— Забавненько. Простите, интересно получается: может, действительно есть то, что неподвластно нашим мудрецам?
— Есть, доктор. И не ругайте вашего помощника.
Тот мигом откликнулся:
— Нет, правда, Валерий Иванович, я вчера…
— Я же сказал, после! — и, вновь обращаясь к писателю:
— Говорят, Бог любит троицу. Желаю нам обоим увидеться в другой обстановке. Например, на вашем творческом вечере.
— Вот как? — искренне удивился писатель, — а почему вы ни разу не подошли подписать книгу?
— Не поверите, но постеснялся. Да и очередь к вам большая была.
— К вам тоже — немаленькая. Всегда.
И впервые за много месяцев писатель рассмеялся. От души.
— Да, кстати, а какое сегодня число?
— Будете смеяться…
— Уже смеюсь…
— Тринадцатое, пятница.
— Выходит, сегодня Покров?
— Выходит, так
— Служба еще идет… Доктор, выпишите меня скорее…
* * *
Первым делом, вернувшись из храма домой, писатель набрал номер библиотеки Энска.
— Надежда Михайловна? Да, это я. Тоже, тоже рад вас слышать. Скажите, а мой приезд к вам еще актуален? Когда? Да в следующие выходные и приеду. Спасибо, обязательно захвачу. Скажите, а вы матушку Евфалию из Свято-Троицкого монастыря встречаете? Каждый день? Вот как славно! Передайте ей, пожалуйста, что я получил ее письмо. И… и… одним словом — еду.
* * *
Вообще-то писатель был очень пассивным человеком, если считал, что ему достаточно поставить свечку в церкви, чтобы все в его жизни образумилось. Видимо, он зашел уже так далеко в другую сторону, что трех свечей по десять рублей каждая, было недостаточно, а потому черная полоса в его жизни продолжалась. Готовясь к отъезду, он снял со сберкнижки деньги, лежавшие на его счету. После писатель и сам не понимал, что заставило его разделить всю сумму на две части: одну положить в паспорт, спрятав его в кармане пиджака, другую оставить в сумке. Он шел домой, когда обгоняя его, буквально пробежал молодой человек, обронивший что-то на ходу. Писатель поднял это «что-то». Не сразу, но постепенно до него дошло, что он держит в руках приличную пачку денег. Прошла секунда, затем другая, и он стал искать пробежавшего, которого и след простыл: «Эй, молодой человек! Вы потеряли…» Неожиданно перед ним возник юноша, который зашептал: «Что кричишь, приятель? Давай разделим деньги этого лоха». Писатель собирался сказать: «Зачем мне эти деньги», но не успел: перед ним, как в сказке, вырос, словно из — под земли, тот самый растеряха. Правда, не один, а с тройкой накаченных мужичков: «Вы мои деньги не находили? — «Да вот они». — «Простите, но у меня были доллары». — «Откуда я знаю, что у вас было?» — «А вы можете показать содержимое вашей сумки?» — Да пожалуйста», — писатель еле сдерживал гнев.
— Смотрите! — и он отдал сумку.
Растеряха достал его пачку денег, словно внимательно изучая, затем вернул деньги рассвирепевшему писателю:
— Простите.
Они расстались, но не успел наш друг пройти и стони шагов, как услышал чьи-то всхлипы. Плакал паренек дет двадцати. Он стоял на обочине, по-детски вытирая слезы, льющиеся буквально рекой.
— Что-то случилось? — остановился писатель.
— Обво… обво… ровали!
— Кто?
— Не знаю! Я деньги поднял… они… они…по…подошли…
— Ну и? — в сердце писателя стало тревожно. В романах это называется предчувствием. Оно его не обмануло. Правда, лучше не обмануло бы несколько раньше.
— Мои деньги вернули… я посмотрел, а там… бумажки. Я в Москве три месяца вкалывал! — и слезы с новой силой полились из глаз незнакомца.
Писатель полез в сумку и достал пачку денег, которую отдавал тому парню. Вверху лежала сотенная бумажка, внизу тоже, а посередине — аккуратно порезанная белая бумага. Неожиданно для себя он рассмеялся.
— Вам смешно? — обиделся паренек.
— Не обращай внимания. Сам такой. Сколько у тебя украли?
— Семь ты… тысяч.
— Надо же, у меня осталось десять. Бери семь, а это мне на дорогу.
— Вы… вы мне даете деньги?
— Нет, я отдаю долги.
— Не… не по… понял.
— Объясню потом. Бери деньги — и не будь ротозеем. Пока.
