Эта ночь была холоднее, чем первая. И мы никак не могли уснуть. А утро все не наступало.
— Ничего, — сказал Юрка. — Сегодня доберемся. Должны…
Море — серый круг из воды, а в центре круга — мы.
Я резко поднял голову, стукнулся обо что-то затылком и увидел Валькину спину. Он сидел на корме и чавкал.
Слева, свернувшись в бараний рог, спал Чудинов. Юрка лежал с открытыми глазами. Он тоже смотрел на Вальку. Заяц покосился через плечо и перестал жевать.
— Пробу снимаешь? — негромко спросил Железнов. Валька медленно повернулся на банке, положил вещевой мешок, не спеша отряхнул ладони.
— Идиоты, — процедил он сквозь зубы и поставил ногу на анкерок. — Пустились без компаса! Эту проклятую картошку не проглотишь. А… Зачем я только связался с вами!
Леха поднялся так резко, что шлюпку сильно качнуло. Он шагнул через банку прямо к Вальке, нагнулся… Я зажмурился. Я думал, он ударит Зайца или сбросит его за борт. Но ни удара, ни всплеска не услышал. Я открыл глаза. Валька сидел на своем месте. Губы у него растягивались в испуганную, жалкую улыбку.
Леха поставил анкерок рядом с нами.
— Ребята, я не пил… — зашептал вдруг Заяц и умоляюще сложил на груди посиневшие, гусиные руки. — Честнее слово, не пил!.. Я только картошку попробовал…
— Дай мешок, — сказал Железнов, глядя на него исподлобья.
— На, пожалуйста… Сам посмотри, только попробовал. И не пил, честное слово…
Юрка пошарил в мешке, дал по горсти сухой картошки мне и Лехе. Валька протянул ладонь.
— Убери, — сказал Железнов.
— Я ж только попробовал!
— Умолкни. Тебя здесь нет. Понял?
— Та-ак… — протянул Заяц и сжался на корме. (Мне даже показалось, что у него лицо сморщилось, сжалось.) — Та-ак… Заманили, а теперь… Дезертиры!
Леха вздрогнул и просыпал картошку.
— Дезертиры, дезертиры! — закричал Валька. — Всё про вас знаю, все, все! Все расскажу! Дезертиры проклятые!..
— Стой! — Юрка схватил Чудинова за рукав. — Сядь… Будем грести.
Леха тяжело дышал.
И только теперь я, кажется, понял, что мы натворили. Мне стало страшно. Я огляделся: берега, конечно, не видно. Горизонт в тумане. Море — серый круг из воды, а в центре круга — мы. Холодно, пусто…
— Будем грести, — повторил Железнов.
— Дайте пройти на место, — плаксиво сказал сморщенный Валька.
Ему не ответили — только посторонились, пропуская. Но за весло он не взялся, а разлегся на носу шлюпки и, всхлипывая, стал натягивать на голову шинель.
Леха оглянулся, потом посмотрел на Юрку.
— Будем грести, — третий раз сказал Железнов.
Чудинов кивнул и сказал мне:
— Садись за руль.
— На руль! — презрительно прогундел Валька.
— Держи на какую-нибудь волну, что ли, — продолжал Леха, медленно краснея, — чтоб мы, главное, не кружили.
— И подсчитывай, — сказал Юрка.
— Два-а, раз!..
Голос у меня сорвался. Юрка и Леха смотрели на лопасти своих весел. Я прокашлялся.
— Два-а, раз!..
На какую волну держать? Они опадали, поднимались, кружили…
— Два-а, раз!..
И не было солнца.
— Кого сменить? — спросил я.
— Леху, — кивнул Железнов.
— Нет, — сказал Леха. — Не надо.
— Два-а, раз…
А Зайца не существовало. Я со своего места видел, как он лежал, спрятав голову в шинель. Хоть бы и лежал, хоть бы они опять не сцепились!
— Два-а, раз!..
Мы садились на руль по очереди. И всё гребли, гребли, пока совсем не выдохлись.
— Попьем, — предложил Леха.
Лицо у него было серое. Я чувствовал, что у меня дрожат губы. Закружило нас море. Завертело…
Юрка достал из мешка небольшую зеленую кружку. Наливал каждому меньше чем по половине.
— Ему тоже. — Леха кивнул в ту сторону, где уже сидел Заяц. Сидел и смотрел на анкерок.
Юрка нахмурился и протянул мне кружку с Валькиной порцией.
Рука у Вальки дрожала.
— Я не пил, — пробормотал он, — не пил…
Леха полез за пазуху, вытащил два куска хлеба — целую пайку и четвертушку. Четвертушку дал мне:
— Не узнаешь? Ты ее бросил…
Он разделил нетронутую пайку на три части, шагнул к Вальке и вдруг наклонился, как-то криво, левым боком упал, стукнувшись головой о край борта.
Юрка схватил, затормошил его:
— Леха, Леха!.. — Обернулся, крикнул мне — Налей воды!
