— У-э-э-э-э-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и!!!
— Чего? — высунулся в щель заспанный сосед. На нём трусы и один тапочек. Постеснялся бы так к барышне выходить. Стоит и чешет пятернёй волосатую грудь. Всё чешет и чешет. Не джентльмен… Да и я не очень-то леди.
— Вы дверь забыли закрыть.
— Ага.
Щёлкнула задвижка — сосед запер дверь изнутри.
Пирующие затянули песню.
Понятно, кто вместо меня выпивает мои законные, полагающиеся по статистике восемнадцать литров.
Утром был понедельник.
Я вспомнила об этом, когда мама, уходя на работу, разбудила меня и сказала: «Мил, не опоздай в школу, ладно?».
Чистить зубы пришлось на кухне, потому что соседи вылили в унитаз протухший рассол, и запах его через вытяжку распространился по нашей квартире.
Я попробовала распылить освежитель воздуха с ароматом морского бриза, но получилось ещё хуже: запах рассола смешался с «морским бризом», пропитав мою одежду и волосы. Оставалось только надеяться, что он выветрится по дороге.
Опаздываю я часто: долго добираться (по крайней мере, так звучит мое всегдашнее официальное оправдание).
Моя пижонская школа находится в самом центре города и, кстати говоря, считается хорошей. Недавно её переименовали в «гимназию», чтобы лишний раз подчеркнуть крутость. (Кроме названия, ничего не изменилось). Мне она не нравится. В восьмом классе закончились уроки рисования, и потребность ходить в школу — ой, то есть в гимназию — окончательно отпала.
Поэтому ехала я туда без особого энтузиазма. И опоздала.
Правда, первым уроком все равно обществознание, на него можно не ходить. Современное общество мало меня интересует. Мне нравится история и… И, наверное, всё. Может, ещё литература. Впрочем… Нет, только история. Литературу мы проходим какую-то скучную, всё по одной схеме: «страдал-влюбился-страдал-ещё немножко пострадал-умер».
Как-то читала статью о том, что произведения, изучаемые в рамках школьной программы, развивают пессимистическое отношение к миру. Это точно. (Хотя на Леську почему-то не действует — может, потому, что она не очень-то любит читать). Да и вообще, набила мне оскомину вся эта страдальческая муть. Хоть бы мистику какую проходили. Вот в одиннадцатом классе будет «Мастер и Маргарита»… Но это только через два года. В прошлом году, когда проходили Шекспира, я рассчитывала на «Гамлета» — старинные замки, убийства, призрак! — но мы только быстро пробежали «Ромео и Джульетту». Может, оно и к лучшему: «Гамлета» я всё равно прочитала, дома. Русичка непременно бы всё испортила, заставила бы анализировать характер героя и рассуждать, «что хотел нам сказать автор». Ну откуда я могу знать, что Шекспир нам хотел сказать?! Давайте тогда спиритический сеанс устроим, вызовем его дух — сами и узнаете!
Пока я размышляла о несовершенстве школьной программы, меня заметила завуч.
— Сними наушники и немедленно иди в класс! — прочитала я по губам. На лбу завуча билась синеватая жилка. Совсем себе нервы посадит с этими подростками, честное слово. Я успокоительно кивнула и пошла на урок.
В кабинете обществознания на месте учителя Вячеслава Михайловича находился какой-то мужчина. Радостный такой. Как депутат с той листовки. Но вряд ли это был депутат, зачем ему приходить, у нас пока что нет права голоса.
Учитель же, изгнанный со своего законного места, сидел за последней — моей — партой. Такое положение, видимо, казалось ему унизительным, потому что он как-то особенно недовольно на меня взглянул. Разумеется, рядом с ним я не села.
Попыталась отыскать глазами Леську. Её почему-то не было.
Когда в школу не приходит твой лучший друг, сразу начинаешь себя по-другому чувствовать. И уроки долго тянутся, и заняться особо нечем. И сесть не с кем.
Ощущая себя совершенно потерянной, уселась за первую парту с Настей Комаровой. Она покосилась в мою сторону, демонстративно отползла подальше, на самый краешек стула. Как невежливо. Я щёлкнула зубами и пообещала, что непременно полакомлюсь её мозгом, хоть он и диетический.
Комарова считается очень умной. Когда-то я тоже в это верила, но потом поняла, что это не так. Зато у неё занятная тактика по убеждению окружающих в обратном.
Хитрый ход номер один: выдавать очевидное за глубокую мысль. «Земля круглая!» — говорит Настя. «Вот это да! Поразительно!» — восклицают учителя. «Земля вертится!» — добавляет этот чудо-ребёнок — и тогда учителя совсем теряются, оттого что им нечему больше её научить.
