Доктор. Никаких оснований для беспокойства. Самая нормальная мутация. Если помните, я еще в прошлый раз обратил ваше внимание, что у Энчо переходный возраст. У него на груди пробивается растительность, вы не заметили? Неизбежные атрибуты возмужания. И одновременно появляется другой признак: голос. Голос из детского превращается в мужской.
Лорелея (в панике). Так что же? Исчезнет его божественное сопрано?
Доктор. Неизбежно. Сопрано превратится в тенор, баритон или бас.
Лорелея. А нельзя его сохранить? Хотя бы еще на год-два?
Доктор (смеясь). Можно. Есть один способ, но я не стал бы его рекомендовать. Он применялся в 17–18 веках в католической Европе, когда женщинам не дозволялось петь ни в церковном хоре, ни в опере, и женские партии исполнялись мужчинами.
Лорелея. Не понимаю… Как же так — мужчины исполняли женские роли?!
Доктор. Они пели тем голосом, какой имели в детстве.
Лорелея. А как это достигалось?
Доктор. Неужели не знаете? Странно… Это достигалось с помощью операции, прерывавшей развитие в мальчике мужского начала. Операция называлась кастрированием, а певцы такого рода — кастратами. Естественно, они были редкостью и потому богаты и уважаемы. Подобные певцы пели в свое время в операх Моцарта, например.
Мама долго молчала. А я от страха леденел, приближаясь к температуре минус двести семьдесят три по Цельсию, то есть абсолютному нулю.
Какое решение примет Лорелея?
А она по-прежнему хранила молчание…
Я напряг свой мозг. Мысль работала быстрее, чем компьютер; нет, не желаю, чтобы меня оперировали, и уколов для акселерации тоже не желаю. И кинозвездой быть не хочу! Не нужны мне ни деньги, ни слава! И точка!
Значит, пришло время доказать, что я не плазмодий, не клоун и не павлин. Пробил час исполнить обещание, которое я дал дедушке Энчо. Наступил звездный миг, когда все на свете убедятся, что я Мужчина с большой буквы!
Не колеблясь больше ни минуты, я вытащил из тайника свои тетради, сунул их за пазуху и бегом на чердак. Дверь была распахнута — видимо, я забыл ее закрыть, когда примчался за бинарной бомбой. Я обвел взглядом свое Орлиное гнездо: сколько счастливых часов провел я тут, с МП-1, с Квочкой Мэри, с запрещенными мамой книгами! Квочки Мэри уже нет в живых, к запрещенным книжкам я интерес потерял, но вот что делать с МП-1, который я смастерил собственными руками, как дедушка — подпольный типографский станок? Схватив железный шест, я двумя ударами расколотил аппарат. Потом забрал из тайника бритву и лезвия. Теперь-то они мне обязательно понадобятся.
Вылез из слухового окна на крышу — осторожно, чтобы не поскользнуться на черепичинах и не сверзиться на тротуар. Спрятался за дымовую трубу с телеантенной и стал ждать, когда стемнеет. И когда стемнело, сполз на верхний балкон. В точности как Жан-Поль Бельмондо. Город вокруг мигал, как электронное табло, пролетел самолет Ту-104, внизу поблескивали баки для мусора, но мне не было страшно. Потому что я стал Мужчиной. На балконе было уже просто: от лестничной площадки меня отделяла только стеклянная дверь, я выдавил локтем стекло, просунул руку, повернул замок, дверь открылась, и я сбежал вниз.
Вышел на улицу. Тетрадки были спрятаны за пазухой. Я шел не торопясь, чтобы никто не догадался о том, что я беглец, и поэтому довольно поздно добрался до дома, где живет наш классный руководитель товарищ Боянов. И в подъезде, при свете лампы, наскоро дописал заключительные строки этих мемуаров.
…Чуть погодя я позвоню ему в дверь. Он мне откроет, не очень удивится, я отдам ему свои тетрадки, кое-что объясню и уйду.
Я не скажу ему о том, что задумал побег. Но убегу обязательно! Потому что я Мужчина!
Подпись: Энчо Маринов, ученик 7-го класса «В» 2-й средней школы.
Послесловие Бояна Боянова
Этим категорическим заявлением и заканчивалась рукопись Энчо Маринова. Больше я не получил ни единой строчки. Но поскольку мне хотелось во что бы то ни стало узнать, как сложится дальше судьба Энчо, я решил познакомиться поближе с нелегкими обстоятельствами, с которыми ему пришлось столкнуться, изучить все, что ему довелось пережить на пути к карьере кинозвезды. Побеседовал с его родителями, друзьями, с «Золотыми колокольчиками». Порасспросил Северину Миленкову и кинематографистов, которые побывали у нас в городе, навестил инженера Чернева — словом, провел анкету среди всех, кто так или иначе был связан с его злоключениями. Более того, ради документальной точности я прошел по всем тропам и тропкам, которые привели Энчо к логическому финалу: от чердака с разбитым МП-1 к последнему его убежищу.
