Снег так и валит. Ютка советовала чаще подметать тротуар. Боришка накидывает куртку и спешит на улицу. Метут на улице и другие дворники. Перечница машет ей рукой и кричит: «Сервус, Иллеш, выше держи метлу, так будет легче». Действительно, так легче. И вообще сегодня работать ей легче, чем вчера вечером.
С Цилой она поделилась своей тайной, и это поможет легче снести незаслуженный гнев отца. Вот мама, та всегда понимает, что не все так просто, как кажется. Сестра тоже это поняла. А отцу, если он сам ничего не чувствует, не станет же она объяснять. Да и не объяснишь: тогда сразу все выявится про Сильвию. А в общем-то, все произошло из-за того, что отец видел ее из троллейбуса «гуляющей по улице» и что ей пришлось работать до закрытия магазина…
Подметать улицу Бори уже научилась; теперь и она танцует, можно сказать — почти парит над заснеженным тротуаром, как Ютка. Снежные звездочки искрятся на свету. Бори посыпает тротуар шлаком, подметает еще раз снег у подъезда и мчится на четвертый этаж. Ее уже совсем не волнует, что здесь она может столкнуться носом к носу с Сильвией. Она подметает лестницу, тихо мурлыча какую-то мелодию, совсем как мать.
— Не вижу, — говорит Миши, выглядывая в форточку кухонной двери, — но зато слышу, что она делает. Только что мела лестницу, а сейчас уже на дворе. — Тут Миши захлопывает кухонную дверь и говорит: — Идет!
Боришка входит в квартиру, снимает куртку, моет руки. Нерешительно посматривает на дверь в комнату: там, кажется, уже проснулись и шепотом разговаривают. Надо бы сказать им, что завтрак готов и ванная натоплена — можно купаться, но она стоит, не смея постучать в дверь. Лучше подождет, пока кто-нибудь сам выйдет и скажет, что делать дальше. Боришка садится на табуретку и смотрит в окно, как кружатся и падают снежинки. Пусть надают — с тротуара она хорошо счистила снег, не скоро снова насыплет. Вдруг Бори вздрагивает и поворачивается: за ее спиной отворяется дверь. На пороге стоит и, позевывая, потягивается Миши в халате поверх пижамы. Боришка не решается поздороваться первой: вчера ведь он не ответил на ее приветствие.
— Сервус, — говорит Миши как ни в чем не бывало. — Привет мартышке с косичкой! — И он треплет ее за волосы, подхватывает за руки, кружит, на удивление Боришке.
Миши каждый раз, приезжая, приветствует ее такими словами, в ответ на которые нужно визжать и вопить: «Оглобля! Каланча!» Но сегодня игры не получается: ведь он приехал не только что, а вчера. Поэтому, очутившись снова на земле, она лишь тихо произносит:
— Сервус, Миши! — и смотрит на него серьезным, пристальным взглядом.
— Мартышка с косичкой! — горланит Миши еще громче. — У, противная!
Снова отворяется дверь, выглядывает Цила.
— Ах, это Бори! — восклицает она. — Пришла наша Боришка! Луковое горюшко! Я ж тебя с самого лета не видала! Ты что же, даже поцеловать меня не хочешь?
Что это?
Цила подходит, широко раскрыв объятия, как обычно, когда приезжает из Мишкольца. Боришка же, не двигаясь с места, стоит и удивленно смотрит на нее.
— Ну иди ж ко мне, сердечко мое!
Старшая сестра настежь распахивает дверь, и Бори входит в комнату. Здесь уже кто-то убрал постели, спрятал чемоданы, только шторы на окнах все еще спущены. На столике елка, все свечи на ней зажжены, горят и бенгальские огоньки, а под елкой — для каждого на своем обычном месте — подарки: для мамы, отца, Цилы и Миши. И ее тоже: лыжи, прислоненные к столу, и какое-то красивое кружевное чудо, белое, розовое, голубое, — ночные сорочки. Потрескивают свечи, слепит бенгальский огонь. А на самом видном месте — купленные вчера ею подарки: коробка с почтовым набором, платок… Вот Цила берет и развертывает его. А подоспевший Миши уже наигрывает на губной гармошке, у которой, оказывается, на редкость противное звучание.
Только теперь Бори замечает отца. Он стоит в самом углу. Отец подходит к столу, берет коробку с почтовым набором, осматривает ее со всех сторон, приоткрывает и, вынув один конверт, смотрит его на свет против свечи.
— О, — восклицает Цила, — это же красивейший в мире платок!
И Миши еще яростнее дует в гармонику, а рукой подает Боришке знаки, что, мол, такой замечательной забавы он еще в жизни ни от кого не получал в подарок. Боришка, прислонившись к дверной притолоке, глотает соленые слезы. Но вот уже отец рядом с ней. В одной руке у него все еще коробка с бумагой и конвертами, другой он гладит Боришкину голову. И свечи, кажется, совсем весело потрескивают.
