Жаклин Келли - Удивительный мир Кэлпурнии Тейт

— Что ты тут делаешь, Кэлпурния? Дома все в порядке?

— Все прекрасно, папа, — я показала ему сигарную коробку и сказала: — Хочу открыть счет в банке.

Голос предательски дрожит. Как я это ненавижу, но не идти же на попятный.

— По-моему, это называется сберегательный счет.

Отец удивился:

— Зачем это тебе понадобилось?

Я тут же нашлась.

— Ты же сказал, чтобы мы сохранили наши деньги, вот я и подумала: тут самое надежное место.

Конечно, он сейчас спросит: для чего ты их хранишь? Лучше бы он не спрашивал. Не хочу с ним ничего обсуждать. Не сейчас.

К моему глубокому облегчению, он ничего такого не спросил.

— А, ну да. Я, впрочем, скорее имел в виду мальчиков, а не тебя, но вообще-то это прекрасная идея. Ты послужишь им отличным примером. Пойдем, я тебя познакомлю с президентом банка, и они тобой займутся.

Я сделала книксен и пожала руку важному президенту банка, мистеру Эпплби. Какой он надутый и самодовольный! С чего бы это? Надеюсь, не придется ему пожимать руку каждый раз. У него рука, как большая влажная рыбина. Мистер Эпплби велел мне написать на специальном листе бумаги имя, адрес и тому подобное, потом подвел меня к медной решетке. Я отдала свою сигарную коробку, и один из клерков тщательно пересчитал деньги. Получилось пять долларов пятьдесят восемь центов. Он записал эту сумму в маленькую голубую книжечку и протянул мне. Сказал, чтобы я хранила ее в надежном месте и приносила с собой каждый раз, когда хочу сделать «вклад» или «снятие со счета» и что «проценты» на мой «счет» будут начисляться четыре раза в год.

Мы с папой попрощались, выйдя из банка. Он отправился в контору, а я домой. Я прижимала к себе коробку с моей новой сберегательной книжкой. Я то и дело останавливалась, чтобы полюбоваться на красивую голубую обложку, на которой золотыми буквами было вытеснено «Первый национальный банк Фентресса». И запись самым разборчивым почерком — первый вклад пять долларов пятьдесят восемь центов. И множество пустых линеечек и колонок — там будут следующие записи о моем растущем богатстве. Круто!

Наши с Агги отношения немножко потеплели. Я то и дело старалась выразить ей благодарность за информацию о банке, а она в ответ рассказывала мне о своих «прибылях и вложениях», хотя я не вполне понимала, о чем она толкует. Мы сравнивали, как растут наши сбережения. Теперь, когда я знала ее секрет, она старалась со мной не ссориться. Я и не догадывалась, что она прячет от всех нас еще один секрет, куда более важный.

Примерно в это же время Тревис стал исчезать после ужина и не показывался до самого вечера. И так почти каждый день. Сначала я и внимания не обратила — вокруг столько братьев, за всеми не углядишь. Но как-то утром, по дороге в школу, я заметила, что он какой-то невыспавшийся, руки поцарапаны, на ногах синяки.

— Что с тобой, Тревис?

— Ничего.

— А это что? — я показала на царапины. — Ну, рассказывай.

— А, это… Вчера вечером были всякие проблемы с Грязнулей.

Я резко притормозила.

— Это Грязнуля тебя так отделал?

— Нет, конечно, нет. Он меня никогда не тронет! Это койоты.

— Койоты?

— Ну, не сами койоты, а кусты и всякое такое, пока я бежал.

— Объясни по-человечески, а то приходится из тебя каждое слово клещами тащить.

— Это длинная история, Кэлли.

— Начинай уже, — сил больше нет на эту тягомотину. — Я никуда не тороплюсь.

— Помнишь, ты мне сказала, что псовым надо быть в стае себе подобных, тогда они счастливы?

Ничего такого я не помнила, конечно.

— Вот я и подумал: Грязнуле нужна компания других собак. На прошлой неделе я отвел его на пустырь за баптистской церковью, там всегда свора собак собирается. Хотел, чтобы он с ними познакомился. Но они только зубы скалили почему-то и прогнали его. Наверно, понимают, что он не такой, как они, ну, не совсем такой. Несправедливо это! Это же не его вина, что он родился койпесом. Что ему делать? И без цыплят он не может обойтись.

Да, Грязнуля цыплят любит. Ни до чего хорошего это его не доведет.

— На следующий вечер я опять к нему пришел. Уже почти стемнело, и мы услышали, как койоты тявкают где-то вдали. Знаешь этот звук на высокой ноте, яп-яп-яп, когда они охотятся. Он уши насторожил, и глаза у него дико заблестели. Тут я понял: по-настоящему он койот! Как я раньше не догадался? Он тоже грязный, он им подойдет, пусть обнюхиваются, пусть играют и охотятся вместе. Мне даже сон приснился, что койоты его сделали вожаком стаи. Я разведал, где они собираются — иногда они сходятся вместе на другом берегу реки, прямо под мостом. Пару раз я попытался отвести Грязнулю туда, но мы их так и не видели.