Поэтому все, что вы прочитаете на последующих страницах, — чистейшая правда, хотя некоторые главы, возможно, покажутся вам вымышленными. Но разве жизнь не сложнее, не невероятнее любого вымысла?
Боян Боянов,
преподаватель географии 2-й средней школы
Часть четвертая, заключительная, написанная Бояном Бояновым, классным руководителем седьмого класса «В». Кинозвезды
1. Что произошло после побега Энчо Маринова
Как вы уже знаете из предисловия к этой книге, я прочитал рукопись Энчо лишь на следующий день и поэтому узнал о его побеге довольно поздно.
Признаюсь, я не сразу решил, что мне следует предпринять. Исповедь Энчо в перепачканных сажей тетрадях встревожила меня. В особенности последняя глава, полная яростной воли к решительным действиям. Куда направился Энчо, чтобы реализовать свою решимость? В город, в деревню, в Софию?.. Ответа на этот вопрос не было. Мальчик был один, без еды, без денег, без дружеской поддержки, убежденный в том, что уже стал Мужчиной. В таком состоянии любой, даже взрослый и опытный человек способен совершить роковые ошибки.
Тем не менее в глубине души я почему-то не испытывал особого страха за его жизнь и здоровье.
Первое, что я сделал, — позвонил домой Мариновым. Звонил настойчиво, но никто не брал трубку: вероятно, кинулись искать сына.
Позвонил в школу. Мне ответили, что после инцидента с зловонной бинарной бомбой вот уже несколько дней Энчо Маринова никто в глаза не видел. Я искал его у Бобби Гитариста, у Маэстро, позвонил в Стара Загору Фальстафу — все были твердо уверены, что их драгоценный ученик находится в Софии на последних кинопробах…
Позвонил я и в Берлогу, инженеру Черневу — иначе говоря, Черному Компьютеру, — хотя знал, что мой коллега лежит в больнице. Там, естественно, не отвечали.
И я уже собрался уходить из дому, когда ко мне ворвалась Лора Маринова, или, как ее некоторые зовут, Лорелея. Лицо мертвенно-бледное, волосы всклокочены, под глазами круги — явно не спала всю ночь.
— Энчо у вас? — было первое, что она спросила.
Я сказал ей правду: Энчо накануне вечером заходил ко мне. Но историю с мемуарами я от нее утаил.
— Он вчера исчез из дому, — объяснила Лорелея. — Мы только-только вернулись из Софии. Он помылся и без спроса ушел. Сначала мы с мужем не волновались, Энчо часто приходит поздно — из кино, например, а когда возвращается, тихонько ложится, чтобы не будить нас. Поэтому мы хватились его лишь сегодня утром. Разыскивали по всему городу. Я была на вокзале, на автостанции, в больнице — нет нигде. И прибежала к вам. Боже!..
Она залилась слезами. Искренними, настоящими. Возможно, поняла наконец, что сама виновата в бегстве сына? Либо это тоже было проявлением ее эгоистической материнской любви?
Расспрашивать я ни о чем не стал. Информация, почерпнутая мной из тетрадок Энчо, была достаточно исчерпывающей и точной…
— Ох! — всхлипывала Маринова. — Ужасно боюсь, что он совершит что-нибудь непоправимое… Знаете, товарищ Боянов, вчера в Софии эти презренные киношники обошлись с ним чудовищно несправедливо. Мальчик чрезвычайно чувствителен, и эта вопиющая несправедливость, наверно, явилась для него таким ударом, что он… он посягнул… на свою жизнь… Ох!
Я с трудом сдержал улыбку: «вопиющая несправедливость» «презренных киношников» не только не была для Энчо ударом, но пробудила в нем стремление жить и поступать так, как подобает Мужчине. Я был убежден, что он не вскрыл себе вены, не отравился, не утопился в соседнем водохранилище…
— Я не верю, что Энчо может посягнуть на свою жизнь, — постарался я успокоить ее. — Он для этого достаточно разумен.
— Вот и муж так считает, — всхлипывая, сказала она.
— По-моему, — продолжал я, — он где-то прячется, чтобы… гм… обдумать свою жизнь… Знаете, в последнее время он находился в конфликте с «Колокольчиками», со школой, со своими друзьями, чуть ли не со всем обществом. Бомба, которую он взорвал в классе…
