Только Микола сидел пригорюнившись и не собирался в дорогу. Он тяжелее всех переживал отъезд на Большую землю. Нет ему жизни вне отряда! Украдкой поцеловал Микола винтовку, осторожненько поставил её в угол, где уже стояли другие автоматы и карабины. «За что нас выгоняют? За что казнят?» — недоумевал он.
Вот такими и увидела мальчишек Оксана Белокурая и в душе ужаснулась. Не потому ли она не шагнула к ним и осталась в тени деревьев? Не потому ли несколько минут спустя не окликнула их весело, как намеревалась?
Они навсегда останутся в её памяти вот такими, скорбно-смятенными. Она стояла и думала: «Может, вам, будущим мужчинам, уготовлена ой какая нелёгкая судьба! Я-то её могу представить, а вам она даже ещё не мерещится! Но при всех обстоятельствах вас будет поддерживать в дни невзгод чувство Великого долга, которое рождает мир романтических подвигов. Расставание с вами нелегко. Вы, не осмысливая того, внесли в жизнь отряда чувство семьи, домашнего уюта, чего все взрослые бойцы лишены с первого дня войны. И теперь отряд невосполнимо лишается детского смеха, наивной привязанности мальчишек».
Партизаны, вернувшиеся из боя, обычно делились с мальчишками тем скудным запасом, что оставался у них в карманах или вещевых мешках: сухарями, кусочками сахара, отдавая им большую долю.
Отправляя мальчишек за тридевять земель, она сама словно кусок отрывает от своего сердца.
Большая земля тоже в заботах, тоже в нужде. Неизвестно ещё, в какие руки парнишки попадут.
«И если кто вздумает злоупотребить доверием мальчишек, пусть знает, наломаем бока!» — грозит Оксана Белокурая мысленно кому-то.
Всё-таки, что же она скажет им перед разлукой? «До скорой встречи, мальчишки!», или «Будьте счастливы, боевые друзья!». Скосила глаза на часы — время истекало.
— Доброй ночи! — шагнула командир отряда из тени на лунную лужайку.
Мальчишки, услышав её голос, хором приветствовали её:
— Здравствуйте, товарищ командир! Услышав голоса, явился Иван Иванович.
— Готовы? — спросила его Оксана Белокурая.
— Всё в ажуре, — пытаясь выглядеть весёлым, ответил фельдшер. — В полной мере, так сказать…
Оксана Белокурая ловила обращенные к ней взгляды мальчишек, полные мольбы и отчаяния. Глаза как бы говорили: одно ваше слово, и нелепейший приказ будет отменён!
«ДОБРОЙ НОЧИ, БРАТЦЫ»
Впереди и по флангам, как и полагается, шёл всевидящий дозор. Под его охраной основные силы: дядя Ваня, радист Голосуев, человек пять партизан и «щенячье племя», как обозвал Голосуев отъезжающих ребят.
Отмахали уже километров пять-шесть, но привала не делали. Разговор не клеился. Все вроде бы приуныли: «За что от хлопцев отступаемся?»
Партизаны размашисто шагали, придерживаясь тени кустов и деревьев: луна щедро струилась голубым светом.
— Гей, чего повесили носы? Хотите, братва, я вам про римских цезарей расскажу? — предложил Голосуев, — он был в отряде вроде «Последних известий» или «От Советского Информбюро».
— Валяй! — буркнул бородатый старик.
— Ну раз масса требует…. Римские цезари, между прочим, имели большое пристрастие к военным действиям. Чуть что лезут против Карфагена или там против Испании. С греками ссорились и французов не жаловали, которые назывались в то время галлами. Ну а солдаты — другое дело, им осточертела война. Они стали отлынивать и улепётывать, как только противник оказывал сопротивление. Видя такое дело, один цезарь римский, фамилию и имя-отчество уже не помню, стал отсылать перед боем всех коней в тыл. Представьте себе такую картиночку: сунулись кавалеристы в овраг, где только что оставили коней, а их там нету! Ха, ха ха! Ничего себе ситуация! Однако никто не рассмеялся, как ожидал Голосуев.
— Вы что, лопухи, словно в рот воды набрали? Чего, спрашиваю, вас не слышно? — спросил Голосуев.
— Какой там смех! — От полного расстройства чувств Иван Иванович демонстративно сплюнул.
Голосуев собрался было подбросить ещё что-то смешное, но тут вышел командир второй роты Буянов из мрака леса навстречу им.
— Доброй ночи, братцы. Всё подготовлено.
— В случае чего поднимите людей, — попросил Иван Иванович.
— Не сомневайтесь. Мы вовремя явимся.
— Пока, бывайте.
— Бывайте…
И Буянов словно растаял. И снова замелькали меж кустов и деревьев неверные тени, то исчезая в густых зарослях, то обретая человеческий облик на освещенных луной полянках.
Вскоре к группе Ивана Ивановича бесшумно присоединились хозяйственники во главе со старшиной Сундуковым. Они так тихо подсоединились, что даже замыкающие не почувствовали, что их полку прибыло.
