И мать поднялась из-за стола, но отец схватил ее за руку:
— А ты куда? Ничего с ним не станется.
Она вырвала руку и вместе с бабкой Акулиной повела деда Матвея на воздух. С порога Родион оглянулся. За столами остались отец, Бардадым с Антонидой и еще несколько мужчин, незнакомых Родиону. Наверное, строители животноводческого комплекса.
Родион сидел у себя в комнате за столом перед раскрытым учебником, но никак не мог сосредоточиться и унять в груди дрожь. Он впервые испытывал чувство растерянности и тревоги: понял, что в старую хату вошла беда.
Дед Матвей лежал на диване под клетчатой бабкиной шалью и с высоких подушек хмуро смотрел за окно на пустынный выгон. Бабка Акулина запаривала в кастрюльке травы. Мать мыла посуду, горой сваленную на столе.
На веранде раздались неровные шаги, в большую комнату вошел отец с усмешкой на лице, набрякшем от самогона. Подтянул табурет к дивану, сел:
— Батя, ну что ты так расстроился? Ну ты же гвоздь, отец! Ведь ничего страшного не случилось.
Деда Матвея передернуло, он рывком приподнялся на подушках и закричал стончавшимся от возмущения голосом:
— Ничего страшного, говоришь?! Ты слышишь, мать?! Народ будет судить нашего сына… Нашу честную фамилию будут в грязь топтать и поносить!.. А ему ничего страшного?!
— Да не будут меня судить. Я ничего не брал, — вставил отец.
Бабка Акулина показывала сыну рукой: уйди, выйди вон. Андрей будто ничего не замечал.
— Сам не брал, говоришь?! А кто расплодил жулье на ферме? Ты с кем связался?! Кем себя окружил?
Затаившись за шторой, Родион слушал их разговор. Отец уговаривал деда:
— Да успокойся, батя. Береги здоровье. Давай поговорим спокойно, без крику. Ну что ты заладил?… Ну если и возьмет кто немного комбикорма, что за беда?…
— Значит, берут?! Тянут?! Мы жилы рвали, своими руками колхоз стягивали, от кулаков сберегли, от фашистов защитили, а вы — жуки-кузьки! — растягивать?! И вам ничего страшного?! И ты, мой сын, с ними?! — Дед Матвей встал с постели, босой, взлохмаченный. — Прочь с моих глаз!
Отец отступил к двери:
— Ну ты чего, батя? Чего разошелся?
Бабка Акулина, вытолкнув его на веранду, придержала деда Матвея, хотела уложить на диван, но тот закричал и на нее:
— Нашкодила твоя деточка, а?! Твой любимчик-мазунчик!..
— Да успокойся ты ради бога, Матюша! Что ж ты себя до крайности доводишь? — с плачем воскликнула бабка.
Дед, охнув, ничком упал на диван.
У матери выпала из рук голубая тарелка и разбилась на полу с жалобным серебряным звоном. Родион вздрогнул: словно это у него в груди что-то раскололось и впилось занозами в сердце. Это была самая мучительная, самая острая боль — душевная боль…
Несколько дней спустя, почувствовав себя лучше, Матвей Степанович послал внука с запиской к председателю колхоза Литовченко. Приказал не возвращаться без ответа.
Родион стыдился зайти в контору. Председатель колхоза, Сергей Иванович, раньше часто бывал у них, с отцом дружил, с дедом Матвеем держался как родной сын, а вот в последнее время не показывается, наверное, стал презирать их всех из-за отца…
Сергей Иванович был сыном старого дедова друга Ивана Литовченко. Вместе рубились они с белогвардейцами, в одном кавалерийском корпусе воевали против фашистов. Ивана похоронили под Будапештом, а Матвей Степанович только через полгода после войны вернулся домой: все латали да перелатывали его в госпиталях. До сих пор докучают ему старые раны, и мучится он, кряхтит, но виду не подает. А вот допекли…
Долго топтался Родион около правления, ожидая пока председатель выйдет на улицу. Ругал себя: «Трус несчастный!.. Стоишь, хвост поджал…, А там дед хворый лежит, дожидается ответа!» Наконец решился подойти к шоферу газика:
— Дядя Петя!.. Председатель поедет куда-нибудь или не поедет?
Шофер, широкоплечий, плотный парень, поднял голову из-за книги, ухмыльнулся:
— Не скоро поедет. У него интересные товарищи из района засели… С золотыми пуговичками.
Родион нервно потер руки, напружинился. Взяв разгон с улицы, он напролом кинулся в председательский кабинет, не обращая внимания на посетителей, скопившихся в приемной, и на сердитый окрик секретарши:
— Стой! Ты куда? Председатель занят.
В кабинете сидело несколько человек, их Родион не разглядел — он видел только председателя колхоза, сунул ему записку с разбегу.