— Бескозырка-то…
Лехина бескозырка упала за борт. Я видел, как она намокла, как ее захлестнула волна — темная, литая, вся из холода.
— Воды, тебе говорят!
— Не надо, — выдохнул Леха. — Отдай ему хлеб…
— Ну уж! — сказал Юрка.
— Отдай… Все равно он слабее. — Леха поднялся на колени. — На, ты…
Валька взял хлеб из Лехиной руки, отпрянул назад.
— Ребята… — начал он.
— Умолкни, — буркнул Железнов. — Тебя здесь нет, понял?
И опять мы увидели место, где солнце окунулось в море. Увидели его за кормой.
Грести не стали — не было сил.
Я поднял воротник шинели и, наклонив голову, дышал в него — так теплее.
— Знаете что? — ясно прозвучал в темноте голос Лехи. — Пусть пока каждый расскажет о себе. Какой-нибудь случай из жизни. Так и ночь скоротаем.
«Еще чего», — подумал я. Не хотелось поднимать голову, а не то что говорить…
— Идет, — отозвался Железнов. — Только о чем бы рассказать? Жил я в Смоленске. Городок что надо… — Он еле ворочал языком. — Один раз приезжали к нам артисты московские. Из оперетты. Я смотрел… Там три парня такую чечетку отбивали — закон!..
Наверное, эту сухую картошку надо было сосать вроде леденцов, а я жевал ее, да еще как! Теперь у меня весь язык и нёбо были исцарапаны, болели, и все во рту ссохлось так, что трудно было его открыть.
— Рассказывай ты, — глухо сказал мне Леха.
Голова у него, видно, замерзла — он тоже натянул на нее шинель.
— В оперетту я не ходил, был один раз в Художественном — смотрел «Синюю птицу»… (Вот теперь я понял, почему Юрка так говорил — из-за сухой картошки!) У нас в пионерлагере на Оке ребята свою смелость испытывали, ну и я… Там над рекой был такой обрыв, и, когда купались, я попросил, чтобы меня раскачали за ноги и за руки и бросили в воду.
— Страшно было? — спросил Железнов.
— Только сначала.
— А я, помнишь, как… — заговорил Валька, но Железнов перебил его:
— Умолкни!
— И он там был, в лагере, — сказал я, помолчав. — Он меня и раскачивал. Он ведь всегда мечтал стать моряком, а я хотел быть летчиком… Знаете, сколько у него дома книжек по морскому делу! Он даже флажный семафор изучил…
Ребята молчали.
— У него двоюродный брат — моряк. На Балтике воюет…
— Ничего, — сказал Юрка. — Завтра обязательно доберемся.
— Это он и узнал про школу юнг. Я подумал, ведь правда — до призыва еще ждать и ждать…
— Где лейка? — испуганно спросил Валька. — Мы ж так потонем. Посмотрите, сколько в шлюпке воды!
— Какая лейка?
— Ну, черпак, совок! Надо ж выкачивать, а они сидят!
Лейку мы не нашли и стали выплескивать воду руками.
У меня ничего не получалось. «Сейчас попрошу попить… — думал я. — Вот еще две пригоршни… Сейчас…» Руки окоченели. Спину было больно разгибать. Я попробовал встать («Сейчас попрошу!») и поскользнулся, упал — шлюпка чуть не черпнула бортом.
— Осторожно, — спокойно сказал Железнов. — Давайте бескозырками.
— У меня нету, — вздохнул Леха.
Мы вычерпывали воду бескозырками…
— Кажется, прибывает? — спросил Чудинов.
Юрка ответил:
— У меня уже в ботинках хлюпает.
— И у меня.
— Значит, прибывает…
— Поднажмем! — сказал Юрка.
Потом он велел нам надеть спасательные пояса.
— Это пробковые жилеты, — подал голос Валька.
Ему не ответили.
Небо очистилось.
Мы увидели звезды — первый раз с того вечера… Стали искать Полярную.
— Да, пораньше бы!.. — сказал Железнов.
— Вон опять туча наползает, видите? — спросил я.
— Где?
— Вон, справа…
Что же, так и ждать, пока потонем? Надо ведь что-нибудь делать!
— Может, погрести? — предложил Леха. — А то зуб на зуб не попадает.
— Это не туча, — сказал Юрка. — Это земля!
Когда шлюпка уткнулась в песок, у нас еще хватило сил ее вытащить. Потом мы лежали на траве и слушали, как шумят сосны.
Капитан второго ранга Иванов стоял, заложив руки за спину, и смотрел на нас презрительно из-под полуприкрытых век.
— Салаги, — процедил он. — Грести не умеют, парус ставить не умеют, а тоже — в море!
Мы вытянулись по стойке «смирно» между письменным столом и дверью кабинета и смотрели кто куда: в пол, в потолок, на окно, на модель эсминца в застекленном шкафу… Глазам не прикажешь.
