Понимая всю тщету моих чаяний, я все же надеялась еще на один волшебный снегопад. Но в этом году снега не было, только дождь. Я вручила родным связанные варежки, и все, кто как сумел, постарались притвориться, что рады подарку. (Ну, конечно, не самые лучшие варежки в мире, то тут, то там пропущены петли и ряды перекосились, а если кому не нравится, закажите следующую пару по каталогу Сирса.)
В канун Нового года мы по семейной традиции зачитывали свои новогодние обещания. В прошлом году у меня был длинный список, там было все: и снег, и океан, но в этом году я ограничилась одной мечтой. Когда пришла моя очередь, я встала, глубоко вздохнула и сказала:
— Хочу пойти в колледж. Не для того, чтобы стать учительницей, — это всего один год. Хочу получить настоящий диплом; я знаю, что учиться для этого надо куда дольше.
Родители молчали. В конце концов, мама сказала:
— Дорогая, мы к этому разговору еще вернемся. Когда ты станешь постарше.
Я собрала в кулак всю свою смелость:
— А почему не сейчас?
— Ты что, Кэлли, — забеспокоился Джей Би, — хочешь уехать?
Тут заговорил дедушка, огромное спасибо ему за это:
— Прекрасный план, как ты считаешь, Маргарет? Мама не то чтобы зыркнула на дедушку, но от нее прямо-таки повеяло ледяным холодом. Она повернулась к папе, ожидая поддержки.
Отец откашлялся:
— Ну, да… мы посмотрим. Пока слишком рано задумываться о таких вещах. Мы об этом поговорим, когда тебе исполнится шестнадцать.
Еще целых три года! Я попыталась придумать, что бы такого сказать поубедительней, но он уже повернулся к брату:
— Тревис, теперь твоя очередь. Что ты решил?
Все как всегда, положенным кругом. Джей Би вскарабкался мне на колени, поцеловал липкими губами и прошептал:
— Куда ты уезжаешь? Не уезжай, мне будет грустно.
— Не грусти, — шепнула я в ответ. — Никуда я не уеду. Никогда.
— Это хорошо, — пробормотал он, прижимаясь ко мне теплой щекой. Ничего хорошего, увы. Я обняла его и принялась укачивать. Кто бы меня укачал. Я поглядела на остальных: все слушали Тревиса, только дедушка одобрительно мне кивнул.
Больше ничего интересного за праздники не случилось, а десять дней спустя, 10 января 1901 года, в местечке под названием Спиндлтоп в восточном Техасе забил фонтан. Черный ревущий фонтан выбросил нефть на высоту 150 футов. Он бил девять дней подряд, пока не удалось его обуздать. Так начался нефтяной бум. Автомобилей становилось все больше, а лошадей все меньше. Изменилось все — наш дом, вся страна, весь мир.
Если честно, я тогда почти не обратила внимания на эти события, но Агги почему-то пришла в полный восторг. Ее было просто не узнать.
Позже, на той же неделе у нас возникло общее дело. Началось все с еще одного письма, лежащего на столике в холле. Оно было адресовано Агги и отправлено из Первого государственного банка в Галвестоне. Что-то необычное. Моя мама, насколько мне известно, никогда не получала писем из банка.
Финансы и тому подобное — это мужская территория. (Впрочем, я не знаю почему — никаких серьезных причин к тому нет, если не считать того, что так всегда было.)
Вокруг никого. Я взяла конверт в руки. Легонько встряхнула. Пощупала. Монетки не звенят, купюры не шелестят. Я просто хотела помочь, поэтому сразу же потащила письмо наверх, в нашу комнату. Агги сидела за столом и писала еще одно письмо. Она его локтем прикрыла, чтобы я прочесть не смогла.
— Смотри, Агги, тебе из банка в Галвестоне пишут. Что там…
Она обернулась и выхватила письмо, я даже фразы закончить не успела. Можно подумать, она ждет смертной казни, а это ответ на прошение о помиловании от губернатора. Трясущимися руками она взяла разрезальный ножик и аккуратненько, словно боясь повредить содержимое, открыла письмо. Почему она так осторожничает? Агги была поглощена чтением и не замечала, что я подглядываю. Столбики цифр и больше ничего, как в деловых бумагах у отца на столе.
Она жадно читала, водя пальчиком по бумаге. Добравшись до последней цифры, кузина пробормотала:
— Ну слава богу.
— Добрые вести, Агги?
Обычно она только огрызалась, но тут вздохнула с облегчением и сказала:
— Мои деньги не пропали. У части банков все документы исчезли во время наводнения, но мои они нашли. Слава богу, мои деньги не пропали.
Я просто лопалась от любопытства.