А вечером… Вечером какая-то сила подняла с кровати писателя. И он впервые за много месяцев ощутил тот прекрасный зуд, о котором уже забыл. Захотелось увидеть чистый лист бумаги, захотелось что-то написать на нем — не потому, что надо, что кто-то ждет этих строк, а потому, что если он не выжмет эти строки из себя, то… Одним словом, в ту ночь писатель не уснул. Точнее, уснул где-то под утро. А на столе лежали исписанные листы. Это был рассказ, который назывался…
Пашка.— Следующая станция — Тверь. Конечная. — Раздался голос из динамика. Задремавший Пашка вздрогнул, потом сладко потянулся. Все. До автостанции всего две минуты ходьбы. Затем три часа до райцентра. Там он поймает попутку и к обеду окажется в родной деревне Еськино. Те долгие полгода, что он жил в Москве, картина возвращения в отчий дом, рисовавшаяся ему душными летними вечерами, была для него единственной отрадой. Пашка знал, что товарищи по строительной бригаде за глаза посмеиваются над ним. После смены он спешил в прокуренный вагончик, опасаясь соблазнов большого города. К тому же ему, деревенскому тихоне, не нравились местные девчата: слишком уж они бойкие. В еде и питье Пашка тоже довольствовался самым насущным. Бригадир Петр Иванович изредка подтрунивал над ним:
-Ты, Павел, хоть и кацап, а почище нас, хохлов, будешь. Сходил бы погулять, пивка попил. А то лежишь целыми вечерами, будто тебе не двадцать лет, а все восемьдесят.
Пашка улыбался, краснел, но ничего не говорил в ответ. Пусть смеются, ему-то что. Он лежал на панцирной койке и представлял, как идет по знакомой до боли деревенской улице, как здоровается с соседями
— Привет, Марья Даниловна! Как здоровье?
— Иван Матвеич! Мое почтение!
А вот и родной дом. Мама и сестренка бегут навстречу. Сестренка у него замечательная. Невеста! Не в пример этим городским вертихвосткам. Не то, что вина, пива сроду не пила. А работящая какая!
Они зайдут в дом, сядут на кухне под образами. Он достанет московские гостинцы, а потом достанет книжку «Северная повесть» писателя Паустовского — ее он взял из дома не только для того, чтобы читать. Так вот, он раскроет книгу на сотой странице, и мама с сестренкой ахнут: «Денег — то сколько!» А мама даже слезу утрет: «Кормилец ты наш». Пашка по хозяйски еще раз пересчитает каждую купюру и скажет важно:
— Ну, мать, отдаю тебе деньги, решай сама, что нам более всего надобно. Но, главное, про Танюху не забудь: свадьба у нее должна быть на высшем уровне. Мать всплеснет руками:
— Да как же я про твою сестру забуду? Не волнуйся, родненький, справим мы ей свадьбу. С такими деньгами и не справить. Но ведь и тебе не мешает костюм новый купить. Почитай, как с армии пришел, только кроссовки тебе купили.
— Ничего, — ответит он, — я себе еще заработаю…
— Такси, пожалуйста, такси, — голос мужчины в кожаной куртке вернул Пашку к реальности. Он отрицательно качнул головой и быстро пошел по знакомой аллее в направлении автовокзала. Моросил нудный осенний дождичек, утренние сумерки делали всех людей какими-то одинаковыми. Пашка отметил про себя, что все, кто встречался ему на пути, были одеты в кожаные куртки, что делало их еще более похожими друг на друга. Один человек шел рядом с ним, другой обгонял их. Он бежал во весь опор, видимо, опаздывал на автобус. Вдруг из его кармана что-то выпало. Парень, идущий рядом с Пашкой быстро поднял небольшой пакет: в нем, туго скрученные резинкой лежали доллары. Многие ребята из строительной бригады меняли рубли на баксы, поэтому Пашка знал, как выглядит доллар. На каждой из этих купюр четко выделялись три цифры — 100.
— Эй, гражданин, стойте! — Закричал Пашка. — Вы деньги потеряли.
Но человек не услышал его, убегая все дальше и дальше.
— Молчи, дуралей! — Подал вдруг голос парень, поднявший деньги. Тут же денег куча. Что упало, то пропало.
— Но ведь чужие же, возразил Пашка и опять крикнул, уже громче:
— Товарищ, остановитесь! У вас день…
— Слушай, взмолился парень. — Я с тобой по-братски поделюсь. Не будь ты идиотом…
Пашка в жизни не брал чужого. Он непонимающим взглядом смотрел, как парень прячет пакет с долларами в карман. Нехорошо все это, ох, нехорошо. А парень говорил все горячее и горячее:
— Мы сейчас за угол встанем и все поделим. Я студент, на степуху сейчас разве проживешь? Да и тебе лишние деньги не помешают…
— Ребята, вы здесь ничего не находили? — Как из-под земли перед ними вырос мужчина, обронивший пакет. Был он рыж, одет в кожаную куртку. Маленькие серые глаза смотрели пристально и тревожно. Пашка хотел сказать: «Конечно, находили, я же кричал вам», но парень шепнул ему на ухо: «Пожалуйста, не выдавай меня, ради Бога!»