Хитрый ход номер два: если переставить слова в задаваемом вопросе, то получится ответ. Наши учителя по большей части и сами не помнят, что спрашивали пару секунд назад, поэтому вновь восхищаются Настиным интеллектом и ставят ей пятёрки. Всегда пятёрки. Она отличница.
Я учусь не то что бы совсем плохо, но и не очень хорошо. Пятёрки чередуются с двойками, так что в общей сложности выходит «три» или «четыре»… Но меня это не особенно волнует.
Позитивный не-депутат что-то говорил о подростковой беременности, потом предложил классу высказаться по этому поводу. Взрослые считают, будто подростки только и заняты тем, что беременеют на каждом шагу.
Вроде как актуальная проблема, скоро же боксы для новорожденных установят. Боксы — это такие коробки. Скажем, кому-то не нужен ребенок, его можно оставить в таком детоприемнике, а там уж сразу государство перехватит. Не знаю, как к этому относиться. С одной стороны, хорошо, что детей не выбросят на улицу, а с другой — слишком уж это похоже на мусорные баки, только для людей, ненужных людей.
Должно быть, этот мужчина был психологом. Пришёл нам помочь познать этот многогранный мир. Ведь правда думает, что помогает.
— Я… Я думаю, что если несовершеннолетняя девушка… оступилась, то обязана родить ребёнка и воспитать! — дрожащим голосом начала Настя Комарова. «Оступилась». Это надо так выразиться. Вечно что-нибудь такое завернёт. Комарова почти всегда отвечает, даже когда не спрашивают. И даже когда не знает ответа на вопрос — никогда не признается, хоть пытай. Староста класса, посещает сто два репетитора и всегда расправляет юбку, когда садится. И почерк у неё будто печатный.
Комарову поддержали. Вячеслав Михайлович приосанился, гордясь ученицей.
— Как можно отдавать своего ребёнка в детский дом?! Это не игрушка и не животное, это Человек! — продолжала она, особенно восторженным тоном произнося слово «человек», чтобы все поняли, что Комарова произносит это слово с большой буквы. На случай, чтобы те, кто конспектирует её мудрые речи, записали верно.
«Пятьсот затасканных тезисов Анастасии Комаровой». В трёх томах.
Послышались одобрительные реплики, издаваемые учителем. Ещё немного, и будет выкрикивать с задней парты «Наша Настя лучше всех, нашу Настю ждёт успех!», потряхивая в такт речёвке разноцветными помпонами. А он бы забавно смотрелся с помпонами. Представив Вячеслава Михайловича, с крайне сосредоточенным видом прыгающего по стадиону в юбке и белых носочках, я немедленно потянулась за карандашом, чтобы это нарисовать. Из карандаша вывалился грифель, бывает такое. Я попробовала было вставить его обратно, но не вышло: грифель пачкал пальцы, ломался в руках, но никак не хотел держаться там, где ему положено быть.
Пожалев, что не взяла запасной карандаш или хотя бы точилку, я подпёрла щёку рукой и от нечего делать принялась слушать Комарову, которая уже, наверное, десятую минуту не унималась. Десять минут. Одиннадцать. Вечность. Вторая вечность.
Третья по счету вечность подходила к исходу, когда мне надоело.
Я зачем-то встала, класс затих, а учитель обществознания сделал испуганные глаза и принялся подавать знаки, чтоб я села на место.
Комарова покрутила пальцем у виска, даже это делая с особым старанием — наманикюренный ноготок дважды описал идеальный полукруг.
— Моей соседке шестнадцать, её сыну — два года. Её мать сама недавно родила, сидит дома со своим ребёнком. А этот мальчик целыми днями бегает по двору один. На прошлой неделе у него шприц отобрали — нашёл и в рот потянул. Это не наркоманский шприц был, просто какой-то, даже без иголки. Но ведь мог быть и с иголкой.
Не-депутат внимательно на меня смотрел и, кажется, даже слушал.
— И что, с матерью ему лучше, чем было бы в приёмной семье? То есть, я хочу сказать, что нельзя ведь так обобщать. Вы понимаете? — спросила я не-депутата. Тот кивнул. Психолог, а такой славный. Ему бы в школу идти работать.
Вячеслав Михайлович устал подавать знаки и от отчаяния закрыл лицо руками, принимая позу «я в домике, я не знаю эту девушку». Надо бы уходить, а то ведь заставит остаться после уроков и будет читать мораль. А так, может, и забудет. Если до следующей недели на глаза не попадаться.
Я встала и ушла. Пойду Леське позвоню.
В школьном коридоре было тихо и совершенно пусто. Люблю здесь ходить, когда никого нет. Но всё же надо уйти подальше, чтобы не расстраивать завуча.