— Сергей Иванович, от деда Матвея!.. Захворал он… Лежит…
Председатель Литовченко был явно в плохом настроении: взъерошен, глаза недобрые. Он смял записку в кулаке, сердито, бросил Родиону:
— Ну чего ждешь? Иди.
Жарко вдруг стало Родиону, испариной прошибло. Не двигаясь с места, он тихо сказал:
— Дед ответа ждет. Вы записку прочитайте!
Литовченко извинился перед посетителями, стал читать записку.
Родион оглядел сидевших за столом: рядом с секретарем парткома Торопченко находились незнакомые дядьки. Двое из них были в темной форме с золотыми пуговицами. «Приехали судить моего отца!» Родиона из жара бросило в холод.
— Передай Матвею Степановичу: скоро буду, — сказал председатель. — Шагай!
Только на своей улице Родион расправил плечи и освобожденно вздохнул.
У двора стояла «скорая помощь». Врач уже выходил из старой хаты, бабка Акулина провожала его. Родион, прошмыгнув мимо них, ворвался в переднюю.
— Ну, что оказал председатель? — спросил дед Матвей. — Как принял записку?
Родион замялся на миг и решительно ответил:
— Хорошо принял. Сказал, скоро будет.
— Ты уж упроси Литовченко, чтоб защитил нашего Андрея! — с порога сказала бабка Акулина. — Оговорили его…
— Ладно, ладно тебе! — остановил ее дед Матвей. — Вы вот что, граждане-товарищи, как только Литовченко в хату, вы — во двор.
— Понятно, понятно! — успокоил его Родион и пошел в свою комнатку.
Ясное дело, дед Матвей собирался говорить с председателем напрямки. Они всегда говорили друг с другом, как мужчина с мужчиной — открыто. Вот бы узнать, о чем пойдет у них разговор. Родьке нужна правда об отце. Что произошло с ним? Почему его вызывают в суд вместе с Бардадымом и Антонидой?
Услышав гул автомашины, Родион взглянул в окно: к воротам подъезжал газик председателя.
— Деда, Литовченко приехал, — сказал он. — Я пошел во двор. А ты, смотри, держись, а то полезешь и на него с кулаками.
— Шагай, шагай, советчик какой нашелся! — улыбнулся дед.
Поговорив о чем-то с бабкой Акулиной, Литовченко направился в хату. Родион метнулся из-за скирды к окошку, проник через него к себе в комнатку. Закрыв створки и сняв резиновые сапоги, на цыпочках подошел к двери. Прислушался, затаив дыхание.
— Упустили мы Андрея, Сергей Иванович: я — как отец, ты — как руководитель, — с горечью говорил дед Матвей. — Как же так случилось: на наших глазах человек в болоте увяз, а мы ничего не заметили?… Бельмы нам глаза затуманили, что ли?
— Тут моя вина громче, Матвей Степанович, — виновато ответил председатель. — Прошляпил я Андрея, не усмотрел… Мы же думали его директором животноводческого комплекса поставить…
— И ты говорил ему об этом?
— Говорил. Дескать, входи в курс дела, присматривайся, людей подбирай…
— Вот он и зачванился, кого стал подбирать?
— Мы же его к самостоятельности приучали, чтоб сам все решал… А он себя этакой шишкой на ровном месте почувствовал… Стал куражиться! Вот и пошло у него одно за другое цепляться…
В голосе председателя прорывался гаев, и Родион горбился, Словно ощущал на своих плечах тяжесть отцовских грехов.
— Бардадым с Антонидой сбывали корма, связались с такими же подлецами со стройки комплекса, и поплыли материалы, оборудование. Особенно много труб малого сечения уплыло. Трубы специальные, оцинкованные, для автодоильного цеха. Где их теперь искать?… Что же теперь, милицию привлекать, по дворам шарить?
Услышав о трубах, Родион вздрогнул, будто его током ударило: видел он у кого-то совсем недавно такие. Внутри труб матово поблескивало… Оцинкованные! У кого же он их видел? «Мы сами с Витькой найдем трубы быстрей, чем милиция», — решил Родион.
— И что же следствие открыло? — спросил дед Матвей. — Какую вину Андрея выяснило?
— Андрей в хищениях прямо не замешан. Но под суд подпадет… Как ответственное лицо… Зевнула наша группа народного контроля, Матвей Степанович. Поздно спохватились мы… Дело приняло уголовный оборот.
— Так… Значит, будет суд?
— Показательный суд, Матвей Степанович.
— Показательный?! — задохнулся дед Матвей.
В передней установилась напряженная тишина. Родион испугался, как бы они не услышали гулкий стук его сердца. Отошел от двери, прислонился к стенке.
Дед Матвей прокашлялся и с усилием, глухо спросил:
