЕРЕД ХЛЕВОМ.
ДЭВИД, (ГАБРИЭЛЬ) И ДРУГИЕ.
Камера следует за Дэвидом. Тот выходит из хлева и застывает от неожиданности.
ДЭВИД: Что за…
Камера поспешно осматривает двор перед хлевом. Замирает на шеренге низкорослых людей. На них грязная поношенная одежда. Волосы взъерошенные, свалявшиеся. Они настороженно следят за Дэвидом. У них странные темно-синие глаза.
ДЭВИД: Кто вы такие?
Низкорослые молчат и во все глаза смотрят на Дэвида. Их обожженные солнцем лица покрыты слоем грязи, она въелась во все складки и поры.
ДЭВИД: Что вам надо?
Снова молчание. Их взгляды по-прежнему прикованы к Дэвиду. Тот некоторое время молчит, словно собирается с мыслями, и наконец произносит:
ДЭВИД: Зачем вы сожгли Бендибола?
* * *
За холмами я различаю руины города. Передо мной явное доказательство того, что все погибло. Я начинаю плакать. То, что когда-то было городом, превратилось в груду обломков и хлама. Не видно ни единого уцелевшего здания.
— Похоже, здесь пронесся ураган, — говорит Дина.
Я киваю, потому что тоже так думаю. Только ураган мог причинить столько ущерба.
— Или была война, — добавляет Дина.
Я рассматриваю руины: на первый взгляд, это совершенно обычный небольшой город. С магазинами, школами, кафе, парками и спортивными площадками. Вспоминаю наш родной городок. Школу-интернат, где мы жили и учились. Вспоминаю Гун-Хелен, Гуся и Бендибола. Папу с мамой. Бабушкин дом на окраине. Эти руины вполне могут оказаться нашим городом. Размер совпадает.
— Подойдем поближе?
Дина кивает.
— Нужно соблюдать осторожность. Где-нибудь должны оставаться люди. От урагана не могли погибнуть все.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю и все. Обычно ураган срывает крыши, рушит здания, но многие выживают.
— Если только потом не было других катастроф, — говорю я. — Сначала ураган, за ним война. Или какая-нибудь эпидемия. Чума, например.
Мы стоим и разглядываем картину запустения и опустошения, словно пытаемся примириться с мыслью, что это действительно случилось. Затем начинаем спускаться с холма. Время от времени ноги проваливаются в пустоты в песке.
Когда мы ступаем на равнину, уже совсем темно.
— Мне холодно, — говорю я.
— В таком случае побежали, — предлагает Дина. — Это единственный способ согреться.
— А ты сможешь?
Дина пытается улыбнуться.
— А у меня есть выбор?.
Бег приносит облегчение. Мозг будто проветривается, и все пугающие мысли остаются где-то позади. Но, приблизившись, мы сбиваемся с темпа и переходим на шаг. Перед нами медленно вырастает разрушенный город, и действительность становится все более устрашающей. Я вспоминаю фотографии городов, подвергшихся бомбардировкам во время Второй мировой войны. Ничего похожего я больше никогда не видела.
— Вряд ли здесь кто-то выжил, — говорю я.
Дина не отвечает. Она что-то разглядывает.
— Посмотри вон туда, — говорит она. — Тут была дорога.
Мы подходим ближе, и я понимаю, что она права.
От того, что когда-то было асфальтированной дорогой, ведущей в город, уцелело лишь несколько фрагментов. Остальное раскрошено и свалено в кучи. Словно тысячи просыпанных деталей мозаики, с изображением асфальта.
Сначала мы пытаемся идти по дороге, но вскоре отказываемся от этой идеи. Это все равно что прыгать по льдинам во время весеннего ледохода. Гораздо легче идти по обочине.