Удивительно, сколько смекалки у Тревиса. Сам, без чьей-нибудь помощи, попытался решить все проблемы Грязнули.

— Вчера вечером мы в третий раз пошли искать койотов. Шли мы вдоль реки уже в сумерках и вот услышали, прямо рядом, очень громко. У Грязнули снова дико заблестели глаза — он явно их породы. Мне стало страшно грустно, но я его обнял и сказал: «Прощай, Грязнуля, тебя ждет твоя стая. Они твоя семья и твоя судьба». И он побежал к койотам.

Тревис утер слезы, я его обняла, чтобы утешить.

— Я мечтал увидеть эту счастливую встречу под луной, поэтому пробрался за ним сквозь ужасно колючие кусты. Хорошо, что я за ним пошел, потому что я сразу услышал рычание и злобный такой лай. Когда я туда добрался, три койота его окружили и стали кусать, просто рвать на части. Они убить его хотели, Кэлли. Они его ненавидят. Они его съесть хотели. Хорошо, что они людей боятся. Я подобрал большой сук и большие камни, и я их прогнал. Вовремя успел.

Тревис снова утер слезы.

— Бедняга Грязнуля. Он просто хотел быть частью стаи. Собаки его не хотят, и койоты его не хотят. Люди только и мечтают его утопить или застрелить. А он — бедный сирота. Ну, вроде того, он же братьев потерял. И сестер.

Трудно с этим не согласиться. С самого рождения его преследует злой рок.

— Бедняга Грязнуля. Так что, он… убежал?

— Вернулся в свою нору, — Тревис чуть-чуть приободрился… — Придется мне и дальше о нем заботиться.

Это справедливо. Хоть злая судьба поначалу обделила беднягу Грязнулю, но в одном ему повезло — он встретил Тревиса.

— Никому он не нужен, кроме меня. Выходит дело, что я — его стая, — Тревис смущенно глянул на меня. — Ты тоже можешь быть в нашей стае, если хочешь.

Что на это скажешь?

— Ладно. Только помни, никому о нем не рассказывай. Это тайна.

Боже правый, сколько же тайн!

Я причесывалась перед сном — сто взмахов щеткой — и расспрашивала Агги.

— А на что похоже море? И пляж, на что он похож? И ракушки? Правда, что можно идти по пляжу и подбирать ракушки? А за это надо платить, или они бесплатные?

— Платить? Глупости! Кому платить?

— Не знаю. Потому и спрашиваю.

— Подбирай сколько хочешь, хотя зачем они тебе сдались, ума не приложу.

— Чтобы собрать коллекцию ракушек, чего тут непонятного.

Я загадала на прошлый Новый год, что обязательно своими глазами увижу океан — любой океан. Но я не очень-то верила, что у меня получится; на худой конец сгодилась бы и коллекция ракушек.

— Понятия не имею, кому нужна куча грязных старых ракушек, — удивилась Агги.

Да, тяжело с ней разговаривать. Но я не отступалась.

— А дельфинов ты видела? Я о них все на свете читала. Они млекопитающие, знаешь, теплокровные. Совсем даже не рыбы.

— С какой стати? Они же живут в воде. Значит, рыбы.

Я ушам своим не поверила. Как человек, которому такая удача привалила — жить у моря, — может быть таким невежественным? Я только вздохнула.

— А солнце блестит на танцующих волнах?

— С чего ты взяла?

— Где-то прочитала.

— Ну, понятно. Наверно, можно и так сказать. Когда погода хорошая.

— Расскажи мне про волны, — попросила я.

Она ужасно удивилась:

— Волны выбрасывают на песок всякую гадость.

— Какую гадость?

— Дохлую рыбу, мертвых чаек, деревяшки, водоросли, всякую дрянь. Вонючую. Хотя однажды я нашла стеклянный поплавок от сети, а потом еще пустую бутылку из-под рома, она с самой Ямайки приплыла.

— Здорово. А записка в ней была?

— Нет, — зевнула она.

— Но ты ее все равно сохранила? Вот бы мне что-нибудь такое.

— Зачем? Старое барахло.

Да, разговор явно зашел в тупик. Но я не унывала.

— Расскажи про приливы и отливы.

— Что про них рассказывать. Сначала прилив, а потом отлив. Иногда их слышно.

— Слышно? А какой это звук?

— Ну, такой тихий, шипучий — ш-ш-ш-ш-ш. Иногда погромче, когда волны ударяют в каменистый берег. Тогда сильный шум. Когда как.