— У тебя есть деньги в банке? Откуда?
— Накопила, пока работала у папаши в лавке.
— А что ты делала?
— Что можно делать в конторе? Перепечатывала письма, немножко занималась бухгалтерией.
Я подумала-подумала и спросила:
— Сколько?
— Что?
— Сколько он тебе платил? Сколько у тебя денег в банке?
Она наморщила носик:
— Не твоего ума дело, больно ты любопытна для своего возраста.
Как бы заставить ее расколоться?
— Давай говори, а не то посажу тебе в кровать Сэра Исаака Ньютона.
По правде говоря, никогда бы такого не сделала: и ее бы пожалела, и Сэра Исаака Ньютона. Он такой беззащитный, она же его раздавит как нечего делать, когда с перепугу начнет брыкаться. Но угроза сработала. Страшный и ужасный тритон! Неплохо придумано.
Она побледнела:
— Не посмеешь.
— Может, да, а может, нет.
— Я твоей маме пожалуюсь, — она сделала страшные глаза.
— Давай-давай. Мне-то что, — я тоже сделала страшные глаза.
Отлично. Поиграем в гляделки.
— Представители семейства саламандровых на ощупь холодные и склизкие. Они выделяют ядовитую защитную пленку…
Она отвела глаза, кто бы сомневался. Тритоны на многое пригодны, что ни говорите.
— Наверно, ничего плохого нет, если ты узнаешь. Я накопила почти сто долларов.
— Ну ты даешь! Быть не может!
Невероятная сумма для всякого, не говоря уже о незамужней девице семнадцати лет. Интересненькое дельце!
— Здорово-то как. А сколько времени у тебя ушло? — меня распирало любопытство.
— Около года. Папаша платил мне тридцать центов в час.
— А на что ты их потратишь?
— Не знаю еще, — ответила она не сразу.
Врет, наверное. Но зачем ей врать? Впрочем, какое мое дело. Я бы на сто долларов накупила кучу страшно интересных вещей. Можно купить хорошую лошадь и в любой момент, когда захочешь, уехать куда подальше. Своего рода свобода. Если ты типичная девчонка, можно накупить десяток платьев для балов дебютанток. А можно кучу постельного белья для приданого. Тоже своего рода свобода. А если ты другого сорта девчонка? Можно обзавестись хорошим микроскопом и накупить побольше блокнотов для научных записей. И это свобода. А можно купить — вдруг пришло мне в голову — совсем другого рода вещи. Можно купить… образование. От такого смелого предположения у меня просто перехватило горло.
— Что с тобой? Ты чего побледнела? — спросила Агги.
— Что?
— Собираешься грохнуться в обморок?
— Что-что?
— Ты еще малявка, но, если надо, у меня есть нюхательные соли.
— Я в порядке… просто задумалась.
И я принялась ее расспрашивать. Детали, детали, детали. Она объяснила, что можно пойти в банк и положить на сберегательный счет совсем немножко денег. Банк будет их хранить, и тогда никакие братья-воры до них своими грязными лапами не дотянутся. И банк мне отдаст деньги обратно в любой момент, когда они мне понадобятся. И еще приплатят мне — это называется «процент по вкладу», объяснила она, — за право хранить мои деньги.
На следующий день я уже шагала по Главной улице, неся в банк свою сигарную коробку. Банк был чуть подальше хлопкоочистительной машины. Я никогда раньше не заходила внутрь банка и чуть даже не струсила, когда надо было пройти через величественные, обитые медью двери. Но я все же вошла и стояла растерянно на блестящем мраморном полу, разглядывая высокий разукрашенный потолок и начищенные плевательницы, ощущая эту торжественную тишину — атмосферу преуспевания и серьезных деловых отношений. Совсем не похоже на папину шумную контору.
С одной стороны — огромный стальной сейф с полуоткрытой дверью в фут толщиной. С другой стороны — дубовая, отделанная медью зарешеченная стойка. За ней два молодых человека — оба с усиками — считают деньги для клиентов. Во всем зале ни одной особы женского пола — ни взрослой, ни ребенка. В глубине зала, за огромным письменным столом сидит важный осанистый джентльмен в деловом костюме и курит сигару; он полностью погружен в серьезную беседу с клиентом. Тот сидит ко мне спиной, но я его сразу узнала. Отец. Важный мужчина при виде меня нахмурился и что-то сказал отцу. Папа встал и с озабоченным видом направился ко мне.
— Что ты тут делаешь, Кэлпурния? Дома все в порядке?
— Все прекрасно, папа, — я показала ему сигарную коробку и сказала: — Хочу открыть счет в банке.
Голос предательски дрожит. Как я это ненавижу, но не идти же на попятный.