— Я решил явиться на место сосредоточения одной мощной группой, — улыбнулся Сундуков, обнажив белые ровные зубы.
Старшина — вылитый горец: густобровый, черноглазый, с орлиным профилем.
— Что-то я не вижу вашего краснобая? — спросил Сундуков.
— Вон он там, Голосуев, среди хлопцев.
— Опять треплется?
Во всём отряде не сыскать такого франта, как Сундуков. Бляшка начищена до «золота», а на сапоги посмотришь, как в зеркале себя увидишь. Даже во время жаркой схватки он умудрялся сохранить франтоватый вид.
На опушке Иван Иванович объявил привал.
После такого рывка одно удовольствие растянуться на земле. Лежишь себе и смотришь бездумно на небо. К полуночи даже звёзды кажутся отяжелевшими и усталыми.
Hyp Загидуллин, рослый, крепкий, а может, и самый сильный партизан в отряде, присел возле мальчишек.
— Уезжаешь, земляк? — сказал он Азату. — По такому случаю умный человек не скисает. Так-то вот! Хоть подоплёку-то понимаешь? Объясню, если не понял, без всякой затейливости. На твоём месте радоваться надо, паря. Потому что в некотором роде счастливчиком оказался. Честно отвоевался для своих годков, а теперь возвращаешься к родному очагу. Не просто так, не самовольно, а по приказу высшего командования. Чуешь, дело как заворочено?
— Я не скисаю. К тому же нос не вешаю, — не особенно искренне ответил Азат Байгужин. А про себя подумал: «Каждый норовит залезть в душу. Лучше бы оставили в покое!»
— Так как мы снаряжаем тебя домой, по этому случаю, сама собой, будет просьба. В твои собственные руки вручаю письмо для матери. На, держи! Как приедешь, так сразу к ней заскочи. Ладно?
— Ладно.
— Адрес на конверте, — уточнил Hyp Загидуллин. — Разыщешь?
— Разыщу.
— Мать, конечно, просто так тебя, боевого друга её сыновей, не отпустит. Поставит по этому случаю на стол большой медный самовар, сверкающий как солнце. Заставит чаёвничать и обязательно начнёт выспрашивать. Вот тут ты не оплошай. Держи ухо востро. Сперва передашь ей, как мы тут фашистов бьём в хвост и в гриву. Одним словом, даём им нахлобучку. Соображаешь, что к чему?
— Соображаю… Не маленький.
— Мать на то и мать, чтоб беспокоиться. Скажи, так, мол, и так, в соприкосновение с противником входят редко, от случая к случаю.
— Так то ж неправда!
— Ты того, помалкивай, а лучше наматывай на ус, что тебе говорю. Дошло?
Азат промолчал.
— Сам знаешь, как ненастье, снег или там дождь, боевые действия прекращаются, и мы забираемся в домики. А те жилища у нас, как первоклассные гостиницы: сухо, тепло. Расскажи ей про мягкие подушки из гусиного пера. Не забудь и про тёплые одеяла. Что касается еды, тоже в положительном свете освещай. От себя вроде бы по секрету можешь добавить, что у Махмута, мол, часто бывает такая блажь: от второй тарелки плова отказывается. Но говори всерьёз, чтобы она тебе поверила.
Байгужин внимательно слушает, но укоризненно качает головой. Hyp несёт чепуховину, хоть стой, хоть падай!
— Ей во всём потакай, когда она нас будет хвалить, какими мы детьми были хорошими. Сделай, как я тебя прошу! В своих письмах она. очень беспокоилась, спрашивала меня: не обижают ли нас тут, на чужбине, злые люди? Успокой. Дай такое ей пояснение. С вашими сыновьями, дескать, никто не связывается. При удобном случае сами, мол, кое-кому по шеям дают…
После этих слов Махмут, сидящий рядом, заёрзал.
— Об этом ей не стоит говорить. Право слово, не стоит, — взмолился он.
— Стоит, стоит! — налегал старший.
Азат Байгужин заговорщики подмигнул ему, а про себя подумал: «Ну дает! Ни за что не расскажу! Какая мне корысть? Была охота!»
По какой-то надобности Иван Иванович отзывает Нура Загидуллина. Его место рядом с Азатом занимает Махмут.
— Ты того, — шепчет он, — не слушай Нура. Не обязательно передавать про рукоприкладство. Если хочешь знать, я ведь тебя шутя саданул. Дал самый что ни на есть рядовой подзатыльник.
Азат хитрит.
— Может, на прощание хочешь наградить меня ещё одним тумаком? Если охота, валяй!
— За кого меня принимаешь? — обиделся Махмут. — В такой момент да чинить расправу?
— А то попробуй! — плутовато засмеялся Байгужин. Почуяв, что Азат подтрунивает, Махмут пригрозил пальцем. Это ведь тоже проводы, приятельские, свойские…