— Голубой кораблик! — не может налюбоваться Цила. — До чего же ты хорош!
И верещит гармоника.
— Более приятной бумаги мне что-то и видеть не доводилось, — признается отец. — На такой писать письма — одно удовольствие! Правда. Бори, хороший у нас сегодня сочельник? Ну что ж, дети, желаю вам всем счастливого праздника!
XVIII. Беньямин Эперьеш — вторично
Такого необыкновенного рождества у них еще никогда не бывало. Маму навещали дважды за дни праздников. Она встречала их радостной улыбкой, озарявшей ее побледневшее и немного осунувшееся лицо, казавшееся еще более бледным от бинтов, закрывавших лоб. Но глаза были ясными, и, когда она улыбалась, в них вспыхивали огоньки. Мать говорила, что чувствует себя лучше и ее обещали скоро выписать.
В понедельник Цила и Миши уехали, и в доме стало тише. Но зато прибавилось и работы.
— Ну, что будем делать, дочка? — спросил отец. — Справишься? Завтра мне уже на работу.
— Конечно.
Голос ее звучал уверенно, но без тени хвастовства.
«Управлюсь, — думала она. — Только к вечеру страшно устану, потому что теперь мне придется одной управляться со всем, что раньше они делали вчетвером. Но ты, папа, не бойся, все будет в порядке: я буду вставать вместе с тобой и, надеюсь, все успею сделать. Все это ерунда, только бы мама поправилась поскорей».
Отец, словно угадав, о чем она думает, тоже заговорил о матери:
— Видишь, какая она. И сейчас страдает больше из-за того, что мы не победим в соревновании, чем из-за своей больной ноги. Но разве это самое главное?! Завтра, если комиссия по проверке придет в дом, объясни им, почему мы не смогли участвовать. Пусть не думают, что мы не хотели или еще что там…
Бори пообещала объяснить все комиссии и пошла в ванную достирывать белье. Но когда она закончила, спина ее уже ныла вовсю. «Это тоже не легкий хлеб, — подумала она и рассмеялась. — Ведь в самом деле смешно: собиралась замуж за Рудольфа, а не умею как следует выжать рубашку!» Она стояла внизу под бельевой веревкой, а ей на лоб, на смеющееся лицо, словно теплый дождь, падали капли воды, стекавшие с выстиранного белья.
В субботу Сильвия станет госпожой Галамбош. Но как она-то будет вести хозяйство, если она не умеет ни стряпать, ни стирать, ни ухаживать за больным — ничего того, что, например, приходится делать Циле? Конечно, супружество заключается не только в том, чтобы женщина день и ночь работала по хозяйству, как во времена наших бабушек. Теперь есть и столовые, и прачечные, и больницы, но ведь в семье всегда может кто-нибудь прихворнуть, и тогда ему нужно приготовить пищу полегче и повкуснее, а то и вообще столовая по каким-то причинам будет закрыта. А если кому-то срочно понадобится чистая рубашка? А когда родится ребенок?..
Бори все еще стояла под дождем капель, но улыбка уже сошла с ее лица. В субботу Сильвия станет госпожой Галамбош. Этого могло и не случиться, если бы она, Бори, несколько месяцев подряд не прятала бы письма в утробу орла и не носила бы Сильвии ответы на них; не натравливала бы Пишту на его мать и не стращала бы его тем, что если он не придет на свидание, то Сильвия покончит с собой… И как только она могла молоть такую чушь?
Настроение испортилось. Бори вытерла насухо пол в ванной и вернулась к отцу. Он читал юмористический журнал «Лудаш Мати» и время от времени улыбался. Тогда обычно незаметные морщинки в углах его глаз разбегались по всему лицу. Бори, стоя в двери ванной комнаты, смотрела на отца и думала, что, по сути дела, она ничегошеньки о нем не знает. Даже разглядывает его пристально, как Жана Марэ в кино, впервые в жизни. О ком угодно она знает, наверное, больше, чем об отце: о Бриджит Бардо, артисте Миклоше Габоре, о Пиште Галамбоше.
Стоило в класс прийти новой девочке, как они уже на первой перемене расспрашивали наперебой, кто такая, откуда взялась. До следующего звонка все самое важное о новенькой уже было известно. Но как познакомиться с человеком, которого, кажется, знаешь всю жизнь и, как видно, совсем не знаешь?
— Чего тебе? — подняв глаза на нее, спросил отец.
Бори, смутившись, покачала головой. Отец, вероятно, только посмеялся бы над ней, узнав, что за мысли у нее в голове. И Бори принялась наводить порядок в комнате. Потом, захватив с собой корзину, спустилась в подвал за дровами. Миши показал ей перед отъездом, как колоть дрова. Закончив работу, огляделась, взяла метлу и подмела подвал. Уже выходя на лестницу, столкнулась с отцом.
